На утро я просыпаюсь от лучей солнца, бьющих прямо в лицо. Пытаюсь открыть глаза, но получается плохо.
«Странно, я вроде бы закрывала вечером штору», – выплывает из глубины сознания мысль. – Или не закрывала?»
В голове туман, и вообще чувствую себя разбитой, будто заболеваю. Все тело ломит, губы припухли и болят. Еще и тот кошмар дурацкий! Приснится же такое!
Встаю с трудом, да и то потому, что мама сердито зовет из кухни:
– Варя, ты еще долго валяться будешь? Зина уже несколько раз приходила. Что-то случилось?
– Нет, все в порядке.
Я сажусь, хотя мне уже не кажется, что все нормально. Слишком необычные ощущения во всем теле, да и воспоминания странные. Настолько явные, что не кажутся сном.
И зачем Зинка прибегала? Могла бы и позвонить. Смотрю на экран мобильника: пропущенных вызовов нет. Шаркая по полу, тащусь к зеркалу, смотрю и отшатываюсь. Волосы дыбом, словно у меня начес из восьмидесятых годов, губы красные, опухшие, торчат как лепешки, а лицо все в красных пятнах.
«Неужели так стресс выходит? – с ужасом разглядываю себя в зеркале. – Все, больше никаких переживаний!»
Бочком, чтобы меня не увидела мама, пробираюсь в ванную комнату и привожу себя в порядок. От контрастного душа становится немного легче, но все равно подташнивает. Выхожу в кухню уже вполне в приличном виде.
Вернее, так думаю, что в приличном, а на самом деле…
– Варька, ты заболела? – всплескивает ладонями мама. – О боже! Ты посмотри на себя? Где вы с Зинкой вчера шатались?
– Нигде. Сначала в городе были, а вечером на стадионе пробежались.
– Спятили, девки? – мама толкает меня на стул. – Кто же ночью бегает?
– Мы.
Она придвигает ко мне тарелку с яичницей, я смотрю на кружочки желтков, и приступ тошноты подкатывает к горлу. Мгновенно срываюсь с места и бегу в туалет.
– Варя, что случилось?
Мама суетится за спиной, то подаст полотенце, то подержит тяжелые волосы.
– Если бы я знала, – выдыхаю наконец я.
Она притягивает меня к себе и трогает губами лоб. Я отшатываюсь.
– Ба, доча, да ты вся горишь! Наверное, ротавирус в столице подхватила.
– Ага.
«Ротавирус, как же! – думаю про себя. – Есть один такой, Арчи кличут».
– Марш в постель! И сегодня ни шагу из дома!
Да я и сама никуда не хочу, чувствую себя отвратительно. Сон, похожий на явь, будоражит мозги и выворачивает душу наизнанку. Впервые я сама поцеловала парня. Причем сделала это с бешеной страстью. Мажор будто загипнотизировал меня, свел с ума одним только синим взглядом.
Я проваливаюсь в сон и вырываюсь из тяжелой дремы только ближе к вечеру. В комнате полумрак, на прикроватной тумбочке стоит стакан с водой, лежит термометр.
– Мама… – зову ее тихим голосом.
Прислушиваюсь к себе, к звукам дома.
– Да, доченька, – в спальню врывается мама, а за ее спиной маячит тень отца.
– Есть хочу.
– Вот и славно. А я тебе уже кашку на воде приготовила.
Мама помогает мне сесть, одеться. После ужина я вообще чувствую себя вполне здоровым человеком.
– А у Зинки как?
– Да что сделается этой егозе? Весь день порог обивает, к тебе прорваться пытается.
Я выхожу во двор, сажусь в беседке и набираю номер подружки.
– Да! Варь, как ты?
С первого гудка отвечает та, словно держит телефон в руке. Голос встревоженный, дрожит от волнения.
– Слушай, хреново было, но сейчас все хорошо.
– Я сейчас приду к тебе.
– Хочешь тоже денек в постели поваляться?
– Нет, но…
Мне не нравится поведение Зинки. Совсем не нравится. Обычно живая и смешливая, она не берет такие мелочи, как болячки, в голову. Но сейчас она кажется перепуганной насмерть.
– Вообще не понимаю, что со мной случилось. Вчера же было все нормально.
– Может, дома… отравилась? – с паузами спрашивает Зинка.
– Нет, и я, и родители ели вечером шашлыки. У всех нормально, только я отключилась.
– Ой, главное, все наладилось, а остальное – ерунда.
Подружка говорит бодреньким голосом, а у меня в душе шевелится подозрение и с каждым словом Зинки все набирает силу.
– Зин, а что ты за воду мне вчера дала?
– Я? – на другом конце наступает тишина. Слышу только шумное и прерывистое дыхание. – Обычную воду из магазина.
– Ты ее с собой принесла?
– Ну д-да, бегала же.
– А сама пила?
– Н-нет, не успела, ты помешала.
– Погоди, я сейчас.
Я отключаюсь и вылетаю из беседки. Стараюсь не шуметь: вдруг родители услышат, как я выхожу со двора. Бруно выскакивает из будки, взвизгивает, прыгает от радости, гремит цепью, но мне сейчас не до него.
К Зинке несусь на всех порах, хотя меня и пошатывает, в ворота колочу двумя кулаками, чтобы наверняка мне открыли дверь.
Подружка выскакивает на улицу с перекошенным от страха лицом.
– Варь, ты что? Варь, успокойся.
Но меня буквально трясет от злости. Я хватаю Зинку за плечи и иду на таран. Она с грохотом ударяется спиной о ворота.
– Признавайся, зараза, откуда у тебя была эта вода?
Зинка начинает плакать, размазывая слезы ладонью. Она некрасиво морщится, всхлипывает, судорожно вздыхает.
– Девочки, что там у вас? – доносится со двора голос Зинкиной матери.
Галина Петровна сбегает с крыльца и торопится к воротам.
– Мам, все хорошо, – кричит подруга. – Я споткнулась и ударилась о панель.
Она прикладывает палец к губам и смотрит умоляющим взглядом. Я тяну ее подальше от наших домов, на пустырь. Здесь, среди кустов, когда-то мы строили домики и играли в дочки-матери.
– Говори, пока я тебя в полицию не сдала.
– Варь, ты что? – Зинка округляет глаза, и в ее зрачках плещется настоящий ужас. – Разве я знала?
– Что?
– Ну, короче…
Она мнется, старается не смотреть на меня. А мне хочется треснуть ее по затылку за упрямство и недоумие. Ладно ее жизнь, она ее не ценит и постоянно попадает в переплет, но я не она.
– Я жду!
– Новинская, не дави на меня!
Когда Зинка нервничает или злится, всегда называет меня по фамилии. Я отвечаю ей тем же.
– Жду, Соловьева!
– Короче, этот мажорик Тоха, чей Мерс вчера чуть в аварию не попал, сунул мне в руку записку, когда мы выходили из автобуса.
– Т-а-а-а-к, – я прищуриваюсь, готова испепелить взглядом подругу. Новость сбивает с ног, попахивает предательством, а я такое не прощаю. – И что дальше?
– Ну, там был номер телефона, время и место для встречи.
– И ты позвонила?
Видимо, мое лицо настолько ужасно, что подруга отпрыгивает на пару шагов. Кажется, будто я шевельну пальцем, и она сорвется с места и улетит.
– Варь, ты только не ругайся, Варь, – лепечет Зинка.
– Ты позвонила? – спрашиваю сцепив зубы.
– Ага.
Я закрываю глаза, ноги подкашиваются, хватаюсь за дерево, промахиваюсь, чуть не падаю. Зинка бросается на помощь, помогает сесть на пригорок. Мы минуту молчим. Она не оправдывается, ждет, пока я приду в себя.
– Идиотка! – срывается с моих губ стон. – И как я с такой тупой девкой столько лет дружу?
– А за тупую сейчас получишь! – Зинка вскакивает, сжимая кулаки.
– Только попробуй, – дергаю подругу за штанину. – Дальше!
– А что, дальше. Ну я позвонила, пошла на встречу, поболтали. Потом ты прибежала. Все.
«Дыши, дыши!» – приказываю себе.
Он желания вцепиться дурочке-подружке в горло пальцы сводит судорогой. А в голове молнией пролетает ночь: появление Арчи у кровати, незакрытые шторы, которые с вечера были закрытыми. Неужели у него хватило наглости забраться в окно? И мои губы…
Стоп!
Почему не лаял Бруно?
Пот липким слоем покрывает лоб, шею, чувствую, как капля ползет по позвоночнику.
– Все?
Мой голос хрипит. Предположения одно ужаснее другого сводят с ума. Зинка испугана, прижимает ладошки к пунцовым щекам. Ее большие круглые глаза бегают туда-сюда, она явно боится встретиться со мной взглядом.
– Н-ну, я пить хотела, Тоха предложил мне бутылку, – с трудом выдавливает она и икает. – Ничего же страшного не случилось.
– Где та бутылка?
Зинка замирает с открытым ртом.
– Варь…
– Где та бутылка?
– А зачем тебе?
– Я подозреваю, что в ней был наркотик.
– Наркотик? – теперь ее глаза еще больше становятся похожи на круглые монеты. – Варь, ты с дубу рухнула? – Зинка крутит пальцем у виска. – Откуда такие мысли?
– Есть причина. Так, где она?
– Д-дома. Что, хочешь допить?
Подруга пытается шутить, улыбается, но криво выходит.
– Нет! Участковому отнесу, пусть проверит.
– Что?
– На предмет наркотиков. Пошли.
Я хватаю Зинку за руку и тяну за собой. Она не сопротивляется, семенит сзади, причитая.
– Варь, не торопись. Участковый нас на смех поднимет. Да и как он проверит? Откуда в селе лаборатория? Ты совсем людям не доверяешь?
Я останавливаюсь. Первый сумасшедший порыв прошел. А Зинка права. Я еще ни в чем не убедилась, а болтаю воду в стоячем болоте.
– Хорошо, слушай. Во-первых, плохо мне стало вчера ночью, я увидела мажора радом со своей кроватью.
– Мать ети! – вскрикивает Зинка. – Да как же он к тебе в комнату попал?
И опять в ее глазах бушует страх.
– Не знаю.
– А Бруно на цепи был? Он же никого постороннего во двор не пропустит.
– В том-то и дело, что я лая не слышала. Во-вторых, я на ночь занавешивала окна, а утром шторы были раздвинуты.
– Подумаешь! Мама могла зайти и открыть.
– И в-третьих, утром я чувствую себя будто с похмелья: мутит, голова кружится, сознание путается.
– Вот! – Зинка обрадованно поднимает палец. – Вот! Сама признаешь, что сознание путается. Может, из-за болезни все и преувеличиваешь. Пошли к тебе домой.
Она хватает меня под руку и тянет с пустыря. Мы будто поменялись местами. Теперь я растеряна, а Зинка, наоборот, бодра и уверена в своих действиях.
– Зачем?
– Говоришь, мажор у твоей кровати был. Так?
– Ну.
– А как он во двор попал? Родители впустили?
– Н-нет, не должны. Мама мне бы сказала.
– Ага! Идем дальше! На какие там еще Холмс приметы смотрел?
– Холмс?
– Ну, сыщик. Его еще это метод… ну… как там его?
– Дедуктивный?
– Ага. О! – Зинка подпрыгивает и смотрит блестящими глазами. – Придумала! Следы!
– Какие?
– Если Арчи не вошел в дверь, значит мог влезть в окно комнаты. Так?
– Так.
Мысли сбились в кучу. Я уже не понимаю, куда ведет подружка, но нутром чувствую, что ей хочется доказать, что мажоры не виноваты в моей болезни и в сумасшедшем сне.
– Хотя сомнительно. Откуда он знает, какое у твоей комнаты окно?
Теперь и меня сомнения одолевают. Может, и правда, из-за ротавируса у меня мозговая и эмоциональная горячка была?
– Представления не имею.
– Допустим, он проник во двор, чем-то отвлек собаку, нашел твое окно, значит, должны остаться следы под ним.
Мы переглядываемся и бежим к дому.