– Ба-бах! – веером запускаю по двери несколько тарелок и прислушиваюсь. За дверью слышится вялая возня, которая быстро затихает.
Похоже, тарелки производят не тот эффект. Окидываю оценивающим взором свои «боеприпасы». Их тут немало, стоят стопками даже на полу под стенкой, но меня больше интересует тяжелая артиллерия.
Распахиваю верхние створки старого допотопного серванта и пробегаюсь взглядом по содержимому. О, хрусталь! Беру в руки вазу и примеряюсь. То, что надо! Должна хорошо зайти. Прицеливаюсь и шмякаю о дверь.
– Ловите, мама! Ну как вам такая невестка, подходит? Берете? Или с сыночком посоветуетесь?
Из-за двери доносятся каркающие звуки, и я с удовлетворением заключаю, что это ругань.
– Ну, ладно, мама, раз вы так просите…
Вытаскиваю стоящее по центру тяжеленное блюдо. Кажется, сейчас оторвутся руки. Но я не сдаюсь, размахиваюсь и швыряю точно в середину двери.
– Будете знать, как людей на улице похищать. Ворье бессовестное! Хартия прав человека, не? Не слышали?
Задеваю ссадину на руке и шиплю от боли. У меня таких несколько, и на ногах тоже. Это когда меня в машину запихивали, я отбивалась, вот и поранилась. Царапин тех вообще не сосчитать.
Меня украли. Среди бела дня в центре города на виду у десятков горожан и недалеко от полицейского участка. Мне даже показалось, что там полицейский стоял на крыльце. Но может показалось.
На голову набросили тулуп, который невыносимо вонял овчиной и забивал мне рот шерстью. Развернули только когда я крикнула, что задохнусь.
Ехали долго, несколько часов. Сумочку с телефоном похитители отобрали, хотя сначала я думала, что они из-за сумки на меня и напали. Но потом один из мужчин сказал, что меня украли, и чтобы я не дергалась.
Время я определить не смогла, но потом видела часть дороги. Она все время вела вверх, из чего я поняла, что меня везут в горы.
Внутри закипает злость. Я для этого три с половиной года – семь семестров! – училась гостиничному бизнесу в Лозанне, чтобы сейчас меня завернули в вонючий тулуп, запихнули в машину, привезли в село где-то в горах и выдали замуж за незнакомого мужика?
– Бешеная сучка, – кричит женский голос из-за двери. Слышимость хорошая, внизу между дверью и полом щель в палец толщиной.
Ух ты, как припекло, так и мой родной язык вспомнила!
– А вы мне начинаете нравиться, мама! – кричу в ответ. Хотя, возможно, это и не мама моего жениха-фантома, а тетка. Фантома – потому что я его так и не увидела, зато увидела целую толпу женщин – то ли родственниц, то ли соседей.
Когда меня достали из машины, я укусила за палец одного из похитителей. Мужчины начали ругаться и куда-то ушли. А меня взяли в кольцо женщины и попытались набросить на голову платок.
Надо ли говорить, что их постигла досадная неудача? Как и платок. Он у меня сейчас торчит из окна, привязанный к швабре. Меня, правда, затолкали сюда и закрыли на замок, но зато здесь оказалось столько восхитительной посуды, которую я теперь могу колошматить в свое удовольствие!
Хорошо бы закрепить в сознании местных простую и доступную для понимания вещь: мое похищение – мероприятие заранее провальное. Недолго думая, быстрой очередью забрасываю дверь стаканами.
Ими забита целая полка в серванте, родной брат которого стоял у моей бабушки. Такой же древний, с потрескавшимся лаком и без стеклянных витрин. Зато в нем много полок с посудой и хрусталем. В несколько раз больше, чем было у бабушки.
Мама рассказывала, что в этих краях девушкам на праздники принято дарить посуду, много посуды. Когда девушка выйдет замуж, она сможет принимать гостей сотнями и не краснеть. Так что как только девочка вместо кукол в подарок получает посуду, это значит, что она выросла.
Осматриваю усеянный осколками пол – да уж, из этой посуды теперь особо не поешь. На миг становится совестно, что я так невежливо обошлась с чужой собственностью. Все-таки приданое, кому-то эту посуду дарили на праздники. Ее тут много, наверное, все село накормить можно.
Но угрызения совести проходят мгновенно, стоит вспомнить, как обошлись со мной. А я не посуда, и вообще. В двадцать первом веке похищение невесты это просто дикость.
Так что пускай не обижаются. Я не просила меня похищать, а тем более запирать на замок в чужой комнате. Будем считать, это им прилетает карма.
За дверью снова слышится возня, а потом вдруг становится тихо. Прислушиваюсь. Никого. Они что, ушли?
Понимаю, что устала и у меня дрожат ноги, но боюсь присесть даже на минуту. Кажется, если сяду, сразу усну и меня смогут застать врасплох. Опираюсь спиной о стену и закрываю глаза. Стоя я точно не усну.
За дверью раздаются тяжелые шаги. Бросаюсь к спасительному серванту, хватаю с верхней полки средней величины вазу и застываю посреди комнаты. Сама себя успокаиваю, что бояться не надо.
Ну не станут меня насильно выдавать замуж, я же не из местных, покорность проявлять не буду. А кому нужна невестка, способная бухнуть пачку соли в кастрюлю с супом? Или мужу в кофе…
Но когда в двери щелкает замок, внутренности обволакивает тягучий, липкий страх. Как бы я ни храбрилась, сейчас чувствую себя абсолютно беспомощной. Поднимаю с пола большой осколок и прижимаюсь спиной к стене.
Медленно, как в кино, поворачивается дверная ручка, дверь открывается и… Издаю изумленный возглас.
– Максуд? Как ты меня нашел?
Мой сводный брат вызывает у меня не лучшие чувства, но он приехал за мной. Он сейчас увезет меня в дом своего отца и моего отчима. К маме…
Облегченно выдыхаю и улыбаюсь сквозь слезы – да я ему на шею готова броситься!
Максуд ничего не отвечает, молча ступает прямо по осколкам. Они со скрежетом крошатся у него под ногами, и я инстинктивно отодвигаюсь, все еще прижимаясь к стене. Вслед за братом в комнату входит высокий плечистый мужчина с короткой стриженой бородой.
Они оба будто ощупывают меня неприятным, липким взглядом, и я сильнее сжимаю вазу. Неужели…
– Макс, пожалуйста… – шепчу обессиленно. Мне хочется, чтобы я ошиблась, но Максуд улыбается своей самой отвратительной улыбкой, и у меня внутри все обрывается.
– Вижу, ты все правильно поняла, Марта, – он делает еще один шаг. – Зря ты упиралась. Я предупреждал, все будет по-моему.
***
Я продолжаю пятиться, пока не упираюсь в угол. Тупик. Почему-то вспоминается постер, который висел у нас в студенческом кампусе – жаба, наполовину торчащая из клюва аиста, и надпись: «Даже если вас съели, у вас остается целых два выхода».
Совсем не в тему он мне вспомнился. Пока не вижу ни одного выхода, поэтому в бессилии сжимаю вазу и осколок.
Мужчины тем временем рассаживаются на диване. Максуд привычно раздевает меня взглядом, его глаза загораются каждый раз, когда скользят от талии и вниз. Его спутник внимательно рассматривает меня, будто я выставленный на продажу экспонат, а он никак не может определить, соответствует ли качество заявленной цене.
– Это Хамзат, – снисходит, наконец, до объяснения мой сводный, – он возьмет тебя замуж, если ты его выберешь.
– Я похожа на идиотку? – даже не пытаюсь язвить, вопрос звучит абсолютно искренне. – Кто нормальный такого выберет?
– Тогда станешь моей, как я и говорил. Если будешь ласковой и покладистой, я уговорю отца отправить тебя обратно в Лозанну.
Брезгливо кривлюсь, и у него глаза наливаются кровью. Показное хладнокровие слетает вмиг как стая ворон с дерева. Фуррр – и нету.
– Почему, Марта? – рыкает он. – Почему ты кривишься так, будто я паршивый шакал? Я совсем тебе не нравлюсь?
– Ты мой сводный брат, – бормочу бестолково. Сама себе не верю, так что Максуда сбить с толку не получается.
– Вот именно, сводный! – взрывается он. – По крови мы чужие. Это отец вбил себе в голову, что я должен относиться к тебе как к сестре. А я, наоборот, голову из-за тебя потерял. Ты будешь моей, Марта, будешь. Если нет, клянусь, останешься здесь и выйдешь замуж за Хамзата.
– Через мой труп, – коротко отвечаю.
Мужчины переглядываются. В глазах Хамзата загорается опасный огонь.
– Как скажешь, – соглашается сводный и неторопливо встает с дивана. Вместе с неудачником-женихом.
Сама не понимаю, как так получается, но они в доли секунды оказываются возле меня и стремительно перехватывают запястья. Вазу отбирает Максуд, а его напарник с силой сдавливает мою руку, пока пальцы сами не разжимаются, и осколок не падает на пол.
Пытаюсь его укусить, но Хамзат дергает локтем, и я налетаю на него, больно ударившись коленом. Прямо передо мной оказывается волосатая грудь – у него расстегнута рубашка – и в нос ударяет запах немытого тела. Зажмуриваюсь и не дышу, чтобы не стошнило.
– Теперь ты понимаешь, что здесь с тобой могут сделать, что угодно? – хрипло шепчет в другое ухо сводный брат. – Да, Марта? Красивая моя…
– Ты подонок, – глухо отвечаю, с отчаянием осознавая, как он прав.
– Не бойся, – решает проявить благородство Хамзат, – в этом доме тебя никто не тронет. Ты выйдешь за меня замуж, и тогда ляжешь со мной как жена. По своей воле.
– Меня сейчас вырвет, – стону, и мужчины на миг разжимают руки. Этого достаточно, чтобы я подлетела к серванту и схватила тяжелый графин.
– Не подходите, – предупреждаю обоих, – не вас, так себя зарежу. Дядя Азат ни одного, ни второго по голове не погладит.
– Ничего он мне не сделает, я старший сын, – неожиданно зло говорит Максуд. – И пока не появилась твоя мать, у нас все было хорошо. От вас, чужих женщин, одни беды.
– Выходит, ты мне мстишь за то, что твой отец влюбился в маму, они поженились, и она родила ему сыновей? – восклицаю возмущенно. – Ты нормальный?
– Да, нормальный. Это ты невоспитанная и грубая, как отец думал выдать тебя замуж?
Тут у меня отнимается речь, и я беспомощно издаю нечленораздельные звуки. Замуж? Меня?
– Она правда девственница? – вдруг спрашивает Хамзат, а я ловлю себя на том, что они говорят на моем языке. Для чего? Ну ясно для того, чтобы я их понимала. Но какая цель, запугать?
– Отец заставил ее пройти обследование, – отвечает ему Максуд. – Она в Европе училась, кто поверит, что она целка? Уважаемые люди требую справку.
– Дядя Азат собрался выдать меня замуж? – спрашиваю потрясенно. Еще большим потрясением оказывается то, что меня обманула собственная мать. Это она уговорила меня пройти полное обследование якобы в целях профилактики. А выходит, меня просто нагло использовали. Как племенной скот…
– Ты серьезно думаешь, что я позволил бы отцу тратить на всех на вас деньги? – кривится Максуд.
– Но за кого замуж? Я же тут никого не знаю!
– Того, что знают отца, достаточно. Он уважаемый человек, – Максуд делает знак другу и кивает на дверь. Потом поднимает на меня тяжелый взгляд. – У тебя время до вечера, Марта. Или ты уезжаешь со мной, на мою квартиру, и там станешь моей, или сегодня же станешь женой Хамзата. Подумай, какая жизнь тебя здесь ждет. Выбирай.
Они выходят из комнаты, а я с графином в руке сползаю по стенке. Постер не обманул, у меня реально есть два выхода. Реально? Графин валится из рук, и я утыкаюсь лицом в колени.
Три недели назад
Я люблю летать. Одно время даже была мысль стать стюардессой, но желание учиться гостиничному бизнесу перевесило.
Сейчас я иду по зданию аэропорта и тяну за собой большой чемодан – мама и Азат, ее муж, пригласили меня погостить. Раньше я проводила каникулы у бабули, но год назад она умерла, и поэтому я согласилась, не раздумывая.
Азат Ильясов, мой отчим, оплатил мне учебу в Лозанне. Мама вышла за него замуж, когда мне было двенадцать лет. Сама уехала к мужу, а меня оставила с бабулей.
– Не обижайся на маму, Мартуся, – говорила бабуля, – пускай едет. Ей надо новую семью строить, а там все другое. Другая страна, другие люди, обычаи. Все другое. А ты со мной будешь, разве тебе со мной плохо?
Я бабулю обожала, нам вдвоем было хорошо, потому я на маму не обижалась. Может, совсем немного, в самом начале, когда родился Азамат. Потом у них родился Заур, и совсем недавно – Ирбек, и я люблю братьев, правда, на расстоянии.
Мама ненадолго приезжала к нам с мелкими. Мне нравилась наша тихая и спокойная жизнь с бабулей, а от мальчишек было столько шума, что, когда они уезжали, я вздыхала с облегчением.
Школу я закончила с отличием, и тогда позвонил Азат. Он долго говорил со мной по видеосвязи, спрашивал, где я хочу учиться. Я и мечтать не смела о Швейцарии, но сказала отчиму, что хотела бы изучать гостиничный бизнес.
Мы никогда не говорили с мамой, чем занимается ее муж. Она раз упомянула, что бизнесом, а каким, понятия не имеет, а я понятия не имела, какие у него финансовые возможности. Так что, когда он позвонил и сказал, что мои документы приняли в Лозанне, я потеряла дар речи.
В Лозанне я проучилась три с половиной года, получила степень бакалавра и очень хочу продолжить обучение. Мечтаю получить работу в престижном отеле и вернуть отчиму потраченные на учебу деньги.
Отчим обижается на меня, они несколько раз навещали меня с мамой в Лозанне. Он считает меня своей дочерью и хочет, чтобы я относилась к нему как к отцу. Но мне сложно, хоть ему я этого не говорю.
Своего родного отца я не помню. Они с мамой развелись, отец женился и через год вместе с женой разбился на машине по дороге на отдых. Так что ничто не мешает мне считать отцом дядю Азата. Не мешает, а я все равно не могу. И не считаю, что он должен тратить деньги на мою учебу, пускай тратит на свою семью.
Мне нравится, какой мама стала рядом с ним – мягкой, уступчивой.
– Если любишь и получаешь взамен заботу и уважение, то уступать – это даже приятно, Марта, – говорила она, когда мы оставались одни. – Очень многое зависит от мужчины, но отношения, семья – это тяжелый труд. И, конечно, его львиная доля ложится на наши плечи.
Она действительно выглядела счастливой, и только за это я чувствую глубокую признательность к Азату. А вот и он, стоит у выхода из послеполетной зоны. Рядом с ним высокий плечистый парень, очень похожий на Азата. И на моего братишку Заура.
Прежде, чем мне его представляют, догадываюсь, что это старший сын Ильясова Максуд.
– Максуд – твой старший брат, Марта, – говорит отчим. Он кажется искренне рад моему приезду. – А Марта – твоя сестра. Ты за нее отвечаешь.
Это уже Максуду. Тот хмурится и зыркает на меня из-под черных бровей. И почему-то мне чудится в его взгляде что-то совсем нехорошее.