В моих легких еще оставался чистый утренний воздух сквера возле моего дома, а я уже лежал на полу пустого пыльного коридора нашего завода. Возле того подоконника, на котором до моего таинственного путешествия на летнюю траву сквера сидела Наталья.
Она и сейчас была здесь. Правда, не сидела на подоконнике, а стояла возле меня на коленях. Наклонилась ко мне. Близко-близко. В глазах – тревога. В руке – пластиковый стакан с водой. Вторая рука – у меня на груди.
– Как ты? – в голосе Натальи звучал испуг.
– Знаешь, прекрасно, – я действительно хорошо себя чувствовал.
– Слава Богу, – она нежно погладила мою грудь.
Тревога в глазах Натальи стала постепенно – сначала медленно – уступать место желанию. Желанию энергетически сильному.
В первые мгновения после «возвращения» мне не очень хотелось видеть ее. Но ее желание… Оно звало к себе.
– А я, – продолжала Наталья, – хотела еще немного поиграть с тобой в лабиринте. Чтобы ты поискал меня. А ты, – вздохнула она, – не находил и не находил… Тогда сама стала искать. В лабиринте. Среди зеркал и наших пьяных коллег. А потом, – ее рука уже проскользнула между пуговицами моего костюма, – как толкнуло что-то! Надо зайти сюда, где мы целовались.
Наталья покачала головой:
– Как испугалась, когда увидела – ты на полу без сознания!
– А почему на помощь не позвала? – подмигнув, спросил я.
– Надеялась, – она развела руками, – что ничего страшного. И, – она, в свою очередь, подмигнула мне, – между прочим, оказалась права! А ты, – в глазах Натальи беспокойство оттеснило желание, – правда, в порядке?
– Правда, – заверил я и соврал, – может, чуть-чуть перебрал с выпивкой. А потом эти зеркала. Непривычно. Наверное, головокружение.
Я понимал: немыслимо, невозможно рассказать Наталье о том, что случилось. Если это произойдет, она бросит стакан воды и вызовет скорую психиатрическую помощь. А я знал, я верил: все это волшебство действительно было. И была эта женщина.
Кен…
Но когда и как я снова увижу ее?
А рука – нет, руки! (стакан с водой уже стоял на полу) Натальи начали расстегивать пуговицы моего карнавального костюма.
Я только что видел Кен. Но здесь была не она, а Наталья. Женщина, которая мне все равно нравилась. Но все равно, сначала я не очень хотел этого секса. Только сначала…
А потом он произошел. Не на полу. А в кабинете наших пожарников, который был рядом. Там был диван. Он обит коричневой кожей. Он широкий, местами продавленный и очень старый. Возможно, – старожилы фабрики не раз говорили мне это, – только чуть-чуть моложе здания заводоуправления.
Когда мы одевались, Наталья вдруг, как мне показалось, стала к чему-то принюхиваться. Потом посмотрела вниз:
– Сергей, а что это у тебя на ботинке?
Я поглядел вниз, на этот самый ботинок.
Конский навоз! Именно конский и не чей иной. Я хорошо знаю его запах: не единожды покупал для своей «дачки». Ботинок был довольно капитально испачкан им. Навоз… След моего таинственного путешествия в сквер между домом и Яузой. Наверное, наступил на него, когда в порыве пошел за Кен на белом коне.
Но почему, подумал я, ни я, ни тем более Наталья не почувствовали запах раньше? Ответ пришел почти сразу: у обоих были очень сильные эмоции. У каждого, правда, свои… А сейчас надо было что-то сказать Наталье о том, что случилось с моим ботинком.
– Знаешь, – произнес я, – наверное, это какое-то кушанье с праздничного стола.
– Да? – В ее взгляде было сплошное сомнение. – Но почему же тогда оно так пахнет?
– Ой, – я махнул рукой, – сейчас чего только не приготовят. Всякие кулинарные новшества. А, может, просто уже испортилось.
– Может быть, – согласилась Наталья.
Она, кажется, решила больше не думать о том, чем испачкан ботинок. Не хотела заслонять чем бы то ни было прекрасные минуты после близости. Для меня они такими прекрасными, как для нее, не были. Я чувствовал раздвоенность. Думал об одной, а секс был с другой.
Но все равно он был. И как любой секс – сблизил. Что касается меня – совсем ненадолго. Мы вдвоем прошли по зеркальному лабиринту, – он уже не казался мне интересным, – немного посидели за столом. Затем Наталья переоделась, и мы покинули все еще продолжавшееся празднество.
Было еще не очень поздно, автобусы до поселка, в котором жила Наталья, продолжали ходить.
Я поцеловал ее, когда мы увидели вдалеке большие белые фары.
– Ната, ты была прекрасна сегодня.
– Все было сделано для тебя.
Наверное, она не села бы в свой автобус, если бы я деликатно не прервал поцелуй.
Теперь страсть была уже в ней. Не во мне. Мне надо было возвращаться домой.
На платформу, откуда ходили поезда до Северянки, можно было идти по относительно короткой и также относительно светлой дороге, проходящей через коттеджный поселок. А можно – по более длинной и живописной – через лес. Я избрал второй путь.
Кен… Я думал о ней.
Завершающийся вечер был необычный. Это был вечер волшебный. И он был очень насыщенный, я даже почти не курил. Сейчас, по пути к платформе, решил восполнить этот пробел. А ведь мне совсем не хотелось курить, когда мы с Кен сидели на густой траве сквера возле моего дома…
И сейчас. Одна сигарета. И все. Больше я не хотел. Невиданное дело после никотинового голодания и выпивки. Наверное, потому, что сегодня встретил свое счастье. А суждено ли мне продолжение?.. Кен, правда, пообещала, что мы увидимся, но уж больно сказочная, больно невероятная эта история… Но ведь она произошла не во сне…
Я размышлял обо всем этом на пути к станции, в электричке и в трамвае, который довез меня почти до дома. Чем дальше, тем больше я сомневался, что снова увижу Кен. Она ведь почему-то очень многое знает. Ей стало известно о Наталье. А узнала ли она о сексе, который был сразу после нашей встречи? Мне очень хотелось думать, что нет.
…А я ей точно понравился. Я увидел это в ее темных глазах.
И если я влюбился, то на кой ляд мне потребовался секс с Натальей? Почему меня забрал в себя порыв страсти к ней? Я не переставал задавать себе эти вопросы…
*****
Кен каким-то образом узнала о Наталье. А что, интересно, известно ей о моей жене? От этих мыслей мне было очень не по себе, когда спустя неделю я ехал на работу в опять почти пустой электричке. В еще более плохом настроении, чем перед празднованием юбилея фабрики. Настроение не смогли изменить молодые люди, спевшие в вагоне неплохую песни о трактористах «Ростсельмаша», ни продавщица ножниц и кусачек (я знаю ее, давно ждал, чтобы купить давно обещанные жене педикюрные ножнички).
Убрал эти ножницы в портфель и продолжал думать. Что со мной происходит? Люблю (я уже в этом не сомневался) одну женщину. Это Кен. А трахаюсь, причем, в последние дни веду себя как мартовский кот, с другими. С женой и Натальей. Ужасно…
С женой (я сначала подозревал, что она стала подкладывать мне что-то в пищу, но потом, после того, как безуспешно перерыл всю квартиру в поисках этих ингредиентов, отбросил эту мысль) секс у меня теперь каждый день. Вернее, каждую ночь. И его инициатором выступаю я. Просыпаюсь, сна ни в одном глазу. И сильное желание. Даже в эти минуты думаю о Кен, но справиться с собой не в силах. Бужу супругу и начинается… Она быстро – но это как раз было всегда – заводится. А потом у меня днем болит спина от царапин ее ногтей.
Наталья… В рабочие часы нам нечасто удается заняться любовью. Было всего два раза: раз в зале, где проходят собрания и раз в туалете. Зато вечера… Вечерами в нашем распоряжении уже хорошо знакомый диван в «пожарной» комнате.
Наталья, по-моему, уже привыкает к новому – да надо употребить именно это слово! – качеству наших отношений. Она не говорит об этом. Но мне кажется, она начала думать о том, чтобы изменить свою жизнь. Проще говоря, сойтись со мной. Только этого еще не хватало. Я ее очень хочу, в последние дни я почувствовал и узнал ее больше, чем прежде, но…
Кен… Сколько и что она знает о том, как я живу? Бог весть. Но она больше не появляется. Хотя я жду ее. Очень жду.
Каждый вечер, возвращаясь с работы прохожу через сквер, где встретил ее. Там зима, снег. Ни Кен, ни Белого Коня. Люди, как обычно, гуляют с собаками. Даже конского навоза нет, одни собачьи какашки!
Как будто приснились густая трава, чистый воздух. Как будто приснилась сама Кен…
И возле районной поликлиники я теперь часто бываю. Как будто хочу второй раз войти в одну и ту же реку. Не получается. Мне становится очень грустно. Обычно влюбленные живут, будто летают на крыльях радости. У меня было иначе. Снова пришла депрессия. Она не поглотила меня. Ей противостояла парадоксальная смесь: любовь, надежда и… секс.
Неожиданно появилась еще одна особенность. Безумно полюбил сладкое. Жена купила килограмм конфет. Так вот, их уже нет. Несколько ночей подряд вставал на исходе ночи и ел эти конфеты. А сахар? Сейчас нет такого утра или вечера, чтобы я не опустошил сахарницу. Жру ложка за ложкой, как, например, кашу.
Впрочем, тягу к сладкому, в отличие от суперсексуальности, я еще могу с грехом пополам объяснить. Читал – многие неустроенные женщины едят много сладкого. «Заедают» неудавшуюся жизнь. Возможно, нечто похожее происходит со мной. Я, конечно, не женщина. Но неустроенность есть. И она останется до тех пор, пока в моей жизни снова не появится Кен.
Я видел ее. На этот раз точно во сне. Она была только в длинной белой рубашке. Шла по нагретой солнцем дороге в сторону заката. Я бросился к ней. И тут она «рассыпалась». Вместо одной настоящей Кен появилось много крошечных. Каждая из них была в длинной белой рубашке. И все они бросились от меня в разные стороны. Я попытался настигнуть одну из них. Но они оказалась очень быстрыми. Им помогла трава. Такая же густая и чистая, как тогда, в сквере между домом и Яузой. Они спрятались от меня в этой траве. А я остался наедине с уходящим за горизонт солнцем. Был в ужасе. Мне казалось, что теперь я навсегда потерял эту женщину.
В ужасе я и проснулся, увидев вокруг себя глубокую ночь спальни. Сначала мне ничего не хотелось. Но потом все пошло, как всегда в последнее время. Желание секса… Я разбудил жену. А потом снова днем болела спина. Я снова весь день думал о Кен, но это не помешало мне уложить Наталью на кожаный диван. Тем вечером я был страстен и силен, как никогда. Наталья обычно сдерживает свои стоны (все-таки мы на работе). Но как же она кричала на этот раз… А потом не хотела садиться в свой автобус. Хотела пройтись со мной. Мы и прошлись немного в окрестностях нашей фабрики.
Мне жаль ее: ведь все равно у нас ничего не получится. Жаль жену. Она по-своему любит меня, а я, если, конечно, получится, без колебаний оставлю ее ради Кен. Вот только бы она, наконец, появилась…
*****
Правда, в эти дни меня порадовало книжное собирательство. Нашел по объявлению и уже не снял с крючка трехтомник Некрасова экзотического 1918 года издания. Хозяин трехтомника оказался очень занятым человеком. Так что встретились мы поздно вечером. А затем я ехал от метро «Новослободская» со своими новыми книгами домой. На троллейбусе. По улицам Красной армии, Шереметьевской…
Когда-то – еще был школьником – мы так ездили вдвоем с отцом. Он уже стар. Давно отошел от книжных дел. Дочери к семейному хобби интереса не проявляют. Так что теперь я езжу один. И с этим уже ничего не поделаешь…
Как же было приятно на следующий день похвастаться Некрасовым перед своим старым другом Глебом Сидоренко. Глеб, как и я, увлечен книгами. На этой почве, собственно говоря, мы много лет тому назад познакомились еще в советское время – нам было по 15 лет – на толкучке в Сокольниках. А затем, это вышло само собой, я подружился с этим долговязым белобрысым уроженцем Ярославской области.
Между прочим, у Глеба интересная родословная: по маме – его корни из местного духовенства, а по отцу – он вообще дворянин. Его предок (из казацкой запорожской старшины) получил от Екатерины Второй небольшое имение под тихим северным городом Пошехонье.
Нашей дружбе уже более тридцати лет. Это не мешает нам порой конкурировать, причем жестко, в книжных делах. Несколько раз, странствуя вместе по местам, где можно раздобыть какую-нибудь книжную редкость, и натыкаясь на что-нибудь стоящее, торговались между собой с яростью сошедшихся в штыковой бой солдат Первой мировой войны.
Миг моего торжества… Он пришел, когда я наблюдал за выражением лица Сидоренко (специально пригласил его в гости). Он рассматривал моего (да, да моего!) Некрасова. И без того длинное лицо Глеба еще больше вытянулось. Нижняя челюсть слегка отвисла. Добрые, темного украинского окраса глаза наполнила неизбывная тоска.
После мы вдвоем (жена очень недолго побыла с нами и отправилась знакомиться с магазином «Магнит», его недавно открыли неподалеку, вместо старинного, еще с 70-х годов мебельного) пили чай с ватрушками, – Сидоренко обожает ватрушки и кексы, ест их в больших количествах, оставаясь при этом тощим, как жердь, – и говорили уже обо всем.
Неожиданно Глеб спросил:
– Что, Серж, погода меняется?
Я сразу понял: вопрос про жизнь. Любимая присказка Сидоренко – «после плохой погоды жди хорошую» – она про жизнь, а не о том, сколько будет за окном градусов и когда перестанет лить дождь.
Доверительные отношения предполагали такой же ответ.
– Похоже, что да, меняется, – кивнул я.
Больше Глеб ничего не спросил. Но думаю, все понял. Он же видел сегодня меня.
Глеб пробыл у меня недолго. Уже приближался март, и у него было много дел. Готовился к почти девятимесячной весенне-осенней запарке. Много лет Сидоренко зарабатывает на жизнь тем, что ставит на подмосковных дачах заборы. Переквалифицировался из начальника отдела оборонного НИИ лет двадцать тому назад. Сначала воспринимал это занятие, как временное, а потом втянулся, привык. Нашел в новой жизни немало плюсов. Работа на свежем воздухе. Свободная зима, которую можно посвятить тем же книгам. Более-менее стабильные (конечно, далеко не большие) деньги. А очень много денег моему другу не нужно. Его потребности минимальны. Деньги, в основном, нужны на книги и алименты.
Он развелся двенадцать лет тому назад. От этого давно распавшегося брака у Глеба остались печальные воспоминания о тирании тещи, до сих пор скверные отношения с бывшей супругой и два подросткового возраста сына, с которыми он общается еще меньше, чем я со своими дочками. Кстати, имена сыновьям Глеб дал экзотические даже по нынешним пестрым временам – Аввакум и Логин. Так звали родоначальников раскола нашей церкви в далеком семнадцатом веке. А Глеб, несмотря на то, что по линии матери происходит из православного духовенства, одно время был серьезно увлечен старообрядчеством и даже ходил на службы в их церковь возле Рогожской заставы.
После развода он так и не смог найти себе постоянную подругу. Мне показалось, что он ушел от меня в неплохом (несмотря на естественную «книжную» зависть) настроении. Моя супруга ему давно нравилась. Возможно, подумал, что теперь у него вполне может появиться шанс возродить свою личную жизнь.
Что касается моей жены, то Сидоренко, – высокий, стройный, светловолосый и в силу своей работы почти всегда загорелый (последнее не относится только к зиме), – кажется, тоже немного нравится ей.
Разумеется, я не сказал Глебу, что у меня скоро может появиться еще одно книжное приобретение. «Травник» издания 1911 года. Уникальное издание. В нем есть фрагменты потерянного древнего «Лечебника Строгановских лекарств». Если верить легенде, этот лечебник составил еще в 16-м веке доктор Кабышев, служивший на солеварне у знаменитых купцов Строгановых. Хозяин «Травника» уехал в командировку. Но должен был скоро вернуться. Мы уже условились о встрече. И я предвкушал покупку.
Книги, визит Сидоренко успокоили, отвлекли. Правда, на этот раз только чуть-чуть…