Когда доживаешь до моего возраста, неизбежно думаешь об итогах собственной жизни: о том, что сделано и что упущено, какие ошибки совершены, какие возможности потеряны. Но все же, поскольку мне никогда не нравилось подводить итоги, я избегал и по-прежнему избегаю этим заниматься. Все равно, что ни говори, если меня отправят на Землю еще десять раз, то каждый раз я буду идти тем же путем, постоянно спотыкаясь о те же камни. Большинство из нас похожи на муравьев – следуют по уже проторенному пути. А потому – не беспокойтесь, я не буду докучать вам, составляя список моих сожалений, а лучше поговорю о женщинах, остающихся все же, по моему мнению, одной из главных причин, ради которых стоит жить.
Сколько их у меня было: красивых и уродливых, милых и отвратительных, добрых и стерв. И ни одной из них я не любил так, как тех единственных трех, которыми мне не удалось обладать. Известно, что радость от обладания чем-либо – будь это машина, дом, работа и даже женщина – сгорает быстро, как воск на огне. Но вот то, что не получаешь, никогда не надоест. Поэтому-то даже и теперь, когда я стал скрюченным старикашкой, который может надеяться разве что на альтруизм (назовем это так) Россаны, единственные дамы, чей образ посещает меня в ночной тишине – помимо моей жены, – это они: три змеи, не пожелавшие лечь со мной в постель.
Анна училась со мной в одной школе: у нее были светлые волосы, зеленые глаза и большие сиськи. Я, как только ее увидел, сразу втюрился. Что и говорить – еще в те времена я питал чрезмерную страсть к округлым формам. Проблема в том, что она была старше меня, хоть и всего на год. Тем не менее в подростковом возрасте эти триста шестьдесят пять дней в пользу женщины играют большую роль; за то время, которое Земля тратит, чтобы совершить оборот вокруг Солнца, женщина уже поняла, что ты – мелкое и ничтожное существо из младшего класса – значишь не больше, чем жвачка, прилепленная под ее партой.
В жизни каждого человека наступает момент, когда он понимает, что все эти романтические истории о невероятной любви, которые рассказывают бабушки и старые тетушки, – все это полный бред. Любовь гораздо безжалостнее сентиментальных пожилых родственниц, она бросает тебе горькую правду прямо в лицо, а именно: что ты можешь быть обладателем чудесной улыбки и посвящать своей избраннице любовные стихи или исполнять для нее серенады под балконом, но если у тебя все лицо в прыщах и пахнет изо рта, то она пойдет гулять с другим. Поэтому мне пришлось ждать, пока она не оказалась уже в выпускном классе, и тогда я попытался к ней подкатить. И если подумать, это было правильно. Время, которое я провел, потихоньку ходя за ней следом (или посвящая ей столь же краткие, сколь и бурные минуты страсти в ванной), научило меня тому, что когда ты сильно чего-то желаешь, то ожидание превращается в надежду и время, проведенное в ожидании, прожито не зря.
В Анну я был влюблен так, как может быть влюблен малолетний сопляк, ничего не знающий о ловушках, подстерегающих его в жизни. По сути, именно этот возраст больше всего подходит, чтобы потерять голову из-за девушки: если ты не научишься любить в пятнадцать, то не научишься уже никогда. Когда в тот день я подошел к ней, я желал ее на протяжении уже трех лет: я знал, где она живет, кто были ее лучшие подруги и даже ее бывшие парни. Зато она ничего обо мне не знала. И тем не менее через несколько дней мы поцеловались.
Думаю, что не ошибусь, утверждая, что то, кем я потом стал, было следствием этого знаменательного момента. Банальное действие изменило всю мою дальнейшую жизнь. Потому что я, придя домой, был уверен, что у меня появилась невеста. Я даже сказал об этом матери, которая улыбнулась и вернулась к своим кастрюлям. В первый момент я не придал значения тому, как она пожала плечами, но вместо этого я бы очень правильно поступил, если бы попросил ее объяснить свое скептическое отношение. На следующий день я подошел к Анне и обнял ее – она изумленно посмотрела на меня, высвободилась и спросила, что я делаю. Поцелуй – это всего лишь поцелуй; разумеется, мы не должны теперь из-за него жениться. Проблема в том, что для меня этот поцелуй был первым. Первый раз должен быть исключительно с неопытным партнером, иначе тот, кто уже пережил опыт, погасит в другом – пусть и сам того не желая – чувство восхищения. Анна испортила мне первый поцелуй. Тогда я решил, что для того, чтобы завоевать ее по-настоящему, мне нужно сделать кое-что гораздо более трудное: потерять вместе с ней невинность, разделить с ней мой и ее «первый раз». Короче, мне нужно было затащить ее в постель.
Я потратил одиннадцать месяцев на выполнение этого плана – месяцев, в течение которых я побывал в роли друга, поверенного всех ее секретов, друга, сопровождающего ее повсюду, друга, дающего ей советы, всегда, когда нужно, оказывающегося рядом: почти как собачка. В конечном счете, я был само совершенство. Только вот в друге ты не видишь парня, и действительно – она встречалась с другими, но, разумеется, не со мной. Однако когда умер ее отец, признаюсь, это было моей большой удачей, потому что Анна стала нуждаться во мне еще больше. В результате однажды мы задержались дольше обычного, сидя у меня на кровати и беседуя о ее отце. Как по мне, я бы так до конца вечера и продолжал слушать кучу историй про ее папочку, до которого мне не было никакого дела, но в какой-то момент она обняла меня и приблизила свое лицо почти вплотную к моему. Она все еще что-то рассказывала, только губы ее теперь были в паре сантиметров от моих, и при всем желании было невозможно продолжать беседовать как ни в чем не бывало. Короче, мы снова поцеловались и в считаные секунды оказались полуголыми под одеялом.
Я все еще помню свои ощущения в тот момент: моя кожа может переживать их до бесконечности. Ведь правда в том, что вещи, которые мы бережно храним у себя в сердце, никогда не умирают – это как дом моих бабушки с дедушкой, куда я могу перенестись, просто закрыв глаза. Так что мой первый телесный контакт с Анной до сих пор скрывается в каком-нибудь дальнем капилляре на периферии моей сердечно-сосудистой системы, и когда он возвращается – пусть даже на мгновение, то по коже у меня пробегают такие же мурашки, что и тем вечером шестьдесят лет назад.
Суть в том, что я был с ней; еще несколько мгновений – и я бы тоже подарил ей ее «первый раз», я бы навсегда вошел в тот уголок, где она ревностно хранит все самое для нее ценное. Но известно, что любовь не обманывает тебя и когда надо – предпочитает ударить наотмашь, залепить тебе прямо по роже хорошую оплеуху. В самый интересный момент она остановила меня, взяла мое лицо в ладони и сказала: «Чезаре, прости, я очень хорошо к тебе отношусь, но это я сделаю с мужчиной всей моей жизни!»
Мне было бы очень любопытно узнать, сдержала ли она свое обещание. Я был бы рад встретиться с ней и спросить ее: «Ну что, ты поняла? Твои благородные намерения оказались полной чушью! Разве ты не могла тем вечером сделать исключение? И кто тебе сказал, что именно я не мог бы стать мужчиной всей твоей жизни?»
Но тогда я ничего не сказал: я оделся, по-братски поцеловал ее в щеку и проводил домой. Мы с ней больше не встречались: у нее вскоре появился жених, а я ушел в армию. Через несколько лет я узнал, что она переехала на север страны вместе с мужем. Я ее так никогда больше и не встретил – кто знает, может, она даже уже умерла.
Анна стала моим первым опытом неразделенной любви – бесполезной штуки, если задуматься. В мире столько одиноких людей, которые могли бы между собой встречаться, влюбляться, жить счастливо, заводить детей, изменять друг другу и потом расходиться, но однако же многие теряют время в погоне за теми, кто едва замечает их существование.
Тем не менее один важный урок из этой истории я вынес: угрюмые, нелюдимые и разочарованные в жизни люди на самом деле не злые – просто в отличие от других они оказались не в состоянии выдержать горькую правду, а именно что в мире нет места для добрых людей.
Я был добрым. А потом появилась Анна и дала мне хорошего пинка под зад.
Мне бы следовало рассказать эту историю моим детям: объяснить Звеве, что я тоже поначалу был лучше, пока жизнь не научила меня глядеть на все вокруг с подозрением, как заяц, выбирающийся из норы в поисках пищи. У зверя чувство опасности в крови, оно запрограммировано в его ДНК, и уже при рождении он готов защищаться от хищников; мне же пришлось потратить первые двадцать лет своей жизни, чтобы научиться оберегать себя от себе подобных.
Наша земная жизнь должна быть чем-то вроде путешествия на Восток – опытом, раскрывающим ум и душу и делающим нас особенными, лучшими. Однако же происходит в точности наоборот: когда нас вытаскивают из черной дыры на свет божий, мы чисты как белый лист, и потом нас засовывают в ящик после того, как мы до предела сгустим краски на палитре нашей жизни. Мне кажется, что-то в тот краткий миг, на который мы остаемся здесь, на Земле, работает не так, как надо.