Подземелье замка было выморожено насквозь: от дыхания в воздухе повисали облачка пара. Ноздри щипало.
Дойл повёл плечом и неспешно спустился вниз. По раннему времени он не ожидал застать в темнице никого, кроме смены охраны, но ошибся: ему навстречу вышел, сгибаясь в поклоне, Рикон.
– Милорд сегодня плохо спал? – спросил он.
– Милорд не спал вовсе, – отмахнулся Дойл. – А тебя что принесло сюда?
– Я осмелился задать несколько вопросов человеку, который стрелял в милорда.
«Задать несколько вопросов» на языке Рикона обычно означало «переломать все кости, вытряхивая правду», поэтому Дойл напрягся. Но Рикон его сразу же успокоил:
– Мне передали указания милорда. Райта не подвергали… интенсивным методам поиска истины.
– Проводи, – сказал Дойл и, вопреки этому, первым пошёл к красной камере. Она пока была пуста. По знаку Дойла, её отперли, внутрь занесли массивный деревянный стол, бочку воды и жаровню. В ней раскаляли клещи и прочие инструменты для того, что отец Рикон деликатно называл «поиском истины», но Дойл сразу же велел поставить её поближе к столу и сел так, чтобы почти прикоснуться к её горячему боку больной ногой.
Райта приволокли – его ещё не допрашивали, но уже как следует избили. У него заплыл глаз, на щеках воспалялись кровавые следы ударов чем-то тяжёлым – наверное, железной перчаткой.
– Оставьте, – велел Дойл, когда Райта начали приковывать к стене.
Он часто так делал – оставлял подозреваемому видимость свободы, хотя бы такую жалкую, как отсутствие кандалов. Это мешало особо упрямым идти на принцип и сопротивляться до последнего – хотя бы потому что они в глубине души понимали: каким бы страшным ни был допрос, всё может стать ещё хуже.
Райт поднял голову и посмотрел, но без того вызова во взгляде, который так разозлил Дойла. Сейчас это был взгляд напуганного и уставшего человека – никакой звериной ярости.
– Итак, – произнёс Дойл, разглядывая Райта, который пытался встать на трясущихся ногах, – Тони Райт, замковая стража. Успешно показал себя в последней военной кампании, после этого два года служил королю Эйриху в Шеане. А вчера совершенно нелепым способом попытался застрелить меня из арбалета. Зачем, Райт?
Райт выдохнул и проговорил как по-заученному:
– Вам всё равно не понять. Отрубите мне голову – и дело с концом. Вы – отродье тёмных сил. Надо было вас попробовать пристрелить.
Дойл облизнул губы и рассмеялся:
– Прости, Райт, – сказал Дойл, напрягаясь и вставая с места, – но это звучит совсем неубедительно. Ну же, ты устал, тебе больно. Достоверности ни на грош. Зачем ты в меня стрелял?
Несколько мгновений Райт стоял, выпрямившись и почти на голову возвышаясь над Дойлом, а потом повалился на колени и закрыл лицо руками. Его плечи затряслись, и он сумел выдавить:
– Милорд, они заставили меня.
Дойл прислонился к столу, сложил руки на груди и принялся ждать. Лжёт он или говорит правду – будет видно. Но это звучало интересно и, пожалуй, опасно. Не было ничего хуже покушений, за которыми стояли какие-нибудь «они».
Райту понадобилась минута, чтобы отнять от лица руки и заговорить – быстро, срывающимся голосом:
– Они угрожали мне, угрожали моей жене. Я хотел… помешать, но они не оставили мне выбора. Я должен был убить вас – ради жены и сына.
Из его рассказа складывалась не слишком привлекательная картина. Некие «они» отлично знали, где именно живёт семья Райта, знали, какими путями ходит его жена, более того, однажды без ключа открыли дверь его дома. Они подловили его вечером, когда он возвращался из караула.
– У меня не было выбора, – повторил Райт.
– Угрожали жене… – протянул Дойл. До сих пор он думал, что этот выстрел – работа одиночки. Но если нет – значит, ведьмы повторяются. Того парня, Ивена, они подкупили обещанием вылечить сестру, Райта шантажировали жизнью жены. Весьма похожие схемы.
– Милорд, – подал голос Рик, – вы считаете оправданным поверить его словам?
Дойл вздохнул, взглянул на сильные здоровые руки бывшего военного и сказал:
– Запишите его показания после первого круга. Потом принесёте мне.
Райт тихо вскрикнул – не от боли, а от страха перед ней.
– Вы желаете присутствовать?
– Нет, – не глядя ни на Рикона, ни на Райта, Дойл вышел из камеры и поковылял наверх. Он за свою жизнь видел такое количество пыток, что давно привык к их виду, но именно взгляд Райта и его тихое сбивчивое признание – почти наверняка правдивое – заставило его вспомнить, как однажды он сам стоял на том месте, напротив палача.
Это был первый год войны с Остеррадом. Войска Стении во главе с блистательным Эйрихом сумели переломить наступление и, дав масштабную битву у реки Аны в двух днях пути от Шеана, погнали армии Остеррада обратно к границам.
Дойл командовал правым флангом, и в какой-то момент вместе с передовым отрядом вырвался слишком далеко вперёд. Остеррад расступился перед ним, как воды, и сомкнулся над головой. Из его отряда – сорока отличный воинов – не выжил никто. Дойл был уверен, что тоже погибнет, но был готов продать свою жизнь очень дорого. Когда под ним убили коня и он, повалившись, еле сумел обрести равновесие, стало ясно, что бой окончен. Пеший, он не мог сражаться с таким числом противников: в любой момент проклятая нога могла подвести. Но бросать оружие он не собирался. Меч у него выбили.
А потом оглушили, увернувшись от его кинжала и подойдя со стороны увечной руки.
Очнулся Дойл в телеге, крепко связанным. Всё тело болело так, словно его пинали сапогами с коваными мысами. Голова гудела. Возможно, немного придя в себя, Дойл попытался бы бежать, но не успел: телега остановилась, его вытащили на землю и поволокли к богатому походному шатру, а там – бросили к ногам короля Фрейна Светлейшего.
Дойл резко мотнул головой, прогоняя прочь воспоминания: второй день его мучили мысли, которых он предпочитал избегать. Не стоило думать о Фрейне. Единственное, что имело значение, – это приход Эйриха. Эйрих вытащил его оттуда. А через год Дойл лично, и не без удовольствия, насадил башку Фрейна на острую пику посреди Остеррада.
– Мальчишка! – крикнул Дойл, заходя в свои комнаты.
Джил высунул голову из-за сундука с одеждой.
– Подай одеться. Только что-нибудь…
Дойл не договорил, потому что Джил извлёк из сундука светлый камзол с золотой оторочкой. Однозначно, он был не так бестолков, как казался с виду.
Одевшись и выпив залпом кружку воды, Дойл отправился на одно из самых необходимых, но в то же время одно из самых неприятных государственных мероприятий – на заседание Королевского совета лордов. Раз в неделю милорды, которым король оказал особое доверие, собирались на совет, где обсуждали дела и проблемы государства. Дойл присутствовал на каждом – кроме тех, которые пропускал, занимаясь делами за пределами столицы. Именно на одном из таких советов он впервые нажил себе одновременно десятерых врагов, не позволив ввести оправданный, но слишком опасный двойной налог на хлеб и буквально вырвав у милордов их доход.
Сегодня он планировал поднять не менее неприятную для зажравшихся сиятельных свиней тему, связанную с чеканкой монеты, но дело ведьм заставило его отложить этот вопрос: ему было необходимо королевское разрешение на масштабный обыск у всех, кто покажется подозрительным, включая милордов, главу церкви Всевышнего и королеву. И это разрешение должно было быть услышано милордами – чтобы никто не рискнул оказать сопротивление.
Вышеупомянутые милорды были уже в сборе и как-то непривычно оживлены: возбуждённо похрюкивали, переговариваясь и потирая потные жирные ладони. Когда Дойл вошёл, разговоры стихли. Он кивнул всем сразу и прошёл на своё место по правую руку от королевского трона, пока ещё пустого.
– Милорд, – подал голос милорд Ойстер, – мы счастливы видеть вас в добром здравии.
Дойл впился в него взглядом и даже позволил себе усомниться: что если не загадочные ведьмы, а кто-то из этой хрюкающей стаи, рвущейся к кормушке власти, подослал к нему Райта? Он оглядел их внимательно, но не увидел ничего, кроме обычной жадности.
– Взаимно, милорд Ойстер, – ответил Дойл. Он не сомневался, что новость о покушении на него уже разошлась достаточно широко, как не сомневался и в том, что минимум половина лордов совета опечалена неудачей Райта.
Со стуком распахнулись задние двери, и в кабинет вошёл король – он был без парадного облачения, но его голову венчала золотая корона, усыпанная рубинами и изумрудами и украшенная крупным бриллиантом, чистым, как капля родниковой воды. Над центральным зубцом, держа бриллиант золотыми когтями, распахнул крылья царственный орёл.
Король остановился возле трона, и милорды – кроме Дойла, который даже из большого уважения к брату не собирался прыгать вверх-вниз, – поднялись со своих мест и поклонились.
– Приветствуем вас, милорды, – произнёс Эйрих и мягким движением руки разрешил всем занять свои места. – Мы рады видеть вас за столом Королевского совета. Особенно мы рады вам, любезный брат: мы были бы глубоко опечалены, если бы чёрный замысел злодеев увенчался успехом.
– Благодарю вас за заботу, Ваше Величество, – негромко ответил Дойл.
– Мы хотели бы быть уверены, что виновные понесут соответствующее наказание.
Губы Дойла дрогнули – не держи он себя в руках так хорошо, непременно улыбнулся бы. Эйрих предоставил ему блестящую возможность озвучить свою просьбу.
– Ваше Величество, разрешите просить вас… – начал он, и Эйрих тут же сказал:
– Мы не будем сомневаться, когда речь идёт о вашей жизни.
Милорды замерли – кажется, даже дышать забыли.
– Сир, человек, стрелявший в меня, признался, что действовал по приказу ведьм. Я прошу вас о разрешении провести обыск – в тех домах, в которых я сочту нужным. Если ведьмы попытались убить меня один раз, они сделают это снова. И, кто знает, не выберут ли они иную цель.
Брови Эйриха сошлись к переносице.
Кашлянул милорд Эск. Тихо сказал, как будто себе:
– Как жить спокойно в стране, где в любой момент к тебе в дом могут вломиться, ища неведомо что?
– Возможно, милорд, вам есть что скрывать? – так же тихо спросил Дойл.
Эск побледнел, но оправдываться не начал, только провёл рукой по короткой седой бороде.
– Обыск в домах лучших людей столицы, – произнёс король, – это не лучшее, что может одобрить монарх. Но мы не отступаемся от своих слов: если это нужно, мы даём разрешение.
Дойл откинулся на спинку стула и прикрыл глаза: на сегодня он получил то, что мог.
По одному начали выступать милорды. Ещё немного поговорили об обыске, потом перешли к своим делам: к налогам, военным учениям и будущим пирушкам. Дойл слушал их вполуха, но мало что пропускал: если бы какая-то из идей показалась бы ему опасной, он сумел бы отговорить от неё Эйриха. Но в этот раз милорды были скромны и даже скучны. Никто не просил новых статусов для своих земель, никто не желал поднять налог на торговлю с Остеррадом и даже никто не жаловался на жестокость Дойла, так сурово расправившегося с мятежом на севере.
В тот момент, когда милорд Ойстер закончил свой пространный монолог о ветшании благородного сословия, Эйрих хлопнул ладонью по столу и объявил совет на сегодня закрытым. И только когда члены совета разошлись, Эйрих снял с головы корону, положил на стол, потёр лоб и спросил:
– Ты уверен, что это необходимо? Я тебя знаю, ты перетряхнёшь весь город, включая святейшие дома, особняки милордов и даже… – он улыбнулся, – дом этой леди Харроу.
Дойл не вернул ему улыбку и серьёзно сказал:
– Я начну с особняков милордов и дома леди Харроу. Мне не нравится то, что происходит. Особенно…
Он не договорил, но Эйрих понял: особенно сейчас, когда королева ожидает наследника.
– Скоро Большая охота, – произнёс Эйрих задумчиво.
– Отмени. Ты уедешь, королева останется здесь, а я не смогу разорваться и защищать вас обоих, – Дойл совершенно забыл об охоте, и она была очень не вовремя.
– Не могу. Это священный праздник, если я отменю его – пойдут нехорошие толки. К тому же… Вне стен замка я неплохо постою за себя сам, а ты присмотришь за королевой, – Эйрих коснулся его плеча, – или мы поедем все втроём. Я не прятался даже во время войны, когда враг был близко. Не буду и сейчас.
Всё, что Дойлу оставалось, – это согласиться: у него не было никаких доказательств, способных удержать брата в замке. Значит, нужно было разобраться с ведьмами до того, как начнётся Большая охота: в ближайший месяц.
С этими мыслями он начал формировать группы обыска. Первая из них должна была сегодня же обыскать дом леди Харроу. Меньше чем за час до выхода Дойл решил возглавить её лично.