Пока актер держал торжественную речь, всеобщее удовольствие и восхищение, возбужденные его костюмом, постепенно рассеялись. Последняя фраза потонула в буре гиканья и свиста.
– Немедленно начинайте мистерию! К черту послов!
Актер растерялся. Как поступить, он не знал. Надо было принять какое-то решение, а этого ему совсем не хотелось. В глубине души лицедей не сомневался, что его повесят, – или зрители, если он заставит их ждать, или кардинал, если представление начнется в его отсутствие.
Пока незадачливый Юпитер переминался с ноги на ногу, к сцене боком протиснулся высокий, худой, светловолосый молодой человек. Его черный саржевый камзол потерся и залоснился от времени. Он встал на цыпочки у края мраморного стола и махнул актеру рукой.
– Мишель Жиборн! – позвал человек.
– Да, господин Гренгуар! – обернулся к нему Юпитер.
– Начинайте! – скомандовал тот. – Придется удовлетворить требование народа. Я постараюсь убедить судью, что иного выхода у нас не было, а тот, я надеюсь, договорится с кардиналом.
Актер облегченно вздохнул и, широко раскинув руки в стороны, повернулся к толпе.
– Господа горожане! – крикнул он во весь голос. – По вашим многочисленным просьбам, представление начинается!
– Ура! – закричали в толпе.
Господин Гренгуар, сделав столь своевременное распоряжение, стал потихоньку пробираться подальше от сцены. Он встал у колонны и оперся о ее гладкую поверхность спиной. Отсюда прекрасно просматривался и мраморный стол и ряды зрителей. Очевидно, Гренгуар хотел понаблюдать за реакцией горожан на представление.
В первом ряду сидели две хорошенькие молодые женщины. Они принялись шептаться, выразительно поглядывая на молодого человека.
– Скажи, Жискетта, – проговорила первая, – кто это такой?
– Не знаю, Лиенарда, – пожала плечами вторая. – Может, королевский пристав? Вроде, похож.
– Мессир! – окликнула молодого человека Лиенарда.
– Что вам угодно, сударыни? – учтиво спросил тот.
– Скажите, – обратилась к нему Жискета, притворно потупив глазки. – Вам знаком человек, который будет играть роль Пречистой девы?
– Вы хотели сказать – роль Юпитера?
– Да, да! – закивала Лиенарда. – Какая ты дурочка, Жискетта! Так вы знакомы с Юпитером!
– Да, сударыни.
– Какая у него потрясающая борода! – заметила Лиенарда.
– А что они будут сегодня представлять? – застенчиво поинтересовалась Жискета.
– Великолепную вещь, можно сказать, шедевр, – не задумываясь, ответил Гренгуар и слегка поклонился. – Автор этой мистерии – я, сударыни!
– Что вы говорите! – ахнули изумленные красавицы. – Не может быть!
– Да-да, – приосанившись, продолжал молодой человек. – Меня зовут Пьер Гренгуар, я поэт и драматург.
– Надо же, – вздохнула Жискетта, восхищенно глядя на своего собеседника.
В этот момент из деревянной клетки послышались звуки музыки, и любопытные девушки повернулись к мраморному столу. Ковер отодвинулся в сторону, и из-за раздевалки появились четыре густо нарумяненные, пестро одетые фигуры. Вскарабкавшись по крутой лестнице на верхнюю площадку, они выстроились перед зрителями в ряд и отвесили по низкому поклону. Оркестр умолк. Мистерия началась.
Воцарилось благоговейное молчание, и четыре действующих лица начали громко и торжественно декламировать пролог. Надо сказать, что публику больше развлекали не исполняемые роли, а костюмы лицедеев. Все четверо были одеты в желто-белые балахоны. Одежда первого актера была сшита из золотой и серебряной парчи, второго – из шелка, третьего – из шерсти, четвертого – из грубого домотканого полотна. Первый держал в правой руке шпагу, второй – два золотых ключа, третий – весы, четвертый – лопату. Чтобы помочь тугодумам, которые не понимали назначения и смысла этих атрибутов, на подоле парчового одеяния большими черными буквами было вышито слово «Дворянство», на подоле шелкового – «Духовенство», на подоле шерстяного – «Купечество», на подоле льняного – «Крестьянство».
Краткое содержание пролога сводилось к тому, что Крестьянство состояло в браке с Купечеством, а Духовенство – с Дворянством. Обе счастливые четы сообща владели прекрасным золотым дельфином, которого они решили присудить самой красивой женщине на свете. В образе дельфина прослеживался недвусмысленный намек на французского дофина, что также подчеркивалось созвучием слов. Четыре аллегорические фигуры отправились странствовать по свету. Отвергнув королеву Голконды, принцессу Трапезунда, дочь великого хана татарского и других высокопоставленных красавиц, Крестьянство, Духовенство, Дворянство и Купечество забрели на мраморный стол Дворца правосудия и остановились отдохнуть. Все их передвижения сопровождались декламацией. В стихах содержалось такое количество сложных афоризмов, софизмов, эпитетов и поэтических фигур, сколько не полагалось отвечать даже при сдаче экзамена на получение ученой степени на словесном факультете.
Только один человек среди многотысячной толпы зрителей был способен в полной мере оценить достоинства этого мудрого сочинения – его автор, Пьер Гренгуар. Он стоял у колонны возле Лиенарды и Жискетты, вслушивался в музыку собственной поэзии, кивал в такт и бесшумно, одними губами, повторял за актерами строки, которые считал бессмертными.
Однако блаженство первых минут представления было вскоре нарушено. Какой-то оборванец никак не мог найти место, чтобы сесть и просить милостыню, поскольку в зале действительно яблоку было негде упасть. Кончилось тем, что нищий пролез к самой сцене и примостился на краю огромного мраморного стола.
Пока оборванец молчал, действие пролога развивалось свободно и непринужденно. Однако, на беду, наглого нищего заметил школяр Жеан Фролло. Юный озорник, не заботясь о том, что прерывает представление и нарушает всеобщую сосредоточенность, задорно захохотал.
– Поглядите на этого хиляка! – крикнул Жеан. – Он просит милостыню! И не где-нибудь! На столе Дворца правосудия!
Пролог оборвался на полуслове. Головы зрителей повернулись к нищему. Тот, нисколько не смутившись и радуясь подходящему случаю собрать урожай, прикрыл глаза и закачался из стороны в сторону.
– Подайте, Христа ради! – со скорбным выражением на лице затянул он.
– Да ведь это Клопен Труйльфу! – крикнул Жеан. – Эй, Клопен! Видно, рана на ноге здорово тебе мешала, коли ты перенес ее на руку?
Оборванец и бровью не повел. Толпа принялась весело рукоплескать дуэту крикливого школяра и невозмутимого нищего. Гренгуар был очень недоволен. Удостоив обоих нарушителей тишины презрительным взглядом, поэт повернулся к актерам.
– Продолжайте, черт возьми! – раздраженно бросил он. – Продолжайте!
В эту минуту Гренгуар почувствовал, что кто-то тянет его за полу камзола. Он досадливо обернулся, однако тут же забыл о своем плохом настроении и широко улыбнулся. Привлечь внимание молодого человека старалась очаровательная Жискетта.
– Сударь! – спросила девушка. – Они, что, будут продолжать?
– Конечно, – слегка задетый подобным во просом, ответил Гренгуар.
– В таком случае, – попросила Жискетта, – будьте добры, объясните мне…
– То, что они будут говорить? – услужливо подхватил Гренгуар. – Извольте. Итак…
– Да нет же, – досадливо возразила Жискетта, – объясните то, что они говорили до сих пор. Я ничего не слушала.
Гренгуар так и подскочил на месте, словно человек, которого грубо ткнули прямо в открытую рану.
– Черт бы побрал эту дуру набитую! – пробормотал он сквозь зубы.
С этой минуты прелестная Жискетта перестала существовать для молодого человека.
Актеры опять принялись декламировать, а публика – слушать. Четыре действующих лица объехали все части света и очень устали в ходе безнадежных поисков самой красивой женщины мира. Дворянство, Духовенство, Купечество и Крестьянство снова присели отдохнуть и произнесли похвальное слово чудо-дельфину, в котором было множество деликатных намеков на юного французского принца, жениха Маргариты Фландрской. Дельфин был молод, прекрасен, могуч, а главное, он оказался сыном льва Франции.
Очевидная биологическая нестыковка и натянутость данного утверждения никого из присутствующих не смутила. В зале наконец-то воцарилась полная тишина. Зрители не сводили глаз со сцены. Пьер Гренгуар предчувствовал триумф и лавры народного поэта.
Однако в самый торжественный момент дверь, ведущая на почетное возвышение, распахнулась.
– Его высокопреосвященство кардинал Бурбонский! – провозгласил звучный голос привратника.