Провожая меня на учёбу, мать и Филипп Васильевич дали мне всего шесть! рублей, надеясь на то, что родители Филиппа будут меня кормить. Горькое разочарование ожидало меня там! А эти шесть рублей вспоминаю всю жизнь, сравнивая их с сегодняшними запросами современных детей.
Приехал в Липецк и начал готовиться к экзаменам, живя на шахте в десяти-двенадцати километрах от города. На второй же день понял, что расчёт на родителей Филиппа был неразумный. Во-первых, далеко. Ходить ежедневно туда и сюда на 20 километров – никаких сапог не хватит!
Единственный небольшой ведомственный шахтёрский автобус всегда был настолько «забит под потолок», что я сразу оставил эту затею.
Во-вторых, меня здесь никто не ждал – я был для них чужой человек. Лишний рот им не был нужен. В двух комнатах барачного типа жили четверо взрослых и трое детей. Через два дня с ужасом понял, что до начала экзаменов просто не дотяну. Меня явно преднамеренно не кормили, давая понять, что я здесь не нужен. Сами они тайком от меня собирались на кухне и что-то ели. Меня сажали за стол только раз в сутки, когда приходил с работы поздно вечером Иван. Он работал на шахте. Остальные: дед, мать, сестра Филиппа – Нюрка с тремя детьми, все сидели дома. Жили очень бедно. Вечером неизменная тюря (хлеб с квасом). Вот и весь ужин! Ивана они все очень уважали и побаивались, поэтому и приглашали меня вечером к столу. Хороший был мужик! Красивый, среднего роста, белесый, с голубыми глазами. Только он интересовался мной, расспрашивал, понимал меня. Его дети тоже полюбили меня, но это было уже ближе к окончанию техникума. Когда он с женой Нюрой приехал к нам летом в Кисловодск погостить, мы им оказали настоящий приём! Кормили «от пуза», поили водочкой, водили на экскурсии, гуляли с ними по парку, фотографировались. В общем, не тот «приём», что был оказан тогда мне!
К Ивану до сих пор чувствую симпатию. Жаль его, сильно пил! C сожалением узнал, что умер он в расцвете сил
Надо было выживать, и я на четвёртый день ушёл с шахты пешком с двумя своими старыми чемоданами, в одном из которых лежали учебники, а во втором вещи. С Иваном не успел проститься, а дед, бабка и Нюрка явно обрадовались:
– В город насовсем? А ночевать где будешь?
– Не знаю. Сейчас лето, везде тепло. А может, в техникум пустят.
Пришёл в техникум. Сказал, что иногородний, у меня нет денег и негде жить. Оказывается, в общежитии есть временные места для поступающих. В большой комнате жило человек пятнадцать. Дали койку. Сразу же стал искать работу. Где только не был, где только не умолял принять на временную работу! Сжалился один мастер. Принял разнорабочим на строительство нового моста через реку Воронеж. Я успешно сдавал экзамены, отпрашиваясь у доброго дядьки – десятника и затем отрабатывал эти часы во вторую смену. Донимал голод, покупал только один хлеб. Шесть рублей, как не экономил, кончились! Два дня уже ничего не ел. Работать тяжело, голова кружится. Обед. Рабочие разбредаются, садятся на брёвна, развязывают свои узелки с едой. Отхожу в сторону, лежу на земле с закрытыми глазами. На третий день подходит бригадир:
– Углов! А ты почему не обедаешь?
Что-то невнятно бормочу.
– Всё понятно… Ребята! Давайте немного скинемся, поможем студенту! Работает старательно. Чудной парнишка. Голодный, а не попросит. Гордый? Так и помрёшь с голодухи!
– Мне не привыкать.
– Ну, ну! Не делай больше так! Люди лучше, чем ты думаешь! Всегда помогут.
Бригада накормила меня. Теперь в обед я был сыт. Каждый что-то давал из своих запасов. Даже оставалось немного на вечер. Как я благодарен этим простым русским работягам! Всё-таки щедрый наш народ!
А тут и сдал все экзамены – две пятёрки и две четвёрки. Я поступил в техникум! Вся бригада радовалась:
– Молодец! Толковый парень! Хорошую профессию выбрал! Будет толк из тебя!
Я получил расчёт. За 22 рабочих дня мне полагалось 40 рублей. Радости моей не было предела. Это целое состояние! Никогда ещё в жизни не держал в руках столько денег! Притом, сам заработал!
Нас на целый месяц сразу же направили на уборку картофеля куда-то под город Усмань. Это было очень кстати. Целый месяц не надо было думать о еде – казённые харчи. Там также немного заработал. Приехал, получил стипендию 36 рублей. Сразу купил драповое зимнее пальто за 60 рублей и нанял квартиру с питанием за 30 рублей в месяц. Общежитие пообещали во втором семестре. Квартиру нашёл по объявлению, вывешенному около техникума.
Частный дом по улице Плеханова располагался рядом с техникумом. Хозяин дома – бывший майор советской армии. Спокойный, порядочный человек. Жена, две дочери моих лет. Мне дали отдельную комнату. Майор, оказывается, брал Берлин, но страшно ненавидел советскую власть. Он на многое открыл мне впервые глаза. Познакомившись поближе с ним, стал понимать некоторые вещи, о которых мне никто не говорил – ни отец, ни дядя Вася, ни тем более малограмотные Филипп с матерью. Вечерами майор вместе со мной слушал по громоздкому радиоприёмнику «Голос Америки из Вашингтона». Я с ужасом сознавал, в какой стране мы живём! Я-то думал, что в самой счастливой, а оказалось, в одной из самых угнетаемых! Но после случая с поступлением в Ессентукский аэроклуб, побоялся рассказать майору, где был. Кто его знает? Для меня это теперь было табу! Майор много рассказывал о прошедшей войне, о политике и наших правителях:
– Коля! Мы для них мусор! Нигде в мире так не уважают свой народ! Ты бы видел, как жили немцы! Всё хотя и разбомбили, но видно, какие были у них дома – не наши сараи! Везде виден порядок и чистота. Даже в коровниках плитка! Ты знаешь, что это такое? Мы вот в туалет ходим на улицу, а у них нет такого!
– А куда же? Не в комнате же!
– Ох, Коля! Ничего ты ещё в жизни не видел. Я вот тоже был патриот. А прошёл войну, такую гадость увидел, такое унижение, такие жертвы. Во имя чего? Как мы живём? Хуже всех в Европе! Нашим правителям нужна власть во всём мире. Во имя своей дурацкой идеологии они готовы на всё!
– Да я сам спорил на уроках с одним преподавателем за культ личности Сталина. Так он мне в отместку по истории поставил тройку, хотя я знал её в классе лучше всех.
– Да они все такие, зашоренные! Твердолобые, мстительные! А за Сталина я знал всё и до его развенчания. Сколько у нас в Липецке моих знакомых сгинуло в вечность! Слава Богу, выкинули этот труп из Мавзолея! Да и второго надо тоже на помойку!
От этих слов становилось страшно. Впервые слышал такое! Майор был уже на пенсии. Жена только что бросила учительствовать и занималась вместе с ним подсобным хозяйством. В большом саду у них был огромный полуподвал-полусарай, в котором держали более сотни курей. Постоянно горели шесть мощных электролампочек, чтобы куры лучше неслись. Корм курам они давали хороший, с добавкой рыбьего жира. Куры «отвечали на заботу» и неслись хорошо. Ежедневно хозяйка уносила на рынок по две корзины яиц. Город рабочих, город металлургов – яйца хватали мгновенно! Сад и дом охраняла овчарка, которая сразу приняла меня. Две красивые дочери. Одна училась в десятом классе, а другая куда-то не по-ступила и теперь опять готовилась. Когда впервые пришёл нанимать квартиру и увидел дочерей, сразу смутился и хотел уйти. Но меня успокоили и оставили, видать, я им понравился.
Девчата были довольно наглые и раскованные. Они жили в смежной комнате с моей. Дверей не было и только занавеска отделяла нас. По утрам, когда мать уходила на базар, а майор убирал курятник, дочки вставали, лениво потягивались в одних прозрачных рубашках, поочерёдно подходили к горшку. Бесстыдно журчали, шипели в двух метрах от меня за занавеской, заставляя меня страдать. За завтраком мне было стыдно смотреть им в глаза, а они, как ни в чём не бывало, подшучивали надо мной. Эта их странная манера – всё время подтрунивать надо мной, бесила меня, но я старательно отмалчивался, и старался не связываться с острыми на язык девками. Вероятно, был по деревенски неуклюж, смешон, стеснителен.
Питался с хозяевами за одним столом – это всё входило в плату. Кушали они, как бы сказать, средне! Разносолов не было. Полгода ругал себя за первый завтрак! Когда их мать после каши налила всем в стаканы чай, она спросила меня:
– Коля! Сколько тебе положить кусочков сахара?
Я почему-то смешался, растерялся, допустил оплошность и брякнул:
– Один кусочек! Я сладкое не люблю!
Какой глупыш! Я и так всё детство был без сахара. Теперь его очень полюбил, но сам лишил себя сладкого. С тех пор, кто бы ни разливал чай, всегда, когда дело доходило до сахара, говорил:
– Коля сладкое не любит! Ему клади только один кусочек сахара!
Теперь приходилось «держать марку», терпеть и молча ругать себя за язык. Так и пил в доме хозяев абсолютно несладкий чай весь первый семестр!
В нашей группе были только мужчины. Будущая суровая специальность металлурга не терпела женского труда. Запомнились в группе Быков, Ковалёв, Томашевский, Сидоренко, Семёнов, Камынин, Желтобрюхов, Лушин, Щептев, Герасимов, Широкожухов, Панин, Попов, Огурцов и Ельцов. Вот последний, быстроглазый и юркий Ельцов – хулиган и вор, причинил мне много неприятных дней во время всей учёбы. Он был из соседнего города Ельца. Это был явный бандит и не скрывал этого. Ельцов всё время якшался с городскими хулиганами и все его побаивались. Он часто приходил в техникум в сопровождении сомнительных личностей. Когда мы были на картошке, он начал задираться ко мне, преследовать, заедаться. Я сразу вспомнил Пасёна Кольку из детства! И здесь опять такой! Я начал уклоняться от встреч, от конфронтации с ним, но он всё более наглел. Зная, что он состоит в банде, старался не связываться с ним и молча терпел обиды.
Рослый и плечистый Сидоренко, узнав, что я его земляк (он был из Невинномыска, как и Томашевский), однажды заступился за меня. Прямо на картофельном поле завязалась драка. Длинные руки Сидоренко работали, как кулисы, не давая шустрому Ельцу приблизится – скоро его морда стала красной от крови. Их растащили, но Ельцов не смирился. Не раз и не два он уже в Липецке нападал на Сидоренко, и всякий раз ему доставалось от того. Ельцов всё время угрожал своей кодлой, и мы его, стыдно признаться, боялись. Лишь Сидоренко был независим, но и ему досталось несколько раз, когда его избили несколько «ельцовских». Городские не раз врывались кодлой в общежитие, в которое я перешёл после Нового года, и избивали многих, кто был против них и роптал. Уже на втором году учёбы как-то не сдержался притязаний Ельцова и опрокинул его на кровать. Он озверел:
– А-а-а! Наконец-то тихоня! Показал себя! Ну, держись, кавказский пленник! Сейчас тебя буду убивать!
Он вскочил и в ярости кинулся на меня. Мы начали бороться в комнате так, что полетели тумбочки и стулья. Ельцов опять очутился на полу. И в третий раз повалил его! Теперь я понял, что сильнее его! И тут озверевший Ельцов ударил меня моей гитарой, которую я купил с большим трудом, экономя на еде. Дека гитары переломилась пополам! От обиды я смешался, заплакал, а Елец от радости повалил меня на пол и стал избивать кулаками. Выручил меня мой друг Лёшка Широкожухов, с которым мы жили в одной комнате. Вдвоём мы одолели озверевшего Ельцова, но не били его. Гитару мы потом склеили, но теперь она не раз раскалывалась наискосок в этом месте.
Долгими зимними вечерами мы собирались в общежитии в Красном Уголке. Слушаем патефон, читаем газеты и журналы, играем в шахматы и шашки. Тишина, покой. И тут, всегда к концу вечера, врывается под «хмацом» Ельцов с компанией и громко кричит свою неизменную фразу:
– Елец – всем ворам отец!
Оглядывается весело:
– Привет честной компании! Кто здесь против Ельца?
Никто не хочет с ним связываться и все начинают расходиться. Мы с Лёшкой играем в шахматы. Ельцов с дружками подходят к нам и опрокидывают доску с фигурами. Лёшка молча, глазами, показывает мне на дверь, и мы уходим.
В этом же году они подрезали в драке Сидоренко и ему пришлось оставить учёбу.
Так третировал нас почти два года Ельцов со своей кодлой, пока они где-то не убили человека. Ельцова исключили из техникума и осудили на 8 лет.
Новая жизнь, новые друзья, учёба в техникуме – мне начинало всё нравиться. Но я сильно тосковал по дому. Впервые был оторван от семьи, от дома и это было тягостно. Сколько раз мечтал, как после окончания первого семестра приеду домой:
– Обязательно от вокзала найму такси! На них ездят степенные и состоятельные люди. Не вшивота какая-нибудь! Подъеду на глазах всех соседей. Скажут: «Смотрите, студент приехал!» Может, увидит меня на такси белокурая соседка – красавица Лидка Зайцева! Вот было бы здорово!
Слово «студент» мне очень нравилось – было что-то значительное в нём. Студенты были во всех государствах самыми активными, грамотными, мобильными, они свергали даже свои правительства! Но мой друг Сашка Камынин всегда осекал меня:
– Какие мы студенты? Вот если бы мы учились в институте, тогда это, действительно, студенты! А то так, учащиеся!
И брезгливо кривил губы. Я горячился и доказывал, что мы всё-таки студенты.
– Это тебе так хочется! – в ответ хмыкал он.
И всё равно, поступив в техникум, я теперь казался себе значительным. Вот только денег нет! От стипендии оставалось шесть рублей. Это на мелкие вещи (рукавицы, носки, платки), учебники, карандаши, чернила, и на кино и т. д. Копейки! А кругом столько интересного! Сколько можно купить, но не на что. Особенно хотелось купить гитару и фотоаппарат.
Мать так и не выслала денег на дорогу и после окончания первого семестра мне не пришлось побывать на Новый год дома. Тоска усилилась.
А перед самым Новым годом к нам вечером, когда мы слушали с майором приёмник, а дочки были в кино, вдруг неожиданно со стороны сада ворвался какой-то человек с портфелем. Он, видно, перепрыгнул через забор из соседского сада, и овчарка его не заметила, так как была во дворе на привязи. Человек этот, как оказалось, был контролёром электросети. Он осмотрелся и заученным движением за провода выкинул из-под кроватей прямо на середину зала две раскалённые плитки, из которых при ударе вывалились спирали. Пол начал дымить, обгорая краской, а контролёр, ругаясь, побежал в курятник. Майор с женой побежали за ним, что-то говорили, просили и убеждали. Я ушёл в свою комнату. Контролёр вернулся, сел за стол, вытащил кучу бумаг:
– Ну, на этот раз я составляю протокол! Хватит! Вы мне прошлый раз обещали больше не воровать энергию, а теперь, кроме курятника, ещё и в доме топите!
– Степаныч! Успокойся! Возьми! Мать, побыстрее накрой стол!
И что-то протянул ему в портфель. Контролёр запротестовал:
– Нет, нет! Теперь в два раза больше!
Майор, видимо, смирился, и через некоторое время за столом наступило спокойствие. Контролёр выпил, закусил, встал, значительно подобревший, нахлобучил шляпу, помахал портфелем, сурово брякнул:
– Ну, ладно! Смотрите тут!
Майор побежал загонять собаку, открыл калитку. Вернулся возбуждённым. Сказал жене:
– Вот, гад! Уже сотню берёт! Соседи – завистники проклятые, натравили, а теперь ещё и пропускают через свой сад! Теперь жди через месяц-другой! Вот повадился!
На Новый 1957-й год пошёл на шахту к Пастуховым. Я не был у них уже четыре месяца и мне обрадовались. Дети – Шурка, Верка и Володька не отходили от меня. Я только что купил фотоаппарат «Смена» за 12 рублей. Эти деньги накопил, разгрузив с ребятами студентами на станции несколько вагонов с углём. Начал фотографировать всех в разных ракурсах. Для детей это было впервые и, видно, очень нравилось. Эти первые фотографии сохранились у меня до сих пор!
Затем мы втроём – дед, Иван и я крепко выпили. Я уже с полгода ничего не пил, а здесь неожиданно даже для себя хватанул гранёный стакан первача, настоенный на табаке. Страшно опьянел, так как практически не закусывал. Сразу же пошёл в Липецк, так как уже начало смеркаться. Иван сказал:
– Коля! Сейчас дорогу в город перемело, идти трудно. Лучше иди по железке. Там нет снега, убирают. Во-вторых, напрямую даже ближе!
Иду, пою – страшно весело! Падаю несколько раз под откос, выкарабкиваюсь. Развезло ужасно! Всё время помню о фотоаппарате, боюсь разбить. Для надёжности перебросил ремешок через голову и спрятал фотоаппарат под пальто.
Таким пьяным не был ещё никогда в жизни! Весь в снегу, так увлёкся борьбой с собой, с неверными ногами, так орал песни, что ничего не слышал. А сзади, словно бы во сне, слышен непрерывный гудок паровоза. Потом, когда гудок стал нестерпимым, я полуобернулся и понял, что гудят мне. Какой-то огромный силуэт медленно надвигался на меня. Замахал
рукой и пробормотал рассеянно:
– А-а-а! Паровоз. Ну и что? Подумаешь, паровоз! Пусть только попробует столкнуть! Деятель! Посмотрим ещё, кто кого! Пусть объезжает. Разгуделся!
Паровоз продолжал истерично гудеть, а я отмахивался руками. Очнулся, словно бы ото сна: кто-то толкнул меня в спину и я упал. Затем меня рывком подняли. Качаясь, посмотрел. За шиворот меня держал угрюмый человек в чёрной куртке с петлицами, а рядом стоял ещё один. За нами вплотную пыхтел злосчастный паровоз. Я пьяно засмеялся:
– А-а-а! Испугался! Остановился!
В ответ услышал:
– Вот гадёныш! Он пьяный в стельку! Моли Бога, что живым оставили! А надо было, наверное, как котёнка раздавить! Молодой, а уже пьяница!
Плюнул в сердцах и саданул по лицу так, что я улетел далеко под откос в сугроб. Еле пришёл в себя. Начал выбираться. Товарняк уже ушёл.
Кое-как доплёлся домой. Упал около будки овчарки и заснул. Все ахнули, увидев в таком состоянии меня. Пьяный в стельку, весь в снегу, кровь сочилась из разбитого носа и губ, а на вспухшей щеке огромный синяк.
Конечно, виноваты были в этом в первую очередь взрослые люди, напоившие, но не накормившие пацана. Но и своей вины нисколько не отрицаю. Стыдно и позорно, но «из песни слов не выкинешь».
Всю жизнь помню машиниста паровоза и кочегара, спасших мне жизнь! Славные люди! Ведь им ничего не стоило просто раздавить меня, а они сберегли человека, остановив состав! Я был молод и ещё глуп и, возможно, они это поняли. В моей жизни будет с десяток подобных приключений, когда я чудом спасся от смерти, но этот случай особенный.