Несколько месяцев пролетело незаметно. Наши отношения с Генрихом выровнялись. Я не капризничала, не просилась на свободу, помня к чему привела моя последняя просьба. Но я не забыла об аварии и гибели Ганса. Просто отодвинула эти события глубоко в память и дала себе слово обязательно когда-нибудь раскрыть тайну смерти водителя.
Муж после того, как застукал меня в своем кабинете и оставил неудовлетворенной, внезапно изменился. Вернулся прежний веселый и заботливый Генрих, в которого я влюбилась без памяти.
Наши ночи по-прежнему были жаркими и страстными, но не такими частыми, как в первый месяц. И я заметила, что после визита друзей, Генрих становился особенно агрессивным. Если ему раньше нравился жесткий секс, но он все равно старался доставить мне удовольствие, то сейчас многое изменилось. Теперь я работала на него, а сама часто оставалась расстроенной и неудовлетворенной.
Но, кажется, именно мои слезы и заводили мужа. А один случай вообще перевернул мое представление о наклонностях Генриха.
– У тебя сколько было до меня возлюбленных? – спросила я однажды, когда мы лежали, обнявшись, после бурного секса.
– А у тебя? – ответил муж вопросом на вопрос. Он повернулся набок, оперся на руку и внимательно посмотрел на меня.
– Ни одного. Ты же знаешь. Зато молоденькие студентки не сводят глаз с такого привлекательного профессора, – подколола я его.
Я хотела пошутить, но Генрих был серьезен.
– И даже не влюблялась никогда?
– Влюблялась, конечно. В школе.
– И твой парень не зажимал тебя в туалете?
– Дорогой, ты вообще представляешь, о чем спрашиваешь? В русских школах нет такой возможности. Туалеты не запираются. Любой человек может войти.
– Хочешь сказать, что немки – испорченные шлюхи? – голубые глаза стали почти черными, настолько расширился зрачок. Я видела в нем свое уменьшенное отражение, меня это пугало.
– Не перекручивай! Я так не говорила. Давай спать!
Я повернулась к мужу спиной, но он вдруг больно схватил меня за плечо и уложил на лопатки.
– А Ганс нравился?
– Причем тут Ганс? – испугалась я вопроса. – Я даже не смотрела на него. Просто садилась в машину, и все.
– А он в зеркало тебя разглядывал? Наверняка капал слюной, как бродячая собака.
– Генрих, ты о чем говоришь?
Теперь мне стало по-настоящему страшно. Раньше муж не показывал себя как патологический ревнивец, хотя я встречалась до замужества с его знакомыми. Или я не замечала? В груди все сжалось.
Но муж уже ничего не слушал. Он вскочил с кровати и вернулся с брючным ремнем. Бить будет? Но за что? Не дамся!
Он резко наклонился ко мне. Я взвизгнула и переметнулась на другую сторону кровати. Но он был проворнее. Перехватил мою руку и дернул на себя. Я упала.
– Пусти! Что ты делаешь? Пусти!
Я извивалась, но он только смеялся. И смех этот был страшнее слов и действий, потому что весело было только мужу.