Мы уже упоминали, что Цзя Лянь уехал в Пинъань. Когда он прибыл туда, генерал-губернатор был в отъезде. Около месяца Цзя Ляню пришлось в гостинице дожидаться его возвращения. Пока генерал-губернатор вернулся да пока Цзя Лянь выполнял данные поручения, прошло еще довольно много времени. Таким образом, вся поездка заняла почти два месяца.
Фын-цзе, не дожидаясь приезда мужа, приняла решение и начала действовать. Прежде всего она распорядилась убрать восточный флигель и обставить его точно так же, как господский дом. Четырнадцатого числа она сообщила матушке Цзя и госпоже Ван, что на следующее утро собирается поехать в «храм Монахинь» воскурить благовония. С собой она взяла только Пин-эр, Фын-эр, жену Чжоу Жуя и жену Ван-эра.
Она рассказала им, в чем дело, приказала слугам одеться попроще, и они отправились в путь в сопровождении Син-эра, который указывал дорогу. Добравшись до ворот дома, где жила Эр-цзе, постучались. Ворота открыла жена Бао Эра.
– Скорее доложи второй госпоже Эр-цзе, что приехала старшая госпожа! – с улыбкой сказал ей Син-эр.
Испуганная жена Бао Эра побежала докладывать. Ю Эр-цзе заволновалась, но пришлось принимать гостей со всеми положенными церемониями. Она быстро привела в порядок платье и поспешила навстречу. И только когда Эр-цзе подошла к воротам, Фын-цзе вышла из коляски.
Она была в черной кофточке, расшитой серебристыми нитками, поверх кофточки была надета белая атласная накидка, из-под которой виднелась белая шелковая юбка, а на голове красовался шитый серебром убор. Под изогнутыми, как ветви ивы, бровями застыли большие, как у феникса, глаза. Вся ее фигура дышала свежестью, словно цветок персика весною, а чистотой своей она напоминала хризантему осенью. Жена Чжоу Жуя и жена Ван-эра под руки ввели ее во двор.
Эр-цзе с улыбкой бросилась ей навстречу и, называя ее «старшей сестрой», сказала:
– Я никак не ожидала, старшая сестра, что вы удостоите меня своим посещением, поэтому не успела вовремя встретить вас! Прошу вас, простите меня!
Она низко поклонилась. Фын-цзе отвечала ей с вежливой улыбкой, как требовал этикет, затем взяла ее под руку, и они вместе вошли в дом.
Фын-цзе села на возвышении. Эр-цзе крикнула служанке, чтобы та принесла матрац для сидения.
– Я очень молода и лишь недавно сюда попала, – как бы извиняясь, говорила она Фын-цзе, – поэтому я во всем слушаюсь советов матушки и своей старшей сестры. Я счастлива, что познакомилась с вами! Если вы не гнушаетесь мною, я готова вам во всем повиноваться и не пожалею сил, чтобы угождать вам, старшая сестра!
С этими словами она отвесила почтительный поклон. Фын-цзе в ответ поклонилась ей, а затем сказала:
– Я тоже молода и неопытна. Я давно уговаривала второго господина заботиться о своем здоровье, не ночевать где-то со всякими потаскушками, чтобы не доставлять лишнего беспокойства батюшке и матушке. Ведь это наше общее желание! Но кто бы мог подумать, что второй господин превратно истолкует мои слова! Потешился бы с кем-нибудь на стороне, и ладно! А он взял тебя, сестрица, в дом как вторую жену, устроил великую церемонию, а мне не сказал ни слова! А ведь я говорила ему, что это нужно было сделать раньше – родился бы сын, и у меня под старость была бы опора. Я и не думала, что второй господин сочтет меня ревнивой и завистливой и предпочтет сделать все тайком, да так, что мне и жаловаться некому на несправедливо причиненную обиду. Лишь Небо и Земля могут понять, что я переживаю! Дней десять с лишним назад, еще перед отъездом второго господина, я узнала об этом, но не осмелилась сказать ему ни слова, ибо боялась, что он ложно истолкует мои слова. Только сейчас, когда второй господин уехал, я решила навестить тебя и принести свои поздравления. Прошу тебя, сестрица, переезжай к нам, будем жить вместе, удерживать второго господина от всяких опрометчивых поступков, заботиться о его здоровье, старательно заниматься хозяйственными делами и выполнять свой долг перед семьей. Если же ты, сестрица, останешься здесь, сама понимаешь, как я буду себя чувствовать, зная, что ты все время скучаешь по мне! Потом еще люди узнают, и это нанесет ущерб не только моему доброму имени, но и твоему. Впрочем, наша репутация – пустяки, самое главное – уберечь репутацию нашего господина! Что же касается слуг, которые болтают, будто я чересчур жестока, так это явление обычное – слуги всегда недовольны хозяевами. Вспомни, сестрица, ведь с древнейших времен говорят: «Хозяин дома – это кувшин с вонючей водой». Если б я действительно была жестока и не могла уживаться с людьми, как бы меня терпели старшие и младшие сестры, золовки и невестки?.. Пусть второй господин тайком женился на тебе, но, если бы я тебя ненавидела, разве я согласилась бы к тебе приехать?! Ведь это я уговорила второго господина взять в наложницы Пин-эр. Видно, Небо и Земля не захотели, чтобы подлые людишки погубили меня, и поэтому я узнала о тебе! Я хочу просить тебя переехать ко мне – будем с тобой жить, есть и одеваться наравне. Ты умна, и если искренне захочешь помочь мне, я обрету себе еще одну опору. Мы не только заткнем рты подлым людишкам, но и второй господин, вернувшись домой, станет раскаиваться в своей опрометчивости. Я человек независтливый и думаю, что втроем мы прекрасно поладим между собой и я стану считать тебя своей благодетельницей. Если ты не захочешь переехать ко мне, я останусь у тебя, но только прошу тебя замолвить словечко перед вторым господином, чтобы он не отвергал меня и предоставил мне приют. Я охотно буду исполнять все его приказания, даже если он заставит меня прислуживать тебе, помогать умываться и причесываться!
Фын-цзе зарыдала. Эр-цзе тоже расстроилась, и из глаз ее невольно покатились слезы.
Они сидели рядом, как полагалось по этикету. В это время вошла Пин-эр и отвесила поклон Эр-цзе. Эр-цзе не знала ее в лицо, но по одежде, которая отличалась от одеяний простых служанок, сразу поняла, что это и есть Пин-эр.
– Не нужно! – воскликнула она, вскакивая с места и поддерживая Пин-эр. – Ведь мы с тобой равны по положению!
– Пусть она соблюдает этикет, сестрица, – с улыбкой сказала Фын-цзе, вставая. – Ведь она наша служанка, нечего с ней церемониться!
Она сделала знак жене Чжоу Жуя. Та тут же вынула из свертка кусок дорогого шелка, четыре пары золотых шпилек и колец, украшенных жемчужинами, и все это с поклоном поднесла Эр-цзе. Эр-цзе приняла подарки и в свою очередь поклонилась ей. Потом они обе сели пить чай, рассказывая друг другу о том, что им пришлось пережить за последнее время.
Фын-цзе ругала себя, раскаивалась в своих ошибках и промахах и говорила:
– Я ни на кого не обижаюсь! Я лишь прошу тебя, сестрица, чтоб ты хоть немного меня любила!
Эр-цзе, добрая, неискушенная девушка, доверчиво отнеслась к словам Фын-цзе и только думала:
«Да, мелкие людишки ненавидят своих хозяев и клевещут на них».
Считая, что в лице Фын-цзе она обрела верную подругу, Эр-цзе, не таясь, рассказала ей все, что было у нее на душе. А жена Чжоу Жуя, находившаяся тут же, не жалея слов, восхваляла Фын-цзе за ее умение хозяйничать.
– Люди недовольны только тем, что вторая госпожа всегда старается вникнуть во все мелочи и не дает им покоя… Комнаты для вас, госпожа, уже приготовлены, как только приедете, сами убедитесь!
Ю Эр-цзе давно подумывала о том, что хорошо бы жить всем вместе, а сейчас, когда дело приняло такой оборот, она не могла отказаться.
– Собственно говоря, я охотно переехала бы к старшей сестре, – проговорила она, – только не знаю, что делать с этим домом.
– Это проще простого! – воскликнула Фын-цзе. – Сундуков и корзин у тебя, сестрица, не очень много, их легко перенесут к нам слуги. Остальные вещи тебе не понадобятся, за ними здесь пока присмотрят слуги. Ты можешь назвать слуг, которых тебе желательно оставить здесь.
– Поскольку я встретилась с вами, старшая сестра, я во всем полагаюсь на вас, – ответила Эр-цзе. – Ведь я приехала сюда недавно, никогда не занималась хозяйственными делами, как же я осмелюсь отдавать распоряжения? Пусть забирают всё, у меня ничего нет, эти вещи принадлежат второму господину.
Как только Фын-цзе это услышала, она приказала жене Чжоу Жуя все тщательно переписать и перенести в восточный флигель. Затем попросила Эр-цзе одеться, и они под руку вышли из дому и сели в коляску.
– У нас порядки строгие, – шепнула она Эр-цзе. – Ни старая госпожа, ни госпожа Ван об этом деле не знают, а если до них дойдет, что второй господин женился во время траура, его могут убить. Так что пока тебе придется избегать встреч со старой госпожой и госпожой Ван. У нас есть сад, где живут сестры, никто из посторонних туда не ходит. Поживешь в саду, а я тем временем все устрою, доложу старой госпоже, и тогда ты увидишься с ними.
– Как вам будет угодно, старшая сестра, – покорно ответила Эр-цзе.
Слугам, сопровождавшим Фын-цзе, заранее были даны все указания, поэтому они не поехали к главным воротам, а направились в объезд.
Когда коляска остановилась, Фын-цзе отпустила слуг и вывела Ю Эр-цзе, затем через задние ворота они отправились в «сад Роскошных зрелищ», где Фын-цзе представила ее Ли Вань.
Об истории Эр-цзе уже давно знали девять человек из каждых десяти живущих в саду. И сейчас, когда Фын-цзе привезла девушку, все бросились к ней, чтобы поглядеть на нее, поговорить, расспросить. Все без исключения восхищались красотой и скромностью Эр-цзе.
Между тем Фын-цзе наказывала слугам и служанкам:
– Никому ни слова! Если что-нибудь станет известно старой госпоже или госпоже Ван, я вас со света сживу!
Старухи и девочки-служанки, живущие в саду, побаивались Фын-цзе, да к тому же они знали, что Цзя Лянь нарушил закон, женившись во время траура, поэтому старались держаться от этого дела подальше и делали вид, что им ничего не известно.
Потом Фын-цзе попросила Ли Вань несколько дней позаботиться о Эр-цзе.
– Как только я переговорю со старой госпожой, сразу ее заберу к себе, – пообещала она.
Ли Вань уже знала, что Фын-цзе приготовила для Эр-цзе отдельный флигель, да и во время траура о таких делах говорить было неудобно, поэтому она не стала протестовать и приняла Эр-цзе на свое попечение.
Фын-цзе постаралась удалить всех служанок, которые приехали вместе с Эр-цзе, приставила к ней одну из своих девушек, а остальным женщинам, живущим в саду, украдкой от всех наказывала:
– Хорошенько присматривайте за ней! Если сбежит, отвечать будете вы!
После этого она ушла, чтобы втайне осуществить свои замыслы. Но об этом мы пока умолчим.
Между тем в доме диву давались и говорили друг другу:
– Вы только посмотрите, какой доброй и мудрой стала наша госпожа Фын-цзе!
Что касается Эр-цзе, то, чувствуя доброжелательное отношение к себе со стороны девушек-сестер, она была очень довольна и считала, что наконец обрела надежное убежище. Но на третий день служанка Шань-цзе вдруг перестала ей повиноваться. Когда Эр-цзе сказала ей:
– У меня нет масла для волос, пойди к старшей госпоже Фын-цзе и попроси у нее…
Шань-цзе ответила:
– Неужели у вас нет глаз, госпожа, и вы ничего не видите? Ведь старшая госпожа Фын-цзе всегда занята, ей приходится прислуживать старой госпоже и госпоже Ван, получать от них указания, и, кроме того, все наши барышни, невестки и золовки ждут ее распоряжений, так что ей приходится каждый день решать по десятку-два крупных и по нескольку десятков мелких дел. Ей также приходится вести дела со знакомыми и даже с ванами и гунами. Все доходы и расходы, суммой до десяти тысяч лян серебра, проходят через ее руки. Неужели удобно тревожить ее из-за такой мелочи, как масло для волос?! Потерпите немного! Ведь вас просватали незаконно и в дом взяли тайно. Наша госпожа Фын-цзе относится к вам со вниманием только потому, что она очень добра и милостива. Таких людей в древности не было и в наши дни не встретишь! Если б она была злой, стоило мне только передать вашу просьбу, как она ни с чем не посчиталась бы и выбросила вас на улицу! Где бы вы тогда нашли себе приют?!
Ю Эр-цзе молча опустила голову – она уступила. Шань-цзе распустилась еще больше, подавала к столу то рано, то с опозданием, да и то одни объедки. Эр-цзе раза два пыталась сделать ей замечание, но та лишь таращила глаза и в ответ грубила. Боясь, как бы люди не стали порицать ее за то, что она недовольна своей судьбой, Эр-цзе терпела и молчала…
Прошло еще пять или восемь дней, и за это время Эр-цзе всего лишь раз встретилась с Фын-цзе: Фын-цзе была веселой и радушной, с уст ее не сходили слова «милая сестрица».
– Если служанки перед тобой провинились, – говорила она, – и ты не можешь с ними управиться, скажи мне, я их накажу!..
После этого она обрушивалась на девочек и на женщин-служанок с бранью:
– Я вас знаю! Сильных вы боитесь, а слабых всегда обижаете! Когда меня нет, вы никого не хотите признавать! Но погодите, если вторая госпожа будет чем-нибудь недовольна, я из вас душу вытряхну!
Эр-цзе думала, что она и в самом деле добрая, поэтому говорила самой себе:
«Зачем беспокоиться, если она заботится обо мне? Невежественные слуги – дело обычное. Если я стану на них жаловаться, они будут осуждать меня и скажут, будто я злая».
Такие мысли заставляли ее покрывать неблаговидные проделки служанок.
Тем временем Фын-цзе приказала Ван-эру разузнать во всех подробностях историю Эр-цзе, и оказалось, что она на самом деле когда-то была помолвлена. Ее жениху минуло девятнадцать лет, он ничем не хотел заниматься и промотал все свое состояние, играя в азартные игры по кабакам. Родители выгнали его из дому, так что сейчас он нашел себе приют в одном из игорных домов. Отец его, получив от старухи Ю двадцать лян серебра, расторг брачный договор, даже не уведомив об этом сына. Самого сына звали действительно Чжан Хуа.
Когда Фын-цзе все разузнала, она дала Ван-эру двадцать лян серебра, приказала впутать Чжан Хуа в долги, а затем выманить у него расписку и потребовать, чтобы он подал в суд на Цзя Ляня, будто тот во время государственного и семейного траура, нарушив высочайший указ и обманув родных, благодаря своей силе и влиянию заставил его расторгнуть брачный договор, покинул свою законную жену и взял себе другую.
Чжан Хуа сразу понял, что, если он согласится на это, дело может окончиться плохо для него, поэтому он не решился поступать опрометчиво. Когда Ван-эр доложил об этом Фын-цзе, та вышла из себя.
– Вот дурак! – бранилась она. – Недаром пословица гласит: «Паршивая собака не перепрыгнет через стену»! Ты бы ему растолковал, что наша семья настолько могущественна, что нас можно обвинять даже в мятеже против государства, и все равно никто нас не накажет! Нам сейчас нужен скандал, который останется в пределах нашей семьи, а если пойдут всякие толки, я сумею их быстро прекратить.
Получив указания, Ван-эр снова отправился к Чжан Хуа и рассказал ему, что нужно делать.
Фын-цзе между тем снова наказывала Ван-эру:
– Если этот дурак вздумает жаловаться на тебя, пойди в суд и дай свои показания…
Поясняя, что она при этом имеет в виду, Фын-цзе добавила:
– Можешь ни о чем не беспокоиться, я знаю, что делаю…
Ван-эр понял, что она все берет на себя, поэтому, отправившись к Чжан Хуа, стал требовать, чтобы тот в своей жалобе указал и его имя, и научил его:
– Ты только утверждай, что все подстроил я и толкнул на это второго господина Цзя Ляня.
Чжан Хуа наконец решился и написал жалобу, а на следующий день отправился в судебное ведомство и заявил, что его обидели. Когда судья начал разбирать дело и обнаружил, что обвиняют Цзя Ляня, а в жалобе значится имя Лай Вана, он послал за Лай Ваном, который должен был быть ответчиком. Посыльный не осмелился войти прямо во дворец Жунго, а велел вызвать Лай Вана. Тот только этого и ждал. Он сейчас же вышел и с улыбкой сказал:
– Извините, что я причинил вам беспокойство! Я совершил преступление! Вяжите меня без всяких разговоров!
Посыльный оробел.
– Дорогой брат, не шумите, – попросил он, – лучше тихо-мирно пойдем в суд!
Ван-эр отправился с ним в суд и, придя туда, опустился на колени. Судья велел дать ему прочесть жалобу. Ван-эр сделал вид, будто внимательно читает, затем, отвесив низкий поклон, сказал:
– Все это мне известно, дело касается моего хозяина. Но только Чжан Хуа давно мне мстит, поэтому он нарочно вовлек меня в эту историю. Прошу вас, почтенный господин, допросите его еще раз!
– Сознаюсь, что виноват во всем сам господин, но я не посмел на него жаловаться и подал жалобу на его слугу! – вскричал Чжан Хуа, отвешивая низкий поклон судье.
– Что ты болтаешь, дурень! – закричал Ван-эр. – Неужели ты не знаешь, что в столичный суд полагается вызывать всех, независимо от того, господин это или слуга!
Тогда Чжан Хуа назвал Цзя Жуна. Судья ничего не мог поделать и распорядился вызвать его в суд.
Между тем Фын-цзе тайком послала Цин-эра за Ван Синем, а когда тот пришел, она рассказала ему, что велела затеять этот суд, чтобы поднять шум и припугнуть кое-кого, а затем дала Ван Синю триста лян серебра, чтобы он подкупил судью.
Вечером Ван Синь пробрался в дом судьи, отдал ему деньги и изложил суть дела. Судья принял взятку и на следующий день в зале суда заявил, что Чжан Хуа бродяга, выманил деньги у семьи Цзя, а затем вздумал оклеветать честного человека.
Надо сказать, что этот судья был другом Ван Цзы-тэна, и когда Ван Синь рассказал ему правду, он не осмелился вызвать никого из ответчиков, кроме Цзя Жуна, а потом решил и вовсе замять дело.
Когда Цзя Жун был занят делами Цзя Ляня, неожиданно вошел слуга и доложил ему:
– На вас кто-то пожаловался в суд.
Он рассказал Цзя Жуну, как обстоит дело, и посоветовал немедленно принять меры. Цзя Жун перепугался и поспешил доложить обо всем Цзя Чжэню, но тот только ответил:
– Я уже принял меры! Однако какой смельчак!
Он тотчас распорядился приготовить двести лян серебра и отослать их судье, а одному из слуг приказал выступить в качестве ответчика. Но когда они совещались, слуга доложил:
– Из западного дворца приехала госпожа Фын-цзе!..
Цзя Чжэнь и Цзя Жун хотели скрыться, однако не успели. Фын-цзе уже входила в комнату.
– Дорогой старший брат, – сказала она, – в хорошую же вы историю втянули младших братьев!
Цзя Жун хотел справиться о ее здоровье, но Фын-цзе перебила его:
– Не нужно!..
– Лучше приказал бы по случаю приезда своей тетушки зарезать курицу и приготовить угощение! – сказал сыну Цзя Чжэнь.
С этими словами он вышел из комнаты, вскочил на коня и ускакал.
Тогда Фын-цзе взяла Цзя Жуна за руку и поднялась вместе с ним в верхнюю комнату. Навстречу им вышла госпожа Ю и, увидев Фын-цзе, удивилась:
– Что случилось? Почему ты так неожиданно приехала?
Фын-цзе вся вспыхнула и плюнула ей в лицо.
– Никому не нужны ваши девчонки, зачем вы их тайком посылаете к нам, в семью Цзя? Неужто только у нас в семье остались мужчины, а по всей Поднебесной вымерли? Если тебе так захотелось выдать ее замуж, нужно было сделать это открыто, чтобы все знали. Тебе наплевать на все приличия! Сейчас и государственный траур, и наш семейный траур, а ты выдаешь девчонку замуж! Люди на нас пожаловались, даже в суде все толкуют, будто я жестокая и ревнивая. Все тычут в меня пальцем, хотят меня выгнать! За что ты так обозлилась на меня? Что я тебе сделала? Может быть, старая госпожа или госпожа намекнули тебе, что нужно поставить мне ловушку и найти предлог выгнать меня из дому? Мы вместе пойдем в суд, выясним все, потом соберем всю семью и открыто об этом объявим – пусть мне дают развод, и я уйду!
Громко рыдая, Фын-цзе вцепилась в руку госпожи Ю и требовала, чтобы та вместе с нею шла в суд. Цзя Жун бросился перед Фын-цзе на колени и, земно кланяясь, умолял ее:
– Не сердитесь, тетушка, прошу вас!
Тогда весь гнев Фын-цзе обрушился на него.
– Чтоб тебя Небо поразило, чтоб тебя гром испепелил! – кричала она. – Бессовестный ты негодяй! Тебе море по колено, только и занимаешься бесстыжими делами. Нужно же совершить такую подлость! Позор для нашей семьи! Даже твоя мать не может тебя терпеть! И бабушка тебя не выносит! И ты еще осмеливаешься меня уговаривать!
Продолжая браниться, Фын-цзе изо всех сил дала ему пощечину. Перепуганный Цзя Жун отвесил еще один поклон.
– Не сердитесь, тетушка! Прошу вас, не презирайте меня – пусть я тысячу дней был плохим, но мог же я быть хоть один день хорошим! Зачем вы гневаетесь и бьете меня? Я сам себя готов поколотить, только бы вы не сердились!
Он с ожесточением стал хлестать себя по щекам.
– Будешь еще лезть не в свои дела? – приговаривал он при этом. – Будешь делать пакости тетушке? Как к тебе относилась тетушка? А каким ты оказался бессовестным!
Слуги и служанки старались утешить его, но сами еле сдерживали смех. Фын-цзе бросилась на грудь к госпоже Ю и запричитала:
– Я не сержусь, что вы для старшего брата Цзя Ляня нашли вторую жену! Но зачем вы подстрекнули его нарушить высочайший указ, а потом весь позор взвалили на меня? Пойдем к судье, чтобы ему не пришлось присылать за нами своих прислужников. Потом повидаемся со старой госпожой и госпожой, соберем всю семью и посоветуемся. Если уж я так плоха, что не разрешаю своему мужу брать себе наложниц, пусть мне дают развод, и я сейчас же уеду. Твою младшую сестру Эр-цзе я уже взяла к себе в дом, но только еще не докладывала об этом старой госпоже из опасения, что она рассердится. Твоя сестра в радости и довольстве живет у нас в саду. Я приказала приготовить для нее отдельный дом и обставить его так же, как мой собственный, и только ждала, пока об этом станет известно старой госпоже. Я приказала всем молчать и сама об этом деле не заикалась, но кое-кто устроил мне неприятность! Я и не знала, что все это затеяли вы! Сейчас на меня подали в суд, и вчера мне весь день пришлось волноваться. Если я явлюсь в суд, этим самым будет причинен ущерб репутации всего рода Цзя. Пришлось потихоньку взять пятьсот лян серебра из денег госпожи, чтобы дать взятку судье! Еще сейчас мой человек сидит под стражей!
Она крепко прижималась к госпоже Ю, мяла ее, как лепешку, перемазала ей все платье слезами, то рыдала, то бранилась, поминала своих предков и грозила разбить себе голову о стену.
Госпожа Ю не знала, что делать, и только ругала Цзя Жуна:
– Негодяй! Хорошие вы дела делаете со своим отцом, нечего сказать! Я ведь вам говорила, что ваша затея никуда не годится!
Фын-цзе продолжала рыдать, но ей хотелось сильнее уколоть самолюбие госпожи Ю, поэтому она проговорила:
– Ты что, одурела? Неужели они тебе рот заткнули баклажаном? Или, может быть, взнуздали, как лошадь? Почему ты не пришла сразу и не рассказала мне, что они творят? Если б ты сообщила мне обо всем вовремя, разве тебе пришлось бы сейчас так беспокоиться?! Разве пришлось бы тревожить суд и устраивать скандал на весь дом?! А теперь ты еще ругаешь их! С древности говорят: «Если жена добродетельна, у мужа бед мало; надо быть истинно благородным человеком, а не казаться им только внешне». Если б ты действительно была добродетельной, разве они осмеливались бы устроить нечто подобное! Нет у тебя никаких способностей, голова пустая, как тыква, язык не поворачивается, чтобы вовремя сказать нужное слово. Ты ничтожество, добродетель у тебя только кажущаяся!
Фын-цзе с отвращением несколько раз плюнула.
– Зачем ты так говоришь? – заплакала госпожа Ю. – Если не веришь мне, можешь спросить у слуг – разве я не отговаривала своего мужа от такого дела? Но мне приходится его слушаться! Что я могла поделать?! Я не обижаюсь, сестрица, что ты рассердилась, – мне только и остается слушать твои упреки!
Наложницы, девочки и женщины-служанки пали перед Фын-цзе на колени и, подобострастно улыбаясь, взмолились:
– Вторая госпожа, вы самая мудрая! Наша госпожа допустила ошибку, но вы простите ее, вы уже достаточно унизили ее в нашем присутствии. Разве вы с ней не дружили? Умоляем вас, пощадите хоть немного ее самолюбие!
Они хотели поднести Фын-цзе чай, но та отшвырнула чашку, вытерла слезы и, поправив волосы, крикнула Цзя Жуну:
– Позови сюда своего отца, я хочу поговорить с ним открыто! Я хочу знать, откуда он взял такое правило, которое разрешало бы племяннику жениться через пять недель после смерти дяди, когда еще не кончился траур! Может быть, я тоже от него чему-нибудь научусь, а потом буду учить вас!
Цзя Жун опустился на колени и, отвесив ей низкий поклон, пробормотал:
– Это дело, собственно, не имеет никакого отношения к отцу. Просто я однажды объелся какой-то дряни и начал подстрекать своего дядю. Моему отцу об этом ничего не известно! Если вы решили устроить скандал, тетушка, я готов умереть – можете наказать меня, я вам повинуюсь! Только умоляю вас, уладьте дело с судом! В таких больших делах я несведущ. Ну что вы за человек? Неужели вы не знаете пословицы: «Если у тебя сломана рука, прячь ее в рукав»? Моя же глупость подвела меня, я, как слепой котенок, совершил такой поступок. Теперь мне ничего не остается, как просить вас замять это дело! Я уверен, что, если бы у вас был такой непочтительный сын, как я, и если б он совершил проступок и навлек на себя беду, вы не перестали бы любить его!
Цзя Жун снова начал без счета отбивать поклоны.
Покорность Цзя Жуна смягчила Фын-цзе, но присутствие слуг не позволяло ей изменить свой тон. Она сделала ему знак встать с колен и, вытирая слезы, сказала госпоже Ю:
– Не сердись на меня, сестра! Я неопытна, и когда мне стало известно, что кто-то подал на нас в суд, я обезумела от страха и потеряла голову. Цзя Жун напомнил мне, что, если сломана рука, надо прятать ее в рукав! Так что ты не должна сердиться на меня за то, что я сейчас сказала. Придется тебе замолвить словечко перед старшим братом, чтобы он постарался уладить дело.
– Не беспокойтесь! – в один голос воскликнули госпожа Ю и Цзя Жун. – Мы ни за что не впутаем в это дело Цзя Ляня. Вы говорили, что израсходовали пятьсот лян серебра на взятки – мы эти деньги сами соберем и пришлем вам, чтобы возместить убыток. Разве мы позволим вам залезать в долги? Ведь за это мы бы заслуживали смерти! Но только просим вас сделать так, чтобы госпожа и старая госпожа не сердились и ничего не знали о нашем разговоре.
– Вы взвалили все неприятности на меня, а теперь еще просите вас выгородить! – возмутилась Фын-цзе. – Я не так глупа! За кого меня принимает брат Цзя Чжэнь? Неужели ты больше меня боишься, что Цзя Лянь останется без прямых наследников?! Твоя младшая сестра стала для меня родной! Как только я услышала, что муж взял ее в наложницы, я распорядилась приготовить для нее отдельный дом и с радостью привезла ее к себе. Служанки мне говорили: «Вы слишком торопливы, госпожа! Вы бы сначала доложили обо всем старой госпоже и госпоже, послушали бы, что они скажут, а после этого можно было бы и распорядиться!» Мне захотелось побить их, когда я это услышала, но я сдержалась. Однако потом откуда-то появился этот Чжан Хуа и подал жалобу в суд. Когда мне стало об этом известно, я две ночи не могла сомкнуть глаз, но и говорить никому не осмеливалась и только все время поражалась, как этот Чжан Хуа осмеливается тягаться с нами. Потом я стала наводить справки, и выяснилось, что это бездомный нищий. Слуги мне говорили: «Вторая госпожа Эр-цзе когда-то была просватана за него. Сейчас Чжан Хуа оказался в такой нужде, что ему все равно придется умирать – не от холода, так от голода. Он уцепился за возможность заработать и не откажется от своего требования, если ему будет грозить даже смерть; такая смерть кажется ему почетнее, чем смерть от голода и холода. Ну как же после этого обижаться, что он подал в суд? Нужно признать, что второй господин Цзя Лянь поступил слишком опрометчиво. Он виноват вдвойне, он нарушил государственный траур и пренебрег семейным трауром. Кроме того, он взял себе тайком вторую жену и покинул законную супругу. Таким образом, за ним еще две провинности. Знаете пословицу: «Кто не боится быть четвертованным, может и самого государя стащить с коня». Что же говорить о человеке, от нужды впавшем в безумие? Ведь этот Чжан Хуа знает, что правда на его стороне. Разве его может что-нибудь остановить?.. Вот ты, сестра, обычно сравниваешь меня с Хань Синем и Чжан Ляном! Но поверь мне, когда я все это услышала, я едва не лишилась чувств! Цзя Ляня дома нет, посоветоваться не с кем, и мне пришлось дать деньги! Я даже не представляла себе, что, несмотря на то, что я дам денег, тот человек будет упорствовать, клеветать и точить на нас нож. А я не больше чем гнойничок на хвосте у крысы – сколько из меня можно вытянуть?! Вот почему я рассердилась, сестра, и побежала искать тебя!
Не дожидаясь, пока она окончит, госпожа Ю и Цзя Жун принялись успокаивать ее:
– Не волнуйтесь, все уладится!
– Чжан Хуа подал в суд только потому, что его к этому принудила бедность, – добавил Цзя Жун, – ему жизнь недорога. Но мы можем дать ему немного серебра, пусть он только признается, что обвинил нас ложно. Потом постараемся его выручить, и когда он выйдет из тюрьмы, еще раз хорошо заплатим ему.
– Спасибо за совет! – прищелкнула языком Фын-цзе. – Теперь понятно, почему ты решился на подобные дела, – ты только видишь начало, но не видишь конца! Зря я думала, что ты умен и находчив! Если мы сделаем так, как ты предлагаешь, Чжан Хуа, конечно, польстится на деньги и даст свое согласие, и, таким образом, на первый взгляд, дело можно будет считать оконченным. Но ты не знаешь, как ненадежен и ничтожен этот человек! Как только деньги попадут к нему в руки, он тут же их растратит, а потом опять начнет клеветать и заниматься вымогательством. Мы его не боимся, однако беспокойство причинить он может! Его не заставишь сказать на суде что-либо в нашу пользу! Он может заявить: если вы не совершали беззаконий, зачем давали мне деньги?!
Цзя Жун был парень смекалистый и, услышав рассуждение Фын-цзе, сказал:
– Тогда у меня есть другой план. «Кто за глаза говорит плохое о другом, тот сам плохой». Поручите это дело мне, и все будет в порядке. Я разузнаю у Чжан Хуа о его намерениях – хочет он жениться именно на Эр-цзе или получить деньги и взять себе другую жену. Если он будет настаивать на женитьбе, придется уговорить вторую тетушку Эр-цзе выйти за него замуж; если он согласится на деньги, придется дать ему немного.
– Твою вторую тетушку Эр-цзе я не отпущу! – запротестовала Фын-цзе. – Если она уйдет от нас, разве это не подорвет репутацию нашей семьи?! По-моему, лучше всего дать ему побольше денег.
Несмотря на возражения Фын-цзе, Цзя Жуну было ясно, что она желает избавиться от Эр-цзе и только разыгрывает из себя добрячку.
– Предположим, с судом дело уладится. Но как все устроить дома? – продолжала Фын-цзе. – Пойдем вместе с тобой и доложим обо всем старой госпоже!
Госпожа Ю снова переполошилась и стала советоваться с Фын-цзе, как лучше соврать и избежать неприятностей.
– Не умеешь выкручиваться – не нужно было впутываться в такое дело! – усмехнулась Фын-цзе. – Мне тебя слушать противно! Ничего придумать не можешь, все надеешься на мою доброту и мягкосердечность. Только и ждешь, чтобы я приняла все на себя! Ладно, не вмешивайся! Я сама отведу Эр-цзе к старой госпоже и скажу, что это твоя младшая сестра, она мне понравилась, и так как у меня до сих пор нет сыновей, я хотела купить для мужа двух наложниц; но поскольку Эр-цзе очень красива, да еще приходится нам родственницей, я хочу, чтобы она была второй женой Цзя Ляня. Родители Эр-цзе, братья и сестры умерли, дома живется ей трудно, так что ждать сто дней, пока окончится государственный траур, ей невозможно, поэтому привезла ее сюда и временно поселила во флигеле, который для нее приготовила, с тем чтобы, когда кончится траур, можно было официально назвать ее второй женой Цзя Ляня. Пусть меня считают бесстыжей и обвиняют во всем – вас это не касается. Согласны?
Госпожа Ю и Цзя Жун необычайно обрадовались и воскликнули:
– Какая вы добрая! Как много в вас мудрости и находчивости! Как только вы все уладите, мы придем благодарить вас за милость!
– Ладно! – отмахнулась от них Фын-цзе. – Какая может быть благодарность! – И тут же, кивая в сторону Цзя Жуна, добавила: – Только сегодня я тебя по-настоящему узнала!
Глаза ее покраснели, все лицо залилось краской и снова приняло обиженное выражение.
– Не нужно, тетушка! – с улыбкой воскликнул Цзя Жун, поспешно опускаясь на колени. – Будьте великодушны!
Фын-цзе отвернулась, словно не замечая его, и только тогда Цзя Жун встал с колен.
Между тем госпожа Ю приказала девочкам-служанкам принести воды и туалетный ящик и сама принялась помогать Фын-цзе причесываться и умываться. Затем она распорядилась подать ужин. Фын-цзе уверяла, что ей сейчас же нужно уходить, но госпожа Ю ни за что не хотела ее отпускать.
– Если ты уйдешь от нас, не поужинав, с каким лицом мы будем приходить к тебе? – говорила она.
– Дорогая тетушка! – в тон матери вторил Цзя Жун. – Милая тетушка! Пусть меня поразит гром, если я отныне не буду вас слушаться!
Фын-цзе смерила его пристальным взглядом.
– Кто тебе поверит, тако… – цыкнула она на него, но тут же поперхнулась.
Старухи и девочки-служанки расставили на столе вино и закуски. Госпожа Ю собственноручно поднесла Фын-цзе кубок вина и подала закусить. Цзя Жун опустился на колени перед Фын-цзе и в знак уважения тоже преподнес ей кубок вина. После этого Фын-цзе не оставалось ничего иного, как поужинать с госпожой Ю.
Когда ужин кончился, девочки-служанки подали чай для полоскания рта, а затем принесли чай для питья. Фын-цзе выпила два глотка и встала, собираясь уходить. Цзя Жун вышел проводить ее. Когда они проходили через ворота, он потихоньку сказал ей несколько непристойностей, но Фын-цзе пропустила его слова мимо ушей и, недовольная, удалилась.
Возвратившись в «сад Роскошных зрелищ», Фын-цзе рассказала Эр-цзе, как обстоит дело, как ей пришлось эти дни хлопотать и беспокоиться, и наконец научила ее, как надо себя вести, чтобы никто не оказался в этом деле виноватым и не пострадал.
– Только так и придется действовать, – заключила она.
Если вы не знаете о том, что намеревалась предпринять Фын-цзе, прочтите следующую главу.