Привыкнув к городской школе, стал в десятом классе учиться значительно лучше. На уроках физкультуры Кадурин нещадно тренировал нас. Я опять полюбил физкультуру, уже с удовольствием гонял «баскет», бегал, прыгал, метал гранату.
Алгебру, геометрию и тригонометрию преподавал медлительный и степенный, с густой волнистой шевелюрой, носатый Лев Яковлевич Гизерский, прозванный Мишкой Скворенко «дер Лёва». Мишка всем давал прозвища. Я у него был «Цока» – от грузинского «Кацо». Люблю спокойных людей! Потому что, видимо, сам не такой. Вкрадчивым голосом, неспешно передвигаясь у доски с неизменной папироской в зубах, «дер Лёва» толково объясняет мудрёные математические науки.
Прошли десятки лет. С густой поседевшей шевелюрой, он медленно прохаживается с женой под руку вечерами по городу и попыхивает также папироской. Меня он не узнаёт, да и я не подхожу к нему. Зачем? Он сейчас, естественно, за плату готовит абитуриентов у себя на дому. И не было случая, чтобы платили ему задаром – все поступают! Толковый математик!
Историю и географию преподаёт Евгений Сергеевич Виноградов. Одновременно является лектором общества «Знание», пишет в местной газете статьи про краеведение, любит политику. Он с пафосом, увлекаясь, говорит об истории мира и Советского союза, много рассуждает на политические темы. Это меня тоже очень волнует. Я люблю, как и литературу, этот предмет, знаю его хорошо и нередко вступаю с ним в диалог. Временами мы с ним, забывшись, громко спорим несколько минут, а весь класс слушает. Виноградов консервативен в мышлении и пытается навязать своё мнение. Иногда он спохватывается и осекает меня:
– Углов! Ты ещё мал и многого не знаешь! Прежде, чем рассуждать на такие темы, надо знать историю! А для этого надо много читать!
Я возражаю:
– Евгений Сергеевич! Я много читаю. Но читать надо разное. Иногда между строк такое узнаёшь. А если читать только «Правду», то…
– А ну, прекрати болтовню! Политик нашёлся!
Я испуганно замолкаю. Виноградов ярый коммунист! Он не терпит никакого инакомыслия.
Уже после февраля 1956 года, когда Хрущёв выступил с осуждением культа личности Сталина и по всей стране стали рушить его памятники, перед самым окончанием школы опять сильно столкнулся с Виноградовым. Как-то он начал восхвалять роль Сталина в истории и, конкретно, в Великой Отечественной войне. А я уже прочитал закрытый доклад Хрущёва на 20-м съезде партии. Его мне дал почитать Семён Иванович, отчим Беляевых. Он был полковником в отставке и работал секретарём парткома в санатории. Но в отличие от Виноградова, это был человек либеральных взглядов. Он знал нашу историю, сочувствовал нам и осуждал при нас Сталина. Так что коммунисты были и в то время разные! Хотя таких, как Семён Иванович, были единицы. Так вот, о «героической роли» Сталина в Великой Отечественной войне. Возражаю Виноградову:
– Евгений Сергеевич! О чём вы говорите! Партия осудила культ личности Сталина! По всей стране идёт переименование городов, улиц, заводов, фабрик, колхозов, носящих его имя. Сносят десятки тысяч его памятников.
– Углов! Ты в какой-то мере прав! Но роль Сталина в жизни нашей страны неоценима! И не тебе его осуждать! Это меня необыкновенно задело:
– Вчера сам видел рано утром, как бульдозером на «Пятачке» рушили гигантскую скульптуру вашего, а не моего, вождя! И в парке уже сломали! А почему не мне его осуждать? Я прочитал закрытый доклад Никиты Сергеевича и узнал такие вещи, что «уши вянут». Вы-то читали, небось! А вот никто ничего не знает об этом докладе! И это плохо!
– Углов! Раздухарился! Помолчал бы лучше! Тебе ещё рано Сталина и его политику критиковать! Года за три до этого тебя бы прямо с урока увезли за такие слова! А войну выиграл Сталин, кто бы что не говорил об этом!
– Да ваш Сталин даже ни разу не был на войне – на передовой! А перед войной уничтожил около двух тысяч высших военноначальников! А людей сгубил миллионы!
Виноградов побагровел, взорвался, затрясся:
– Выйди вон! Недаром, видать, ты побывал там!
Все зашумели, поддерживая Виноградова, а я выбежал из класса, глотая слёзы. Я возненавидел Виноградова, и больше не пришёл на последние его два урока. В отместку он поставил мне тройку в аттестате, хотя до этого случая у меня были только одни пятёрки по его предмету.
В дальнейшем частенько встречал его в городе, но обходил стороной. После смерти Виноградова сделали почётным жителем города Кисловодска.
Что тут скажешь? У нас в городе и сейчас нет среди почётных жителей ни одного беспартийного – одни бывшие коммунисты. Дают это звание не за действительные заслуги, а, в основном тем, кто был «у руля».
Любил я учительницу физики – тихую и незаметную Феодосию Кузьминичну Черепанову. По физике у меня были пятёрки. Она меня всегда хвалила и приводила в пример. Лет через тридцать пять она с удивлением узнает во мне того ученика и расплачется. Ну, а самую любимую дисциплину – литературу, преподавала гордая, «вся из себя» Калерия Михайловна Киселёва. Мы за глаза звали её Калерой. Она, как когда-то Ольга Федосеевна, всегда ставила мне только пятёрки, к великой зависти отличников!
Выпускное сочинение написал на свободную тему «Моя Родина». Никто из отличников, тянувших на медаль, не рискнул взять свободную тему. Сочинение, видать, получилось у меня, так как была поставлена пятёрка. Более того, случилось невероятное! На выпускном вечере толстенький и нарядный директор школы Карзанов выступил с поздравлением перед строем десятиклассников. Затем неожиданно сказал:
– В дальнейшую жизнь мы выпускаем вас не только повзрослевшими, но и грамотными людьми! О том, насколько вырос ваш образовательный уровень, хочу остановиться на одном примере. Зачитаю несколько цитат из выпускного сочинения одного нашего ученика. Он даже не отличник! Это Углов Николай!
Это было настолько неожиданно, что я вздрогнул. Все посмотрели в мою сторону, а я мгновенно растерялся и стоял весь пунцовый! Карзанов торжественно прочитал:
– Лапотники, лапотники! – трубили советологи на каждом углу. А мы взяли и запустили пятитонный «лапоть» в космос! Получите, господа-империалисты, большевистский подарок!
Сделал паузу. Затем ещё что-то прочитал из моего сочинения. Все одобрительно смотрели на меня. Никогда в жизни ещё не был в таком центре внимания!
Всю эту зиму я продолжал дружить с Мишкой Скворенко. На большой перемене неизменно складывались пополам и покупали в школьном буфете за семьдесят копеек пахучую слойку. Разрезали её пополам и с наслаждением съедали. Какие же вкусные были тогда слойки! После уроков Мишка приезжал почти ежедневно ко мне на Овражную, и мы катались по очереди на его велосипеде. Я безумно полюбил велосипед! Мог часами выглядывать из-за забора, ожидая с нетерпением Миху. И вот он показывается, несётся сверху, с улицы Войкова, где и сейчас живёт. Долговязый, в неизменных серых брюках и серой рубашке – я полюбил его!
Как-то в воскресенье он пригнал ко мне велосипед и говорит:
– Цока! Можешь весь день кататься. Я иду по делам к родственникам. Вечером сам пригонишь ко мне!
На Овражной и соседних улицах кататься было тяжело: уклон, спуски, подъёмы. К тому же в то время все улицы были непокрыты асфальтом. Поэтому поехал к своей школе – там ровно. Гонял вокруг школы по асфальту – довольно большой круг. На одном из поворотов из-за угла школы вдруг выскочил маленький пацан. А я нёсся, дай Боже! Чтобы не сбить его, врезался на всём ходу в стену школы! Переднее колесо было смято в лепёшку, а я головой протаранил стену. Кровь, боль, слёзы, обида, еле поднялся. А малыш, чуя недоброе, уже ускакал. Побежал с исковерканным велосипедом к матери и, плача, попросил:
– Мам! Дай два-три рубля! Я сломал Мишкин велосипед. На Минутке есть хорошая мастерская (мне говорили ранее ребята, у кого были велики), там должны отремонтировать!
– Откуда я возьму такие деньги? Ты вечно куда-нибудь вляпаешься! Нечего кататься на чужих велосипедах!
– Ну, так купите мне! Хоть старый! Сколько прошу об этом! Не дашь денег на ремонт, я не знаю, как везти такой велосипед к Мишке. Посмотри сама! Он не простит мне этого! Рассоримся! Больше никогда он мне не даст покататься!
Мать еле-еле наскребла два рубля пятьдесят копеек:
– Теперь два дня будете без хлеба и молока!
На рынке Минутки быстро нашёл нужную мастерскую. Протянул два рубля пятьдесят копеек:
– Дяденька! Больше нет! Велосипед чужой! Не поможете, меня прибьют! Добрый дядька покачал головой, улыбнулся мне. Наверное, вид у меня был, как у побитой собаки! Бросил сразу все дела и отремонтировал велосипед так, что вечером Мишка ничего не заметил.
В седьмой школе тогда было много хороших спортсменов. Они не знали меня и не догадывались, что когда-нибудь и я буду не последним в спорте края, хотя и не добился впечатляющих результатов. В то время я был незаметный стеснительный деревенский паренёк и не помышлявший о спорте. Гремели братья Криуновы – Борис и Виктор. Правда, когда поступил в девятый класс, они уже покинули школу. Борис стал мастером спорта международного класса и попал в будущем в сборную страны по лёгкой атлетике. С результатом 52,5 сек. стал третьим в забеге на 400 метров с/б на Олимпийских Играх в Риме в 1960 году, но в финал не попал. Закончив выступать, долгое время был директором спортшколы высшего мастерства в Ставрополе, заслуженный тренер РФ. Виктор стал мастером спорта в прыжках в длину и тройном. Впоследствии десятки лет возглавлял спорткомитет края и федерацию лёгкой атлетики. Шагин Володя стал мастером спорта в толкании ядра. Когда я попал в сборную края, он ещё выступал, и мы с ним ездили несколько раз на различные соревнования.
Сашка Харыбин метал диск по первому разряду. Средневик Николай Харечкин тоже когда-то учился в нашей школе. Он был в составе сборной РСФСР и выступал во Франции. Через восемь лет познакомился с ним, подружился, и мы часто тренировались с ним на Туристской тропе нашего парка. Хороший и сердечный был парень, как и Борис Криунов, поддерживавший меня!
Были в школе, но уже в более поздний период, перворазрядник в беге на 800 метров Стас Муравьёв и другие. И всё это заслуга простого учителя физкультуры Кадурина Валентина Яковлевича! Вот такие самоотверженные тренеры нужны России! Низко кланяюсь ему!
Наверху над нами постоянно шипела ненавистная бабка Шубиха, беспрерывно ругаясь с Филиппом Васильевичем и матерью. Её брат, колченогий Протас, напившись, тоже ругался, гремел, катаясь по веранде на деревянной самодельной коляске на подшипниках. С детства он был инвалидом. Маленькие недвижимые ножки-колбаски были уложены на деревянную площадку и прикрыты куском материи. Это создавало впечатление, что перед вами инвалид войны. Поэтому ему охотно подавали деньги отдыхающие в городе, куда он ездил довольно часто. Мощными руками, упираясь в землю через деревянные подручники с резиновыми
набойками, он довольно легко толкал своё тело в гору или ехал с горы. На базаре Протас напивался в стельку и потом долго добирался до дому. Не раз и не два мы с Филиппом Васильевичем вытаскивали пьяного Протаса из оврага, который пересекал нашу улицу. Грязного, его несли на руках, а он пьяно материл нас «на чём свет стоит». Прожил Протас довольно долго. Лет десять вся Овражная улица (а напротив нашего дома находилась водопроводная колонка, к которой ходили со всей улицы) видела в окне веранды второго этажа дома, излюбленного места Протаса, его всклокоченную голову.
Бабка Шубиха не окончила ни одного класса школы, всю жизнь не работала, перебиваясь торговлей фруктами с сада. Нилка Пашкова – её внучка и её мать Нина довольно приветливо относились к нам и рассказывали:
– Бабушка наша – неистовая религиозная фанатичка! Она знает только церковь, базар и дом! Ни разу в жизни никуда не выезжала из города, не ходит в кино, ничего, естественно, никогда не читала, не слушает даже радио! У неё нет подруг и даже знакомых. Всех она ненавидит. С нами постоянно ругается, как и с братом Протасом. В общем, люди каменного века! Ох, и трудно нам с мамой жить с ними!
Нилка училась в восьмом классе нашей школы и после окончания её четыре года подряд поступала в Саратов на юридический факультет. Но поступила! После окончания долго работала в городской милиции.
Как-то Мишка Скворенко пригнал ко мне на Овражную почти новый велосипед. На раме лейб – «ЗИФ». Это был явно не его велик – высокий, покрыт зелёным лаком, с фонарём и звонком. Уж не помню, что он ответил на мой вопрос:
– Откуда он у тебя?
Улыбаясь, сказал:
– Цока! Оставляю у тебя его на два дня! Выпроси у матери двадцать пять рублей и он твой! Грошевая цена! Он стоит вдвое дороже! Покупай, и твоя мечта исполнится! У тебя будет превосходный велас! Таких ни у кого из наших ребят нет!
Два дня велик стоял во дворе, дразня меня. Два дня умолял мать и Филиппа Васильевича купить мне его! Плакал, ругался, обещал исправиться, слушаться их, учиться дальше, не дружить больше с Беляевыми и т. д. Всё бесполезно! Мать и Филипп в один голос твердили:
– Откуда мы возьмём такие деньги? Тебе баловаться, а нам на что жить?
Так и не купили они мне велосипед! Не накатался я на велосипеде досыта ни в детстве, ни в юности! Не баловала нас жизнь, не баловали нас родители. А, может, и правильно делали?
Рядом с нами жили соседи Тучины, Скобликовы, Зайцевы и другие. С Василием Тучиным много лет работал Пастухов на строительстве городской больницы плотником в одной бригаде. Василий был добрый мужик с приглядной внешностью, немногословный, работящий. С Филиппом они любили выпить после работы рюмку, другую. И начинались у них после этого пространные разговоры. Меня Тучин уважал и к мнению всегда прислушивался, особенно после армии. А Филипп Васильевич всегда всё оспаривал, петушился, кричал:
– Вот ты отслужил в армии. Уже мужик, а бегаешь в трусах по улице! Срам один! Люди мне говорят: сын у тебя – не того?
– Филипп Васильевич! Я не бегаю по улице, как вы говорите, а тренируюсь в парке. Не буду же в парк бежать в штанах! Приходится перебегать часть улицы до парка в спортивных трусах. И что тут такого? Просто ваши «люди» не знают, что такое спорт. Они тоже с того века, как и вы!
– Что толку от твоих тренировок? Что они дают? А вот сердце своё загонишь! Ой, Колька, Колька! Не доживёшь ты даже до сорока лет!
Понимаю, что спорить с Пастуховым бесполезно.
Я разменял уже восьмой десяток лет и не мыслю дня, чтобы не пробежать в парке кросс.
Мать дружила с соседкой Скобликовой Лидой. Бабёнка лет тридцати-сорока, полненькая, красивая, голубоглазая. Она ежедневно приходила к нам и тайком от мужа курила у нас, беседуя с Анной Филипповной. Идёт ли в магазин, по воду или мимоходом, обязательно зайдёт к нам. Тары-бары. С час накурится, наговорится, спохватится, уйдёт. Была очень хорошая и добрая тётка – часто приносила нам гостинцы. С мужем, видать, не ладила. Мы к ней привыкли, как к своей родственнице – даже огорчались, когда её долго не было.
Запомнился один вечер. Сидели втроём – она, мать и я. Что-то я «тёте Лиде» долго и увлечённо рассказывал, а мать гладила бельё. Лида, покуривая у печки, внимательно и как-то странно смотрела на меня. Она была чуть навеселе, и её непонятный хмельной взгляд смутил меня. Я замолчал и вышел на веранду и только хотел пойти в сад, как через закрытую дверь услышал:
– Нюська! Колька у тебя как вырос! Какие полные губы у него! Вот какая-то девчонка с ним нацелуется! Смачные губки!
– Да, сын у меня красивый. Да вот хулиганит! Скорей бы школу окончил! Надо его от Беляевых спасать!
Слова Лидки меня поразили! После её ухода долго рассматривал себя в зеркало шифоньера. Оказывается, я не такой уж и плохой, как себя считал! Но с тех пор как-то побаивался оставаться наедине с «тётей Лидой».
Серёжке исполнилось два года. Он рос здоровым и горластым бутузом. Мать не работала, и соседи приносили к ней (разумеется, за плату) своих маленьких детей для присмотра. В то время детских садов ещё не было.
Ну, и последние из соседей – Зайцевы. У них была дочь Лида, которую я вскоре полюбил и чуть не женился. Белокурая, синеглазая, стройная Лидка в цветастом платье с самого начала привлекла моё внимание. Она часто приходила со своей подругой Лидой Задорожко к нашей колонке за водой, и я через занавески на окошках любовался ею. С годами любовь моя к ней усиливалась, но… об этом позже. Я в то время даже и не догадывался, что моё «солнышко» в будущей семейной жизни находится и живёт совсем рядом, в двухстах метрах от нашего дома!