Нормально поговорить с Сашкой у меня в тот день так и не получилось. Когда я добрался до больницы, его уже накачали какой-то тормозящей наркотой. Он лежал на нерасстеленной кровати в трёхместной палате, под безучастным присмотром крепкого медбрата. Один из соседей по палате читал цветастую газету с большими заголовками. Другой сосед отсутствовал.
На Сашке были серые летние брюки и бледно-голубая рубашка, расстёгнутая на две верхние пуговицы. Льняной пиджак свисал с тумбочки у изголовья. Один выцветший кед стоял на полу, раскинув шнурки. Другой остался на ноге и вместе с ней упирался в спинку кровати.
– Саша? – позвал я вполголоса. – Лобач?
Он улыбнулся в мою сторону и вяло хлопнул ладонью по бордовому покрывалу.
– Привет, Костыль, – промямлил он. – Письмо моё получил?
– Ага. – Я подошёл ближе. – Спасибо.
Я заметил, что на Сашкиных лохмах, в прошлом беспросветно чёрных, проступила ранняя седина. До Риги мы пять лет не виделись вживую. Кроме цвета волос, впрочем, мало что изменилось. Всё первичные признаки Лунина Александра были на своих местах: тонкая шея, профессиональная небритость, впалые щёки затравленного гения. Только глаза, погашенные медикаментами, не были похожи на Сашкины.
– Отлично, – ответил он, закрывая эти чужие глаза. – Значит, ты в курсе.
Я хотел возразить, но одёрнул себя.
– Ага, – кивнул я. – Потом – в смысле, завтра – поговорим обо всём.
– Ммм, – утвердительно промычал он. – Поговорим.
Нужный диагноз Сашке ставили до половины шестого. Я сидел во дворе больницы на своей сумке и очень хотел есть. День был ясный и свежий. То ли дождь прошёл ночью, то ли в Риге в конце августа так положено.
Наконец выкатили Сашку в инвалидном кресле. Микроавтобус, всё это время стоявший напротив больницы, подъехал к крыльцу и оказался машиной «Янтарной обители». Сашку взяли под руки и завели в салон. С ним сел медбрат из «Обители», на вид чересчур хрупкий для своей профессии. Я сел рядом с водителем.
Когда мы отъехали от больницы, Сашка подал голос. Я сначала не разобрал слова. Думал, он обращается к медбрату. Но тот постучал меня по плечу.
– А? – я обернулся.
– Возьми ключи, Костыль, – повторил Сашка, глядя в пространство несвоими глазами. – От дома. Они в портфеле.
Медбрат вопросительно посмотрел на меня. У него на коленях лежал кожаный портфель, исчерченный царапинами.
– Может, я весь портфель возьму? – предложил я. – Если он больше не в статусе вещественного доказательства.
– Да-да, – засуетился медбрат. – Конечно, возьмите. – Он протянул мне портфель. – Вы же будете присутствовать при оформлении, да?
– Обязательно.
До «Янтарной обители» мы доехали за полчаса. Нас встретили на улице, у главного входа, в сени образцовых сосен и раскидистого козырька над крыльцом. Высокая немолодая женщина с деловой стрижкой представилась Валентиной, главврачом. Рядом с ней участливо жался мужчина по имени Янис, «старший специалист». Он был гладкий и хрупкий, как медбрат из микроавтобуса.
Валентина уважительно взяла Сашку за локоть и увела в сверкающие глубины клиники. Меня поразило, как она при этом говорила с ним: бесперебойно, негромко, вдумчиво, убедительно и сплошь о постороннем и приятном. Речь Валентины завораживала. Хотелось идти следом, слушать.
Но я остался в регистратуре, с Янисом. Он принёс мне кофе, которого я не просил, и разложил передо мной бумаги, покрытые мелким шрифтом. Всё было по-латышски. Янис полез в компьютер, чтобы распечатать перевод. Я остановил его. Меня подташнивало от голода и запаха кофе.
– Это ведь на один день, я правильно понимаю? Завтра, когда его сестра приедет, вы же всё равно по-новой будете офомлять? С ней?
В общем, я поставил четыре подписи в местах, отмеченных галочкой, и заплатил пятьсот двадцать евро за первые сутки. Сашка, естественно, мне их потом вернул. Страховка у него и правда неплохая. Неделю «Обители» ему покрыли без вопросов.