Лишь одну истину я усвоил в жизни: нежная забота любящей женщины – лучшее спасение, когда твоя душа разбита. Конечно, я не думал, что женщина, к которой я побегу, – это моя бабушка. Да, она всегда любила меня. И да, ее дом, Роузмонт, всегда служил мне отличным убежищем. Но печальная правда заключалась в том, что у меня больше ничего не осталось. Моя невеста ушла, карьера сгинула, и я оказался сломлен.
Итак, я остался в Роузмонте. На побегушках у бабули. Такой вещи, как приватность, для нее никогда не существовало. Вмешательство не ее второе имя, но должно быть им.
Ее чудный, музыкальный тон голоса удивительным образом пересилил звук молотка.
– Мне сказали, что кто-то создал чудесную штучку под названием «пистолет для гвоздей», Титу́.
Подавив вздох, я отложил молоток и, повернувшись, обнаружил бабулю стоящей у основания лестницы. Она положила руки на широкие бедра, а ее тонкие красные губы изогнулись в нежной, но укоризненной улыбке.
– Мне нравится молоток.
Ее зеленые глаза озарились блеском.
– Мужчине не следует так сильно привязываться к своему инструменту, отгораживаясь от всего остального мира.
Господи Иисусе. Вот такой теперь стала моя жизнь – сплошные улыбки сквозь зубы в попытках выдержать развратные шуточки от моей грешной бабушки.
– Ты что-то хотела, Мами́[6]?
Не сумев вывести меня из равновесия, она вздохнула, и ее плечи поникли. Она надела один из своих шелковых восточных халатов, и, когда поднимала руки в негодовании, это выглядело так, словно внутри оранжево-синей занавески торчит маленькая голова.
Я подавил усмешку. Если бы она догадалась, почему я улыбаюсь, то весь остаток дня пребывала бы в ярости.
– Ты помнишь Синтию Марон?
– Не особо.
– Она моя очень дорогая подруга. Ты встречал ее однажды, когда тебе было пять.
Типичная Мами́, социально-активная бабочка, порхающая от человека к человеку и помнящая всех, кого когда-либо встречала. Я даже не стал говорить, что не у всех есть подобный талант.
– Допустим.
Я не понимал, куда она ведет, но, так или иначе, бабуля сказала бы:
– У Синтии есть внучка. Эмма. – Мами́ тихонько фыркнула. – Бедняжке в последнее время пришлось тяжко, и она нуждается в отдыхе.
– И она едет сюда?
Дом не принадлежал мне. Мами́ имела право приглашать кого захочет, но, черт подери… Я ведь приехал сюда, чтобы сбежать от всего. Включая гостей.
– Ну конечно же, – хмыкнула Мами́. – Зачем еще мне об этом говорить?
Я не мог жаловаться.
Роузмонт всегда был убежищем для тех, кто в нем нуждался. Массивное поместье эпохи испанского Возрождения с несколькими гостевыми домиками находится у подножия гор Санта-Инес в Монтесито[7]. Залитая золотым калифорнийским солнцем обширная территория, благоухающая пьянящим ароматом роз и свежих лимонов, возвышается над Тихим океаном. Быть в Роузмонте означает быть окруженным изяществом и красотой. Для меня Роузмонт всегда служил укрытием. Местом для восстановления. Приглашенные Мами́ люди в течение многих лет находили здесь исцеление.
– Просто спросил, – проворчал я, внезапно почувствовав себя озлобленным четырнадцатилетним мальчишкой, которым был, когда впервые приехал сюда.
Бабушка снова раздраженно фыркнула, а затем отмахнулась от моей грубости, хлопнув в ладоши.
– Она приезжает сегодня. Думаю, можно выпить кофе с пирожными. Где-то часа в четыре.
Я понял, к чему все идет. Но сыграл дурачка. Отчасти потому, что по спине от страха пробежали мурашки, отчасти из-за того, что не хотел взбесить бабушку. Ах, эта наша игра. Осознание того, что это единственная игра, в которую я отныне могу играть, опустило планку моего настроения быстрее, чем камень мог бы упасть в темный сырой колодец.
– Ладно. – Я спустился с лестницы. – Хочешь, чтобы я на время твоей мини-вечеринки прекратил работу?
Последовала череда приглушенных французских ругательств, а за ними – резкий щипок в бок, который чуть не заставил меня вскрикнуть. Глаза Мами́ превратились в узкие щелочки.
– Ох и испытываешь ты меня в эти дни, Титу́.
В горле застрял ком сожаления. Я и правда вел себя невыносимо. Мами́ осталась единственной, кто терпел меня. Мне все это было известно. То, что я не мог справиться с собой, выбраться из этого состояния, стало проблемой. Вся моя жизнь скатилась в дерьмо. Большую часть времени я только и делал, что старался не вопить до срыва голоса. А разговаривать лишь по необходимости казалось лучшим, самым безопасным решением.
Я даже не мог извиниться перед бабушкой. Гигантский комок застрял где-то в грудной клетке.
Она снова вздохнула. Уставилась на меня своими холодными зелеными глазами, тенью моих собственных. Люди порой говорили, что они у нас как отражения – абсолютно идентичные. И что взгляд этих глаз может запросто разрубить человека пополам. Что ж, не совсем неверное утверждение. В этот миг я чувствовал себя порезанным на куски.
Ее холодные узловатые пальцы на мгновение коснулись моей щеки, и я поборол желание вздрогнуть. Мне больше не нравилось, когда люди прикасались ко мне. Совсем.
Рука опустилась вниз, и бабушка изменила позу.
– Ладненько. Надеюсь, ты присоединишься к нам.
– Нет.
Идеально выщипанные брови приподнялись.
– Нет?
Я почувствовал себя двухлетним ребенком. И таким раздраженным. Проведя рукой по лицу, попробовал снова:
– В конце концов, я случайно оскорблю твою гостью или испорчу все каким-то иным способом.
Я не лгал. Я потерял способность очаровывать; она вытекла из меня и не вернулась. Иногда я думал об этом, о том, как изменился так сильно, так быстро, что больше не чувствовал себя в своей шкуре.
– Уверена, наша гостья сможет как-нибудь с тобой ужиться, – сухо подметила Мами́.
Не ведись.
– И почему же?
Ну вот, повелся. Черт подери.
Она самодовольно улыбнулась своей победе.
– Она ведь Эмма Марон. Ты знаешь ее, верно?
Эмма Марон. Имя медленно пританцовывало в моем несчастном измученном мозгу. Я точно знал его. Но откуда? Эмма… Образ девушки с большими, цвета индиго глазами лани и пухлыми губками внезапно всплыл в мыслях. Овальное личико, белые волосы с ярко-синими кончиками.
Узнавание резко ударило меня под дых. Принцесса Аня. Эмма Марон – одна из звезд сериала «Темный замок». Утонченно-красивая, но жестокая принцесса Аня, которая возглавила армии вместе со своим возлюбленным Арасмусом, королем-оином. Ладно, я был фанатом. Фанатом шоу. Шоу с как минимум четырьмя основными сюжетными линиями. Удивительно, что мне потребовалось так много времени, чтобы вспомнить ее имя. Хотя… мой мозг уже не был так здоров, как прежде.
– Ты пригласила сюда актрису?
– Мне говорили, что известные личности предпочитают зализывать раны в уединении, – невозмутимо заявила Мами́.
Очко в ее пользу.
– Зачем ей зализывать раны? – Я чувствовал себя обязанным спросить. – Она звезда одного из самых популярных сериалов.
– Уже нет. Бедняжка. По всей видимости, ее убрали из шоу. Какой-то злобный волшебник отрубил ей голову топором в финале сезона.
– Ни черта себе.
Если честно, эта новость меня шокировала. Аня была безумно популярна. Финал сезона еще не вышел в эфир, но я предположил, что вокруг этой ситуации непременно возникнет шумиха.
– Следи за языком, Титу́.
– Прошу прощения, Мами́.
Эта женщина сквернословила чаще, чем я, однако она по-прежнему оставалась моей бабушкой.
– Хм-м. – Она быстро глянула на меня. – Кажется, я слишком много сказала. Эта информация строго конфиденциальна. Ей достанется, если хоть слово выйдет наружу.
– Кому я скажу? – Я указал на поместье, где в последнее время проходила вся моя социальная жизнь, и на пустующие прилежащие территории. – И то верно. Теперь ты понимаешь, почему для нее это идеальное место? У нас тут абсолютное уединение.
– Если ей необходимо уединение, для меня это еще одна причина не попадаться ей на глаза.
Последнее, в чем я нуждался, это в общении с красивой белокурой актрисой.
– Тьфу! – взмахнула она рукой.
– Мами́, – устало начал я. Усталость теперь стала моим вечным спутником. – Ответ «нет». Я не собираюсь ни с кем общаться. Буду держаться подальше, не вмешиваться в твои дела и поменьше стучать, пока вы там едите, лады?
Мы уставились друг на друга. Мимо уха пролетела пчела. Я не дрогнул. Что бы ни увидела Мами́ в выражении моего лица, это заставило ее смягчиться, и она покачала головой.
– Что ж, хорошо. Приму ее в одиночестве. Хотя я понятия не имею, чем заинтересовать юную леди.
Моя бабушка самый яркий, самым жизнелюбивый человек, которого я когда-либо встречал. И, учитывая мою профессию, это кое-что да значит. Сердце пронзила боль. Мою прежнюю профессию.
Я наклонился и поцеловал Мами́ в щеку.
– Уверен, ты что-нибудь придумаешь.
Она что-то промычала – издала долгий, протяжный звук, дав понять, что я озвучил очевидное, – а затем бросила на меня один из своих умоляющих взглядов.
– Нам понадобятся угощения к кофе…
Мами́ умеет манипулировать лучшими из нас, но в то же время чертовски откровенна. Мои губы дернулись.
– Все будет.
Я поставил ногу на ступеньку, и тут она нанесла последний удар:
– О, и ты должен встретить Эмму в аэропорту.
Вот оно что. Я прекрасно понимал, что моя бабуля, любительница вторжений в личное пространство, занимается сводничеством. Мы оба это понимали. Только вот Мами́ на самом деле считала, что имеет хорошие шансы на успех. Мне это казалось ужасной ошибкой. Она могла бы притащить сюда самую идеальную женщину в мире, и все равно это не имело бы значения. Больше нет.
– Мами́…
– Ее самолет приземляется в десять…
– Нет.
– …так что тебе скоро нужно выезжать.
– Мами́.
В ее глазах сверкнул зеленый огонь.
– Не испытывай мое терпение, Люсьен. Я уже пообещала Эмме, что кто-нибудь заберет ее из аэропорта. Ты поедешь.
Когда моя бабуля говорила таким тоном, слушаться было обязательно. Никаких исключений.
– Ладно, Мами́. Я поеду.
Клянусь, в ее глазах мелькнул блеск удовлетворения.
– Хорошо. Она в Окснарде.
– Окснард, – едва не закричал я. – Почему она, черт подери, не прилетела в Санта-Барбару?
Бабушка снова пожала плечами:
– Там какая-то профсоюзная забастовка, поэтому авиакомпания отменяет рейсы.
– Класс.
Окснард в часе езды от Роузмонта, и это учитывая более-менее свободный траффик. Которого никогда не было.
– Ты просто герой, mon ange[8].
Ага. Конечно. Герой.
Я не сказал больше ни слова, просто сложил инструменты. Пусть думает, что победила. Я заберу принцессу Эмму из аэропорта. Буду настолько вежлив, насколько возможно, а затем стану держаться от нее подальше. Так что моей бабуле придется просто смириться с этим досадным разочарованием.
Я сразу же заметила парня в зоне выдачи багажа. В основном из-за того, что он выглядел великолепно. В надменном ключе. Существует несколько видов великолепных мужчин. Например, безупречные красавчики, мистеры «сделай мою фотку и повесь ее на стену, чтобы любоваться мной». А еще сэры-грубияны, сочащиеся сексуальной энергией, заставляющие колени подгибаться, а нутро трепетать. Этот парень прямо-таки демонстрировал надменность всем своим видом.
Уверенной, развязной походкой он направился ко мне. Я смотрела, как он приближается, не в силах притворяться, будто не заметила его. Да и как можно было? Ростом не менее шести футов четырех дюймов[9], с широкими плечами, узкими бедрами, плоским животом и подкачанными бедрами, он привлекал внимание. Чернильные волосы, контрастировавшие с оливковой кожей, беспорядочно падали ему на лоб.
Он по-прежнему находился слишком далеко, чтобы я могла различить цвет его глаз, но я видела, что они светлые. Он смотрел на меня из-под строгих темных бровей.
О божечки.
Меня пронзила очередная волна влечения, такая сильная, что я едва не прижала руку к животу, лишь бы сдержаться. Но успела вовремя опомниться. Было не важно, насколько горяч этот парень, не имело значения, что он безумно сексуален в своей развязности, – любая попытка общения со мной служила поводом для осторожности. С того момента, как я решила специализироваться на актерстве, я гналась за славой, нуждалась в ее защите и силе, чтобы получить роли, которые хотела. Теперь, когда я достигла цели, обнаружилось, что мне нужно бороться с прилагающимися ограничениями. Я больше не могла выходить на улицу одна, не рискуя столкнуться с папарацци или фанатом, который не понимает личных границ. Когда это случилось в первый раз, я была в ужасе. После я наняла охрану.
На мгновение я пожалела об отсутствии охраны, с которой путешествовала с тех пор, как «Темный замок» стал хитом. Но теперь я не могла ничего с этим сделать. Я осталась одна, а этот мужчина определенно шел в мою сторону.
Может, он хотел, чтобы я что-то ему подсказала. Тогда бы ему не повезло. Как и тысячи других пассажиров, я не должна была оказаться здесь. Мой рейс из Исландии через Сан-Франциско должен был приземлиться в Санта-Барбаре. Нас направили в Окснард, и это место оказалось настоящим зоопарком.
Мне сказали, что водитель заберет меня, но может немного опоздать из-за изменения места прибытия. Поэтому я спряталась неподалеку от ряда стульев и искала глазами кого-нибудь в униформе и с табличкой, на которой было бы написано: «Мария». Мария мое кодовое имя во время путешествий. Не очень-то изобретательно, но это работало.
Скрывая глаза под белыми очками в стиле Джеки О, я наблюдала, как мистер Надменность подплывает ближе.
Он не попытался очаровать меня улыбкой или даже приятным выражением лица. На самом деле он казался раздраженным: суровые прямые брови сошлись на переносице, а губы плотно сжаты. Однако это не ослабляло эффекта, который он оказывал на меня. Совсем не ослабляло, черт возьми.
Честно говоря, я находилась на грани того, чтобы захихикать, будто влюбленный подросток, пока он подходил ближе. Затем он остановился. Достаточно далеко, чтобы соблюсти приличия, но достаточно близко, чтобы я могла его рассмотреть.
Волосы не черные, а скорее темно-коричневые. Грубые черты, которые, несомненно, вызвали бы восхищение у античных скульпторов. Посреди переносицы небольшая шишка, говорящая о том, что его нос, возможно, когда-то был сломан. В лице ни намека на мягкость, за исключением рта – губы могли бы показаться полными и красивыми, если бы мужчина не сжимал их в тонкую линию, делающую его лицо мрачным.
Самое большое впечатление произвели его глаза. О черт, эти глаза. Я уставилась на них, не в силах отвести взгляд. Глубоко посаженные под сердитыми черточками бровей и обрамленные длинными густыми ресницами, на меня смотрели глаза пугающе холодного зеленого цвета.
Что касается моей внешности, я расцвела поздно. В старших классах из-за моих слишком больших глаз и острого худого лица мальчишки называли меня мышкой или кроликом. Я ненавидела это и долгое время чувствовала себя неуютно в отношениях с мужчинами. Но время и актерство все изменили.
Я постоянно крутилась рядом с роскошными, очаровательными мужчинами. Они прилагались к профессии. Привлекательность оказалась еще одним товаром. Но я все равно ощущала неловкость рядом с мужчинами, когда только знакомилась с ними. Однако никогда не чувствовала дрожь в коленях из-за одного лишь взгляда. Ни один из них не выбивал меня из равновесия, как этот мужчина со своим холодным взглядом.
Я даже не уверена, что мое затрудненное дыхание связано с влечением, а не с расшатанными нервами. Не каждый день сумасшедше красивый, весьма надменный мужчина дарит тебе взгляд, полный невероятного пренебрежения. Будто он предпочел бы находиться где-то еще, но только не здесь. Я понятия не имела, что с ним не так. Даже испытала некое искушение оглянуться через плечо, чтобы убедиться, что там нет съемочной группы, снимающей шоу вроде «Давайте поиздеваемся над знаменитостью».
В нем было что-то странно знакомое, словно до этого я его уже видела. Нет, вряд ли. Я бы непременно запомнила мужчину, выглядящего вот так. Даже отметила бы эту встречу в своем мысленном дневнике и дважды подчеркнула бы.
А затем стало еще хуже. Он заговорил. И боже ты мой, его голос оказался восхитительным. Я ощутила его вибрацию где-то в глубине глотки.
– Вы – Эмма Марон?
Я позволила этому богатому, глубокому голосу прокатиться по моей коже, впитала чистое удовольствие от его звучания и только потом осознала смысл произнесенных слов. Он меня узнал.
Фанат.
Меня тут же постигло разочарование. С фанатами точно ни в коем случае нельзя встречаться. Это слишком странно, и… какого черта я вообще начала думать о свиданиях? Я приехала не для этого. Мне хотелось отдыхать, читать книжки, возможно, спать целыми днями, зализывать раны в одиночестве. А все, что сделал этот мужчина, – просто задал вопрос.
На который теперь ждал ответа. И он выглядел крайне нетерпеливо, а выражением его лица будто говорило о том, что я – проблема, которую ему нужно решить. Это не имело никакого смысла, ведь это он ко мне подошел.
Он перенес вес с одной ноги на другую, мышцы бедер задвигались под поношенными джинсами. Я подавила волну жара, которая снова нахлынула на меня, и сосредоточилась. Может, ему неловко. Да, наверное, так и есть.
Я подарила ему свою публичную улыбку. Вежливую. Дружелюбную, но не слишком.
– Да, я Эмма.
Он небрежно кивнул, а затем потянулся за телефоном.
– Я…
Ох, черт, подумала я. Он хочет сфотографироваться. Такое постоянно случалось, и обычно я была рада этому. Но я только что пережила тринадцатичасовой перелет и чувствовала себя грязной и уставшей. Казалось, даже мои волосы болят. И самое важное – селфи могло привлечь внимание. Внимание, с которым я была не в состоянии справиться в одиночку. У меня уже имелся подобный опыт, и с тех пор я боялась оказаться в окружении толпы.
– Боюсь, я не позирую для селфи без охраны, – вмешалась я до того, как его просьба сделала бы ситуацию еще более неловкой. – Но я буду рада подписать что-нибудь для вас, если есть ручка.
Мои слова ввели его в ступор. Затем он моргнул, и в уголках его красивых губ появилась тень ошеломленной улыбки.
– Думаете, мне нужен автограф?
В мою кожу будто воткнули десятки острых иголок.
– Я… эм… – Дерьмо. – Разве нет?
– Нет. – Он вытащил телефон и провел пальцем по экрану. – Я приехал забрать вас. От Амалии Озмонд. – Не слишком-то скрывая самодовольную ухмылку, он передал мне телефон. – Просто хотел показать вам подтверждающее письмо.
О господи, позволь земле поглотить меня и унести прочь.
– Я… Простите. Я предположила…
– Я так и понял.
Мне могло почудиться, что в его морозно-зеленых глазах мелькнул проблеск веселья, потому что остальные черты его лица остались каменными. Это смутило меня еще больше.
– Просто… когда люди подходят ко мне, обычно они хотят автограф или фото.
– Понимаю. – Уголок его губ дернулся. Один раз. – Бывает.
Я могу с уверенностью сказать, что подобного не случалось ни разу. Впервые за многие годы я снова почувствовала себя неуклюжей, забитой девочкой, которой так долго была. Я так долго боролась, чтобы преодолеть это в себе. Теперь передо мной стоял выбор. Поддаться и смутиться или немного обнаглеть и сыграть в игру. Я собралась с силами и выдала, как я надеялась, веселую улыбку.
– Вы себе и представить не можете.
Как ни странно, он хмыкнул, словно пытаясь воздержаться от комментариев. Между нами возникла неловкая пауза, затем до меня кое-что дошло, и я выпрямилась.
– Погодите. Вы использовали неправильное имя.
Его брови приподнялись, придав лицу властное выражение. Я уверена, это прокатывало не единожды с другими людьми. Но не в этот раз. Я выдержала его взгляд, бросив такой же в ответ.
Его брови немного опустились, а уголок рта дернулся.
– Так, значит… вы не Эмма Марон?
Я прищурила глаза.
– Когда мои водители меня забирают, они используют кодовое имя.
Очевидно, ему не понравилось, что его назвали водителем. Но как еще я могла это объяснить? Технически он был моим водителем. Или нет?
– Это простая процедура для безопасности.
Жесткость взгляда немного смягчилась.
– Вы правы. Безопасность важна. – Его взгляд сделался задумчивым, он почесал затылок, очевидно испытывая волнение. – Вот дерьмо… Я не помню… А, точно. – Морозные глаза пригвоздили меня торжествующим взглядом. – Мария.
На меня нахлынуло облегчение. Не хотелось бы, чтобы этот парень оказался потенциальным сталкером, или убийцей, или еще кем-то подобным. По правде говоря, у меня вообще не было желания волноваться ни о чем таком. Да, мне нравилось играть, нравилось, как далеко я продвинулась, но бывали времена – например, каждая секунда в реальном мире, – когда я хотела лишь сбросить эту кожу и просто побыть обыкновенным человеком, старой версией себя, которую никто не знал и не замечал.
Теперь, когда мужчина прошел мой тест, он обратил внимание на багажную ленту, и суровый взгляд вернулся на место.
– У вас есть багаж?
– Предположу, что это был риторический вопрос.
Он приподнял бровь, невозмутимое лицо не дрогнуло.
Тяжелая публика.
– Ладно… – Я вздохнула. – Э, простите, а как ваше имя?
Мистер Задумчивость моргнул, будто сам себя шокировал тем, что забыл представиться.
– Меня зовут… Люсьен.
– Вы уверены?
Ладно, я просто не удержалась. Он выглядел таким серьезным – и вид того, как он теряется, вызвал во мне странное ликование.
Темные брови Люсьена нахмурились.
– Вы считаете, я не знаю собственного имени?
– Вы колебались.
Люсьен хмыкнул, поставив руки на бедра.
– Даже не знаю… вы не выглядите как Люсьен.
– Неужели.
Было даже забавно доставать его. Он так легко велся на это.
– Люсьен носит белое белье и мокасины. Предлагает мятный джулеп[10], прежде чем продать вам старинный шифоновый халат.
– Похоже, этот парень жжет. Скажите мне… как же меня должны звать, по-вашему?
– Вы больше напоминаете Брика[11]. Угрюмого экс-спортсмена с бременем на плечах, прячущегося от мира и запивающего свою боль.
Он снова моргнул, его голова слегка дернулась, будто я попала в точку.
Или мне показалось, поскольку он тут же наградил меня очередным вежливым взглядом, а затем великолепным сладким голосом с тем же наглым тоном выдал:
– Как бы мне ни хотелось подольше послушать про возрождение «Кошки на раскаленной крыше», которое ты запланировала, Мэгги, багаж уже прибыл.
Мои щеки будто лизнуло пламя. Боже, он раскусил меня. Нервничая, я имею привычку окунаться в воображаемый мир пьес или кино. С тех пор как я в последний раз смотрела экранизацию «Кошки на раскаленной крыше», прошло довольно много времени, но, если честно, Люсьен обладал этим вайбом угрюмого, но все же горячего Пола Ньюмана. И как после такого винить девушку за то, что слегка отвлеклась?
– Точно. – Подавив вздох, я направилась к ленте, а он пошел за мной. Его уверенная походка легко соотносилась с моей, более быстрой. Я не собиралась его обгонять, поэтому замедлилась. Каблуки цокали по блестящему линолеуму.
– Которые из них ваши?
– О, я могу забрать… – Его пристальный взгляд заставил меня резко замолчать. Я вздохнула. – Алюминиевые Fendi[12] с красными ремешками.
Не говоря ни слова, Люсьен – ну серьезно, он казался слишком крупным и грубым для Люсьена – повернулся и начал стаскивать мои сумки с конвейерной ленты. Поставив последнюю из них на пол, он бросил на меня еще один взгляд.
– Это все ваши сумки? – спросил он, будто я притащила с собой приданое. Их было всего четыре.
– Если только у меня не возникло внезапной амнезии, да, это все.
– Хм-м.
Два ворчливых возгласа и «хм-м». Чудесно.
– Люблю быть ко всему готовой, – захотелось сказать мне.
Он бросил на меня хитрый взгляд.
– А ручку не захватили.
– Ручку?
– Для автографа, который я так хотел.
Ох.
– Когда собираешься попросить автограф, Брик, нужно подходить с ручкой в руке.
– Буду иметь в виду.
Что ж, это будет веселая поездочка.