Марика и Ратов не разговаривали друг с другом уже две недели. В воздухе повисло напряжение, искрившееся, словно два грозовых заряда, как только они переступали невидимую черту.
Почему так произошло? Марика даже не хотела об этом думать. Вдруг оказалось, что нежность в любой момент может смениться раздражением, безразличием, апатией.
Никаких причин для этого не было. Игорь – умный, обаятельный, успешный. Любит ее. И ничего не изменилось.
Каждая жена достойна своего мужа. Ратов – великолепен. Или все-таки изменился? Да, изменился. Совершенно другие глаза, напряженный взгляд.
«Смотрит на меня как на пустое место».
Марика услышала, как подъехал автомобиль.
Не заходя в дом, Игорь гуляет по дорожке, много говорит по телефону. Потом проходит к себе, принимает душ, утыкается в компьютер и засыпает далеко за полночь. Один. И так каждый вечер.
Они снимали дом в правительственном поселке в Петрово-Дальнем на Рублевке. Изумительный воздух, с реки тянет прохладой и свежестью.
В этом году затянулась золотая осень. Еще несколько дней назад на деревьях держалась обильная пожелтевшая листва. Она притягивала к себе солнечные лучи, излучала тепло, и казалось, что это будет продолжаться бесконечно долго.
Сейчас тоже неплохо. В воде отражаются кроны деревьев, над прибрежными зарослями плывет туман. Она любит спать обнаженной, с открытым окном, под теплым одеялом.
Дай бог терпения пережить это. Все еще будет хорошо. Просто у Игоря сложный период. Она даже помнит, как все началось.
Первые месяцы их совместной жизни Ратов переживал эмоциональный подъем, готов был горы свернуть, рисковать, работать круглыми сутками. И ласкал, любил ее. Покрывал поцелуями ее руки, волосы, все тело.
Она очень боялась перемен, но он не мог остановиться и с радостью принял предложение перейти из Кремля в правительство. Еще бы – сразу в кресло министра по экономической реформе.
Его не смущало, что «министерство реформ» существует только на бумаге. Даже не на бумаге. Скорее в головах тех, кто предложил ему должность с красивым названием. Первые и сумбурные наброски. И абсолютнейшая пестрота мнений, как, что и зачем реформировать.
Да и стоит ли этим заниматься, пока страну корежит от кризиса, который уже объявили успешно преодоленным?
А он, сволочь, не отпускает, трясет и лихорадит. Особенно любит нагадить после оптимистических обещаний и прогнозов. На следующий день или ближе к вечеру.
Мечтатели! Противно об этом вспоминать. Наивные. Сейчас время не идеалистов, а жестких и циничных прагматиков.
Что, не знала она этого? Конечно, знала. И понимала, каких сил этот эксперимент будет стоить Игорю. Хотела поддержать его.
Но все остановилось, застопорилось, отодвинулось на неопределенное время. Как-то легко и незаметно отменилось. В традициях отечественного бизнеса: у тебя деньги, а у меня товар. Хорошо, я пошел за деньгами, а ты за товаром. Разошлись и никогда больше не встретились.
Хорошо еще, что его оставили работать в администрации на Старой площади. Правда, переместили на более скромную должность. Пусть знает, что нельзя метаться между Кремлем и Краснопресненской набережной.
Тандем – он, конечно, тандем, но нужно и голову на плечах иметь. Суету никто не любит.
Ратов даже заболел и попал в больницу. Она пришла навестить.
Он лежал в отдельной палате на первом этаже старого здания с номенклатурной мебелью, оставшейся от советских времен. С инвентарными бирками. Через балконную дверь можно выйти сразу в парк.
– Прикольное место, исторические фильмы снимать, – сказала она.
Марика надеялась, что Игорь улыбнется, как прежде, возьмет ее руку и будет говорить, что он соскучился.
Однако Ратов тяжело вздохнул и сообщил:
– Вот лежу тут и думаю: как бы нам исхитриться, чтобы получилось ну хотя бы не хуже, чем у китайцев.
– Придумал? – спросила она. – Это все, что ты хочешь мне сказать?
«Ну не дура! Нашла время обижаться».
А он запомнил и, когда вышел из больницы, похудевший, пропахший лекарствами, непривычно суровый и почему-то испуганный, стал сторониться ее. Тогда они и переехали в Петрово-Дальнее.
«Чтобы быть подальше друг от друга», – усмехнулась Марика и отошла от окна.
Ратов все еще шелестел листьями вдоль дорожки. Словно крот, выползший из норки.
«Сегодня холодно, он замерз. Простудится. Нужно выйти к нему. Любая на моем месте давно бы вышла и помирилась. Но он сам не хочет. Я же вижу».
Из зеркала на нее посмотрела красивая молодая женщина с блестящими черными волосами и гордо посаженной головой.
«Стильная, эффектная, ничего не скажешь. Но глаза! Припухшие и тревожные. Портят все впечатление».
Игорь не может забыть разговор, о котором она не переставала сожалеть. Хотя какая разница? Не в тот раз, а чуть позже поговорили бы. Все равно случилось бы. К этому шло.
«Вот Громов мог понять. Лучше не думать и не вспоминать. Игорь простил, что было на Сахалине. И все складывалось хорошо. В принципе. Черт ее дернул тогда ляпнуть!»
– Игорь, ты стал слишком самоуверенным. Нечего переживать. Сам виноват.
Он вздрогнул, как от удара. Зря, напрасно, ну зачем это сказала!
– Я виноват? В чем?
– Нужно быть в команде. А у тебя слишком много гордыни. Самый умный, всех презираешь. Разве я не вижу? Я устала, устала. Ты очень тяжелый человек. Тебе об этом не говорили?
Вот это было уже явно лишнее. И ведь знала, что нельзя злить его, тем более несправедливо. Она должна была остановиться, но ее понесло.
– Ты говоришь, отменили реформу. Какую? Тебя отменили, Игорь, чтобы не задавался. И знал свое место.
– Не тебе об этом судить. В общем, не лезь не в свое дело. Ты в этом вообще ничего не понимаешь! – Впервые он был груб, разозлен. Еще чуть-чуть и ударит ее.
И странно, ей очень хотелось, чтобы так и случилось. Ну пусть даст ей пощечину. Она заслужила.
– Видишь ли, дорогая, – зловещим голосом добавил Игорь – слово «дорогая» было произнесено как «дрянь ты последняя», – если бы я не был гордым, как ты говоришь, вряд ли мы были бы вместе.
– На что ты намекаешь? Недостойна тебя, простовата, да еще с гнусной историей в прошлом. Из подворотни. А ты мальчик-мажор!
– Заметь, не я это сказал! – крикнул он и грохнул дверью. После этого будто кошка между ними пробежала.
Она должна была удержать его. Но не хотела. А в чем ее вина? Она тоже обиделась. Получается, что она вообще ничего не значит. Так, бесплатное приложение к жизненному успеху господина Ратова. А если успеха нет, и она не нужна. Все девальвируется. Спасибо, вы свободны!
«Все правильно. Наш интерес к другому человеку эгоистичен. Самые сильные чувства испытывают к тем, для кого больше всего делают. Многие женщины любят быть жертвами. Но это не мой случай. А мужчинам не нужны свидетели неудач».
«Что это я? – спохватилась Марика. – Думаю как старая дева, для которой все мужчины на одно лицо. Но для Громова я была одна большая неприятность. А он смотрел на меня влюбленными глазами. И ни о чем не сожалел».
Опять этот Громов! Да что ты о нем знаешь? Ничего не знаешь. И не нужно.
Словно ударило током, когда она впервые увидела Громова. Глядя на него, сразу почувствовала – настоящий мужчина. Инстинктивно.
Это глупость. Если разведемся с Игорем, я никогда больше не выйду замуж. Сразу сдалась? Нужно бороться за счастье. А если не хочется этого делать? Не желаю вдыхать новую жизнь в старые отношения. Одна у меня жизнь.
Дойти до края и тогда понять: а зачем живу, кто мне нужен, кому я нужна? Нет, хватит! Не хочу депрессии и переживаний.
«“Суть дьявола растворена во вселенной”. Берегись, девочка», – Марика капризно надула губы и усмехнулась.
Телефон противно задребезжал на столике у зеркала.
– Ни от чего не отвлек? – спросил в трубке голос Громова.
Марика пыталась скрыть волнение, услышав голос Громова, но ей это не удалось. Все эти месяцы она ждала, что он позвонит, неожиданно появится перед ней – не важно где: на улице, на лужайке перед домом, в офисе.
– Не помешал? – повторил свой вопрос Громов.
– Ты в Москве?
– Уже несколько месяцев.
– Ни разу не позвонил. Почему?
– Ты знаешь.
«Да, он не хотел мешать. Я на его месте поступила бы точно так же».
– У тебя все в порядке? – забеспокоился Громов. – Как Игорь поживает?
– Прогуливается вокруг дома, воздухом дышит. Это его любимое занятие.
«Зачем я это сказала? Нехорошо. Он все поймет. Словно я жалуюсь».
– Хотелось бы встретиться, – предложил Громов. – Посидим в кафе. Поболтаем. Мы ведь друзья?
– Я не могу. Позвони мне завтра. Нет, я сама позвоню.
– В любое время, – сказал Громов.
После затянувшейся паузы он добавил:
– Буду ждать.
Скрипнула входная дверь. Ратов снимал в прихожей ботинки. Повесил плащ. Не заходя в кухню, побрел по лестнице на второй этаж.
Институт, в котором обустроилась лаборатория Громова, находился на юго-западе Москвы. После появления на свет в нем неизменно поддерживался режим секретности.
– Вакцину от СПИДа разрабатывают. Боятся заразу разнести, – говорили догадливые местные жители и обходили институт стороной.
Однако в новые времена эти страхи отступили перед суровой рыночной действительностью. В помещении института отрылся обменный пункт, а на прилегающих территориях словно грибы после дождя стали появляться жилые дома, проходившие в официальных документах как «малосемейные общежития для аспирантов и научных работников».
Судя по внешнему виду упитанных «аспирантов», особенно по блеску в глазах, в которых застыло отражение денежных купюр, а также по «прикиду» их нагловатых подруг, все они неустанно занимались науками, из которых главной считали науку торговать, предпочитая теории практические занятия.
Ратов объявился через два дня. «Неужели узнал о моем разговоре с Марикой?» – подумал Громов.
– Есть необходимость встретиться, – сухо сказал Ратов.
– Что-то случилось?
– Нет, все в порядке. Хотел бы продолжить тему. Я имею в виду турботехнологии.
– Что, заинтересовало?
– Не оставило равнодушным. Особенно мое руководство. Получил указание перейти к обсуждению практических вопросов.
– Надо же. Не ожидал. Думал, тянуть будете. В Кремле интересуются фундаментальной наукой?
– Я уже не работаю в Кремле. Обсудим при встрече.
– Подъезжай ко мне, – предложил Громов.
– Нет, «лучше вы к нам». Как в «Бриллиантовой руке». Записывай адрес. Где это, знаешь?
– Не в деревне живем и не в Америке. Найду.
– Жду завтра к десяти. Устроит?
– Вообще-то были другие планы.
– Отложи. Оно того стоит.
– А нельзя подъехать ближе к обеду? Утром пробки.
– Слушай, с тобой трудно договориться. Бросай все и приезжай. К десяти часам. Потом у меня совещание. Я теперь, знаешь ли, большой начальник.
– Ты всегда им был, – сказал Громов.
Ратов сделал вид, что не заметил эту реплику:
– Да, прихвати с собой презентационные документы, если имеются.
– Не успели подготовить. Голова всякой чепухой занята. Формулы, опыты.
– На людях?
– Пока на мышах.
– Мышей и прочую живность можешь с собой не брать.