Все люди делятся на тех, кто дает и тех, кто забирает. Одни щедро одаривают, другие с жадностью отнимают. Первые даруют жизнь, вторые ее похищают. На каждую встречу приходится одно расставание, а на каждое приобретение – потеря. Я слишком сильно радовалась прорыву в нашей группе. Настолько сильно, что вселенная решила лишить нас Филиппа.
Наша группа – далеко не единый организм. Любого из шестерки можно убрать – ничего не изменится. Но у случившегося будут последствия. Я думала об этом весь вечер и долгую ночь. Не удавалось даже задремать – все рисовала в воображении мертвого Липпа. Что с ним стало? Он заступился за девушку в подворотне, которую хотели изнасиловать, а негодяи избили его до смерти? Или он оказал сопротивление грабителю, позарившемуся на его золотые часы, за что был ранен ножом? Меньше всего верилось, что кто-то спланировал это, разработал целую стратегию, продумал все до мелочей, выждал нужный момент и напал, застав его врасплох. Когда я перестала думать о том, почему его убили, в голову полезли мысли о том, было ли ему больно, успел ли он все осознать? А много ли было крови?
В четыре часа утра я решила даже не пытаться уснуть и отправилась в комнату Эда, где все еще горел свет. Когда дверь открылась, мы встретились уставшими взглядами. В каком-то роде мы оба опустошены, но каждый по-своему.
К тому времени, когда я закончила свой рассказ о случившемся, брат без остановки нервно покусывал прядь рыжих волос и часто моргал.
– Это плохо, Ева. Еще проблем с законом нам не хватало.
Эд начал осматриваться по сторонам, словно вся его жизнь оказалась под угрозой, и все, принадлежащие ему краски с картинами могли исчезнуть в следующую минуту. Он слишком сильно любит все, что имеет. Иногда можно услышать, как брат разговаривает с кисточкой, называя ее непослушной, и уговаривает холст быть более податливым.
– Не думаю, что у нас будут проблемы с законом, – с сомнением высказалась я.
– Они проведут обыск в квартире?
– А у тебя здесь что-то запретное хранится?
Эд пожал плечами и принялся наматывать прядь волос на большой палец.
– Они кого-то подозревают?
– Следователь спрашивал о членах нашей группы. Хотел, чтобы я выдвинула кандидатуру на роль главного подозреваемого.
Брат явно о чем-то задумался, он откинулся на спинку дивана, закрыл глаза, а сам принялся перебирать пальцы, словно пересчитывать один за другим.
– Это – разумно, – громко выпалил он, широко раскрыв глаза. – Шестеро много времени проводили вместе. Думаешь, у этого Филиппа есть другие друзья?
Я развела руками. Липп любил поболтать, но почти всегда говорил не по делу. Он мог часами обсуждать других, шутить на пустом месте, иронизировать, выдавать по три сарказма в минуту, и лишь в редкие минуты проглядывалось его истинное «я», и оно довольно мрачное. Это та бездна, в которую не нужно долго вглядываться – достаточно одного мимолетного взгляда, чтобы все ощутить.
– Может, это кто-то из его коллег? – предположила я.
– Брось, Ева! Что могут не поделить пожарные? Кто больше воды выльет на огонь?
– А что могли не поделить в нашей группе?
Эд массировал шею с закрытыми глазами. Ему жизненно необходим полноценный отдых, а не пара часов сна в сутки.
– Откуда мне знать? Он же пироман.
– Эд, – начала я, – убили человека, как это можно осознать? Не понимаю, как это могло произойти с Филиппом?
Брат посмотрел на меня так четко и ясно, будто наконец-то прозрел, и больше не осталось в мире тайн, которые он еще не разгадал.
– Ты же знаешь, с такими, как мы, никогда не бывает просто. Видимо, спокойная смерть тоже не для нас.
– Не говори так, – я взяла его за руку, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Собираешься что-то предпринять?
– Думаю, придется закрыть группу на время расследования. Мы и в хорошие времена не могли поладить, а теперь… – я махнула рукой, понимая, что, скорее всего, никто не оправится после такого, и встречи окончательно прекратятся.
– Понимаю, – Эд обнял меня, и его объятия каким-то образом сумели унять тревогу. Через несколько минут меня начало клонить в сон прямо на его диване, пока он неподалеку стоял за мольбертом и рисовал.