Я ведь священник, Христа ради, – как такое может со мной происходить?
Он заметил пустой патрон, в котором отсутствовала лампочка, но не придал этому значения. Однако где-то на середине коридора, там, где тьма была гуще всего, что-то схватило его за левое плечо, – кажется, какой-то зверь или какая-то крупная и тяжёлая птица – и глубоко вонзило единственный коготь в правую сторону шеи чуть выше края воротничка. Он почувствовал только быстрый укол, а затем рука онемела вплоть до самых кончиков пальцев.
Крякнув, он отшатнулся от противника. В горле ощущался вкус желчи, смешанной с виски, а также какой-то ещё, резкий и медянистый: то был вкус самого ужаса. По правому боку растекалось что-то горячее и липкое, и он на мгновение задумался, не вывернуло ли это существо прямо на него. Пошатываясь, двинулся дальше и добрался до лестничной площадки, где мерцала единственная лампочка. В её свете кровь у него на ладонях показалась почти чёрной.
Рука по-прежнему оставалась онемевшей. Он рванул к верхней площадке лестницы. Голова кружилась, он боялся упасть, но схватился левой рукой за перила и по крутому изгибу лестницы сумел спуститься в холл. Там остановился, покачиваясь и тяжело дыша, как раненый бык. Теперь – ни звука, только глухой медленный барабанный бой в висках.
Дверь. Он распахнул её рывком, отчаянно нуждаясь в убежище. Зацепился носком за край ковра, полетел на пол головой вперёд, обмякший и тяжёлый, и, падая, ударился лбом о паркет.
Он неподвижно лежал в темноте. Дерево, пахнущее восковой полировкой и застарелой пылью, было гладким и холодило щёку.
Веер света на полу за его ногами резко сложился: кто-то вошёл и захлопнул дверь. Он перевернулся на спину. Существо, то ли то же самое, то ли другое, склонилось над ним и обдало его своим дыханием. Ногти – или когти, он так и не понял, что именно, – царапнули его колени. По ним тоже растеклось что-то липкое, но это была не кровь. Он увидел блеск лезвия, почувствовал, как холодный металл глубоко вонзается в плоть.
Он бы закричал, но у него отказали лёгкие. Сил больше не было. По мере того как в нём угасали жизненные силы, исчезала и боль, пока не осталось ничего, кроме постоянно нарастающего холода. «Confiteor Deo…»[1] Он хрипло вздохнул, и между его приоткрытыми губами вздулся кровавый пузырь; пузырь вздувался и вздувался, а затем лопнул с негромким хлопком, прозвучавшим комично в полной тишине, – впрочем, к этому моменту священник уже ничего не слышал. Последним же, что увидел, – или последним, что ему померещилось, – была слабая вспышка света, на миг окрасившая жёлтым окружающую темноту.