Нет. Я точно попаду в ад. Хоть я и не верю в его существование, но именно такую судьбу мне пророчит чокнутая бабка из квартиры напротив, сталкиваясь со мной на лестничной клетке. Никогда не мог понять, за что она меня так невзлюбила? По-моему, я не сосед, а мечта: футбол ночами не смотрю, шумных вечеринок не устраиваю, даже любовницы у меня, в основном, какие-то тихие. К тому же я не курю. А если и курю, то скромно устроившись под вытяжкой, делаю пару бесполезных затяжек и тушу сигарету, не успев даже понять, зачем я прикурил. Гости ко мне заходят редко, разве что пара старых друзей и мама с сестрой, да и те – не чаще раза в месяц, из вежливости.
Так что же не нравится бабуле во мне, тридцатилетнем чистоплотном и спокойном мужчине? Как не выйду, так злобно вцепится в меня тусклым, полуслепым взглядом и бормочет что-то про Божью кару. Наверное, путает с кем-то. Старость не радость, это уж точно. Черт, да и мне не далеко до старости. Время бежит предательски быстро, а я все так же одинок, глуп и ни хрена не понимаю в жизни. Это, наверное, и есть мой ад.
Погода сегодня выдалась не самая плохая. Минус двадцать шесть вежливо позволили моему форду завестись. Пусть прогреется. На работу сегодня не хотелось больше, чем обычно. В голове прочно засело ощущение, что в ближайшее время непременно произойдет какое-то дерьмо. Мне, как отчасти рекламщику, нельзя не доверять шестому чувству. Именно оно, по сути, и не дает умереть с голоду. Интересно, какое именно дерьмо сегодня случится? С этими мыслями я стал не спеша выезжать из двора. В семь-восемь утра у нас еще темно. Чертова работа: выходишь из дома – еще темень, выходишь из редакции – уже темень. Вот он, знаменитый конец света – офисная рутина.
Прибывая в мыслях о предстоящем мне очередном бесцветном дне, я не заметил, как кто-то выбежал прямо навстречу моей машине, бешено размахивая руками. Фары ослепляли, и я не мог разглядеть черты утреннего сумасшедшего. Дверь в машину открылась, и вместе морозным воздухом в салон ввалился человек, и плюхнулся на сидение. От него жутко разило алкоголем, сигаретами и другими ароматами, не типичными для утра.
– Вадос! Ты такой внезапно появляющийся тип! Поехали отсюда, скорее!
Я не знал, как реагировать на ситуацию, но все же губы медленно растягивались в радостной улыбке. Некогда мой лучший друг – одногруппник с журфака Олег Колецких, или просто Окол, своим появлением приостановил работу генератора рутинных мыслей и паранойи в моем едва проснувшемся мозгу.
– Околыч, ты какими судьбами тут под утро, рассказывай? И куда везти тебя?
Сказать, что встреча неожиданная – ничего не сказать. Мне действительно было не в тягость добросить его, а даже наоборот. Отвлечься, расспросить о ребятах, кто да чем живет. Последние года три-четыре мы почти перестали общаться. Я, конечно, не тосковал. Мне всегда было достаточно своего подобия гордого одиночества, но, все же, я немного скучал по своему доброму товарищу.
– Вадяра, – орал Окол, – я тебя так люблю! Куда везти? Отвезите меня в Гималаи! – фальшиво пропел Олег, – Брат, ну серьезно. Как ты, расскажи вообще?
Я все еще пытался переварить сюрприз и только лыбился и молчал.
– Олеж, куда везти, серьезно? А то мне на работу. Зато пока ехать будем, все расскажешь. Домой тебя, думаю?
Окол посмотрел на меня серьезным, и каким-то даже разочарованным взглядом, но, эпично икнув, кивнул головой.
Я помнил, где Олег живет. Не близко, но на работу успею. Я посмотрел на Окола, который задумчиво уставился в окно ошалевшими глазами, и качался под несуществующую музыку.
– Околыч, ты, смотрю, все торчишь? А Аня как реагирует вообще на это?
Я ни в коем случае не хотел обижать парня или упрекать в его образе жизни, но нельзя было не спросить. Когда ты женат на прекрасной женщине, у вас двое детей, как можно продолжать пить как скотина и пылесосить зеркала? Хотя, видимо, я вообще этим не увлекался никогда, и мне не понять.
– Ох, Вадяра, – как-то горестно начал Олег, – жизнь такая! Думаешь, вот где Аня? А Аня там, откуда ты меня только что забрал. Пляски пляшет с полным носом белого. Вот мне на работу сегодня, а эта истеричка еще визжит там!
Так странно. То есть и так бывает, когда семья? Видимо, у меня неправильные представления о семейной жизни.
– Погоди, Околыч, а дети где?
– Дети, как гуси – живут у бабуси, – грустно отрезал Олег, – Устал я, Вадик! Бля, как устал! Хочется бросить все к чертовой матери и уехать куда-нибудь далеко, на какие-нибудь Карибы сраные. Но нет же. Люблю я их. Что у меня кроме них? Да ничего. Да и хорошо ведь лишь там, где нас нет.
Окол как-то мгновенно протрезвел после своих слов. Я слушал внимательно и параллельно думал о дерьме, которое согласно моей интуиции, должно было вскоре произойти.
– Вадюш, ну ты то как? Расскажи мне, а то совсем потерялись последнее время! – в упор уставился на меня Олег, параллельно шаря в своем чемоданчике.
Мне как-то не хотелось ничего рассказывать, но я вежливо начал свой заученный, затертый до дыр рассказ для одноклассников, дальних родственников и временных женщин. Рассказ всегда звучал примерно так:
«Все так же работаю заместителем главного редактора в журнале „Caraool“, параллельно пишу рекламные статьи и лозунги для компаний, продающих и производящих любое говно, от глазированных сырков, до грузовых автомобилей. Не женат. Детей нет. Живу один. Есть пес, но живет он у мамы. Работаю почти без выходных, но не жалуюсь. В прошлом году получил награду за вклад в развитие культурной жизни города. Да-да, сижу в кабинете с пафосной табличкой, гласящей: «Вадим Но. Заместитель Главного Редактора» У мамы все хорошо. Да. Ксюша третьего родила».
Когда я кому-то это рассказываю, сразу так грустно мне становится от того, сколько я упускаю. Неудачник.
Пока я безучастным тоном выдавал свою серую историю, краем глаза наблюдал, как Окол выудил из чемоданчика планшет и с лицом художника, тщательно формировал на нем дорожки какого-то грязно-белого цвета, ловко орудуя возникшей в красных пухлых руках, пластиковой картой.
Я вежливо отказался в ответ на предлагающее «м» и заметил, что мы уже подъезжаем к дому Олега.
Олег потирал нос и нервно озирался вокруг. Интересно, сейчас начнутся приглашения зайти на чай, посмотреть фото с Таиланда, вино, кофе? Но, благо, нет. К моей радости, у Окола не было настроения вести утренние вежливые беседы.
– Вадюш, – как-то печально протянул Олег, – ты прости, что я так с утра напал на тебя! Я побегу домой, хоть душ приму перед совещанием. Ты давай, звони, пиши! Не теряйся!
Я пожал Околу руку, тепло попрощался. Штампы. Дверь звучно захлопнулась. Я видел, как Окол пошатываясь, идет к подъезду. Уже минут через двадцать он забудет, что я обещал позвонить. Зачем? С годами все воспоминания выцветают, как старые фотографии, а связи рвутся, как прогнившие нитки на пожранных молью пальто.
Я включил радио и, не торопясь, выехал на дорогу. Уже немного опаздывал, но моя работа требовала пунктуальности лишь в сдаче материала. Я бы мог, по сути, заглядывать в офис только по срочным делам, если бы мне было чем заняться помимо работы. А дома, в одиночестве, меня с аппетитом съедала жирная, ненасытная тоска.
Гололед сегодня дикий. Эксперты по оценке ущерба автомобилей при авариях сегодня явно не останутся без работы.
Играла какая-то убогая, попсовая песня. Я остановился на светофоре и попытался настроить интернет-радио. Любимая джазовая волна заиграла автоматически, будто бы тюнер читал мои мысли, как всезнающий ребенок индиго. Арета Франклин[1] вселяющим надежду тоном вещала: «I say a little pray». В продрогшей машине сразу стало заметно уютнее и светлее.
Я вспомнил Окола и Аню десять лет назад. Такие жизнерадостные, яркие и безнадежно влюбленные. Мы на них наглядеться не могли. Конечно, были и ссоры, и драки, и истерики под кайфом. Но они всегда были словно человек о двух головах. Будто бы легенда о том, что все люди раньше были единым целым, и разгневавшиеся боги действительно разделили всех на две половинки, была правдой, а Окол и Аня встретили друг друга и собрались воедино.
Я думал, в тридцать нюхают и гуляют ночами только рок-звезды и одинокие безбашенные представители богемы, но никак не люди с семьей, детьми и летним домиком с яблоневым садом.
Но я был не прав. И это – мой город. Этим все сказано. Сумасшедшая провинция, которая никогда не спит. В маленьких городах с претензией на столицу всегда будет куча несостыковок. В таких местах развивающаяся индустрия и всесторонний прогресс всегда шагают в ногу с декадансом, исполняя корявое и неуклюжее, но чем-то завораживающее танго. А что я? В одиночестве танцую странный шаманский танец деньгам и успеху, но зачем? Может быть, зря я танцую? А на дворе двадцать первый век, и над шаманами сейчас только смеются, снимая на свои пижонские телефоны дешевый корм для социальных сетей.
С этими мыслями я подъехал к зданию, в котором располагался мой комфортабельный гробик о четырех стенах, припарковал свой черный, не самый старый форд, поставил его на сигнализацию и приготовился нырнуть в сухие, но такие привычные объятия рутины. Доброе утро, Вадим. Увы, нас вряд ли ждут великие дела.
В уже спешившие захлопнуться серые двери лифта в последний момент успела просочиться маленькая фигурка. Уже седьмой или восьмой раз стройная, коротковолосая блондинка составляет мне молчаливую компанию. Опять я вдыхаю этот свежий, манящий аромат ее парфюма. Почему я до сих пор не спросил, как ее зовут? Я никогда не был обделен женским вниманием, но окончив университет, стал как-то глупо робеть. Оттого, наверное, секретарши все чаще в своих гнусных перешептываниях крестят меня геем. Я посмотрел в зеркало на боковой стенке лифта. Выгляжу вроде неплохо. Мои сто восемьдесят два сантиметра роста всегда внушали слабому полу ощущение защищенности. На вид, конечно, немного тощий для взрослого мужика, но и не сломаюсь пополам от резкого порыва ветра. Может быть, я тоже ей нравлюсь? Блондинкам ведь нравятся брюнеты. Наверное. Господи, мне четырнадцать лет. Соберись, поздоровайся, представься! В тот момент, когда я уже готов был начать беседу, двери лифта открылись на шестом этаже, и фигурка, сверкнув скромной улыбкой, скрылась в темном дверном проеме. Значит, в другой раз.
Наш главред Коля Вахрушев всегда славился своей любовью к хайтеку: новомодные девайсы, зеркальные очки с оправами всех цветов радуги, какая-то невнятная космическая музыка в качестве рингтона. То еще убожество. Но его это совсем не волновало. Богатым и по-настоящему довольным жизнью людям, абсолютно наплевать на то, что кто-то может над ними посмеяться. Они делают то, что им нравится, и смеются последними.
Таким вроде-как успешным сотрудникам, как я, предоставлялся личный кабинет. Там интерьер мы выбирали, следуя собственному вкусу. Общие же помещения нашего офиса походили на комфортный модуль космического шаттла из будущего. Серебристые столы без углов, с причудливыми закруглениями, идеально белые стены и пол, что автоматически внушало ощущение чрезмерной стерильности, красные крутящиеся кресла, напоминающие лакированные страусиные яйца в разрезе, искусственные «растения» из черного пластика и стекла. Секретарша Софья сидела за высоким глянцево-черным столом, вся такая точеная, идеально постриженная. Каждое утро я все ждал, что, заходя в офис, увижу Софьюшку с волшебной маникюрной машинкой из бессоновского «Пятого элемента», меняющей цвет ногтей за долю секунды. Но нет. Неизменная холодная улыбка, неискреннее «Доброе утро» и большой американо, который я скорее нес в свой скромный, но уютный кабинет.
Раньше я не понимал, почему секретарша смотрит на меня с каким-то необоснованным негативом. Позднее меня настигло озарение, что так она смотрит на всех, кроме стройного, подтянутого блондина Вахрушева, этого космического долбонафта. Только вот, как и в любой сопливой американской мелодраме, там ей ничего не светило, ведь жена Коли по имени Оля, женская версия его самого, занимала все возможное место в сердце и разуме Вахрушева. Поэтому Софью как-то даже немного жаль, и мне казалось, что позволяя безответно влюбленной в босса секретарше смотреть на меня, как на собачьи экскременты, я делал что-то доброе, и это немного укрепляло мою слабенькую карму.
В очередной раз поздоровавшись с Софьюшкой и забрав свой утренний кофе, я направился в свою тихую обитель. Светлый, просторный кабинет периодически напоминал мне о том, что я все же чего-то стою. Вместительный стол светлого дерева, большое коричневое кожаное кресло, огромные окна. Десятый этаж имел свои преимущества. Из окон открывался прекрасный вид на центр нашего небольшого, но такого претенциозного городка. Рассвет всегда облагораживал интерьер и задавал тон рабочему дню. Лучи восходящего солнца играли в рамках для фотографий на столе. Я взял одну из них и невольно улыбнулся. На фото я со своим племянником, Егоркой, старшим сыном моей сестры, Ксюши. Позавчера ему исполнилось десять, и я сделал нам с ним огромный подарок – американские визы и билеты до Нью-Йорка. Я сам не верил в то, что, наконец, исполню свою американскую мечту.
Ксюша у меня потрясающая. В свои тридцать три она уже имела два отличных магазина детской одежды и довольно успешное кафе. Но главное, что они с Игорем, ее мужем и моим хорошим другом, создали нечто, что наделило смыслом мое убогое существование. Младшенькая Лика была еще совсем маленькой, трехлетний белобрысый ангелочек с искристым смехом. Когда она родилась, средненькому Толику было уже два, то бишь, сейчас уже пять. Упрямый кудрявый карапуз с русыми волосами и маленькой веселой родинкой на кончике носа. Но больше всех я все равно любил Егорку. Смышленый не по годам, он настолько мудро рассуждал, что иногда рядом с ним я чувствовал себя дебилом, ничего не смыслящим в происходящем. Когда ему было девять, он сам взял «Над пропастью во ржи»[2] в какой-то секретной секции школьной библиотеки и, залпом прочтя ее, юный вундеркинд подошел ко мне и сказал: «Вадик, пообещай мне, что мы поедем в зимний Нью-Йорк. Я должен знать, куда прячутся утки в центральном парке». Он так серьезно на меня смотрел в тот момент, так глубоко, что я пообещал себе, во что бы то ни стало, отвезти карапуза в Central Park.
Внезапный телефонный звонок прервал мои воспоминания за утренним кофе. Звонила как раз Ксю:
– Проснись и пой, братишка, – бодро отрапортовала Ксюша, – как ты там? Уже прибыл на борт вашего дерьмического корабля, или еще в пути?
Я как всегда рад ее слышать:
– Доброе утро! Приполз в офис, пью кофе. Не представляешь, кого встретил с утра! Окола! Обнюханный ко мне в машину залез!
Из трубки раздалось протяжное: «да ладно»!
– Ого, – сказала сестра, – и чем все закончилось? Какого хера он вообще оказался у тебя в машине ранним утром в мороз?
Я засмеялся:
– Представь себе, просто возник у меня на пути прямо во дворе! Я чуть не задавил его от удивления. В итоге типа поговорили, довез его до дома. Кадр, конечно. Совсем не меняется.
– Хм, – протянула Ксюша, – нормально люди живут! Бухают до утра! А кто детей воспитывать будет? Бедная Анька! – негодовала сестра.
Я промолчал.
– Братец, я сегодня в пол пятого забираю детей от мамы, и мы едем в цирк. Поедешь с нами? Потом бы в гости зашел, с Игорем вопросы по штатам обсудить. Да Егору бы с уроками помог. Один черт, пятница! Ты же все равно дома сидишь!
Обижаться смысла не было, я и вправду сидел бы дома. Но от цирка я отказался. Как-то не было желания.
Мы поболтали еще минут пять. Договорились, что вечером я заеду к ним на ужин. Настроение у меня заметно поднялось. У Ксюши есть особая способность своими интонациями изменять показатель моего внутреннего барометра в лучшую сторону.
Я проверил почту, ответил на пару писем и решил, что на сегодня все. Вот такая работа у меня: за два часа решить все вопросы и мрачно тупить оставшееся время. Я решил зайти к Вахрушеву и обсудить с ним пару организационных моментов.
Выдвинув верхний ящик, стола я обнаружил в нем коробку приторных кокосовых конфет. Прихватив сладости с собой, я направился в обитель начальника.
Софьюшка неизменно сидела за своим столом с каменным выражением лица и листала какой-то пошлый дешевый журнальчик. Недолго думая, я решил, что мои конфеты сейчас необходимы именно ей. Белый мраморный пол в контакте с моими ботинками сразу выдал мое приближение к столу секретарши. Она нехотя подняла глаза, будто готовясь ответить на очередной нелепый вопрос, в роде: не подскажете ли, где здесь у вас отдел кадров. Увидев меня, она немного смягчилась.
– Хорошего дня, незаменимая наша, – выдавил я с максимальной искренностью, на которую может быть способен человек в разгар рабочего дня, и положил конфетки слева от тонкого, серебристого монитора. И тут я первый раз увидел ее улыбку. Не дежурную. Настоящую. Грустную безумную улыбку отчаявшегося человека, потерявшегося в пустыне, которому вдруг упала на голову бутылка минералки. Мне стало еще сильнее ее жаль.
– Спасибо огромное, Вадим Николаевич! Вы будто знали, что это мои любимые, – робко и по-детски сказала Софьюшка.
Я даже опешил от такой мягкой реакции и, вместо того чтобы сказать нечто вроде «на здоровье» на манер мачо выпалил: «я всегда это знал».
Она вежливо улыбнулась. Мне захотелось дать самому себе звонкую затрещину, но я сдержался. Я также вежливо улыбнулся ей и поспешил к кабинету Вахрушева.
Я постучал в идеально белую дверь и открыл ее, не дожидаясь ответа. Коля никогда не требовал к себе какого-то особого отношения. Он и так на все двести пятьдесят процентов чувствовал себя начальником, и ни в каких церемониях не нуждался.
Меня встретила идеальная голливудская улыбка. Вахрушев сюсюкался по телефону с женой. Подняв указательный палец и покачав головой, прикрыв глаза, в стиле «секундочку», он указал свободной от телефона рукой на блестящее страусиное яйцо напротив своего рабочего места. Я принял сигнал «присаживайся» и постарался уютно устроить свой зад в космическом кресле.
«А что мусечка будет делать? Ууу, мусечка курит! Ай-ай-ай! Совсем без меня там расслабилась! Только оставь тебя на секундочку, так она опять за свое», – Коля закатил глаза и негодующе раздул ноздри, – «А вот получит мусечка по попке сегодня, когда папочка вернется»!
Я был готов блевануть, но, благо, не успел позавтракать. Пока Коля горячо прощался с суженной, подводя к концу свои бесконечные сюсюканья, я нажал на панели его стола кнопку со значком в виде широкой дымящейся кофейной чашки. Кнопка загорелась зеленым светом, что означало, что Софьюшка уже отправилась варить мне кофе. Должен признать, что тут комичное помешательство Вахрушева было даже полезным. В своем стремлении превратить офис в космический корабль, он добился автоматизма в выполнении разных мелких поручений от своих сотрудников.
К тому моменту, как Коля, наконец, положил трубку, Софьюшка уже вошла в кабинет и несла мне кофе, нарочито виляя бедрами в сторону вахрушевского стола. Мне на секунду показалось, что я единственный во всем мире, кто способен разглядеть, сколько боли и страданий в этих виляниях упругой задницы Софьи. Я опять быстренько ее пожалел.
– Ну, рассказывай, командир, – весело начал беседу Коля, – с чем пожаловал ко мне?
Я отхлебнул горячий, сладкий кофе. Видимо, Софья думала, что кофе для Вахрушева. Сам я пью без сахара.
Я мимолетно поморщился, но все же проглотил приторную жижу, отметив про себя, что даже в таком виде кофе был весьма неплох.
Попросив Колю открыть рабочую папку с ТЗ, я начал долго и нудно рассказывать ему про новое задание для дизайнера к следующему номеру журнала. Коля внимательно слушал, мастерски скрывая, что ему абсолютно наплевать. Таким людям, как он, действительно уже давно наплевать на происходящее в конторе и их нельзя в этом винить. Тот, кто основал дело и вложил в него, в свое время, кучу денег, сил и времени, имеет право расслабиться и смотреть, как плоды его детища работают на него.
Честно говоря, мне и самому было уже давно на все наплевать, но, даже будучи заместителем редактора, как-то не хотелось на вопрос «с чем пожаловал» отвечать начальнику: «да просто задолбался сидеть в кабинете и решил зайти к тебе и выпить кофе».
Еще пару минут продолжались мои монотонные, душные излияния по поводу макета, нового начальника полиграфии и цвет губ девушки с обложки. Коля думал об Оле. Да, черт подери, это было словно написано на его лице. В такие моменты ловишь себя на мысли, насколько же безгранично и отчаянно ты одинок. Абсолютно. Мне даже не хотелось себя жалеть, а скорее, наоборот: хотелось судить себя как самого страшного преступника, приговорить себя к эвтаназии, самоуничтожиться. Я совсем не романтик. Или же просто с годами убедил себя в этом. Но я не мог спорить с неоспоримым: когда ты не любишь, ты не тот, за кого себя выдаешь. Не человек, а только жалкая пародия. Мешок с дерьмом и кучей комплексов и ничтожных мыслишек в полупустой голове.
Я вспомнил лицо Егорки в момент, когда он решает сложные примеры по математике. Вспомнил, как забавно этот мультяшка прикусывает кончик языка, когда задумывается над чем-то очень сосредоточенно. Я невольно улыбнулся и осознал, что подвис на несколько секунд, как старый компьютер. Коля, благо, этого не заметил, потому что и сам будто бы впал в странный идиотический анабиоз. Так блондинчик и сидел, тупо уставившись сквозь меня. Я решил действовать по принципу «лучший способ обороны – нападение» и нервно помахал рукой перед Колиным носом.
«Воу, Земля вызывает Колю, прием».
Коля встрепенулся, словно стряхнул с себя остатки сна.
«Так, значит, ярко розовый, говоришь? И шрифт в цвет помады», – пробормотал Коля с задумчивым видом.
Я кивнул.
«Слушай, это идеально. Как раз то, что нужно людям в феврале: надежда на лето, а розовый это веселенько, да и вроде в тренде. Вон Оля у меня даже Мармышку покрасила в розовый», – Вахрушев одобрительно закивал, – «Слушай, ну и цены же у этих собачьих парикмахеров! Можно семерых волосатых мужиков постричь, параллельно накормив их семьи обедом с первым, вторым и компотом», – негодовал Коля.
Я понимающе кивнул, прикрывая глаза. Господи, да насрать на твою облезшую пуделиху. Я хочу в Нью-Йорк. Искать уток и верить, что это только начало моей жизни.
Я вежливо попрощался с Колей, уже в дверях перекинувшись парой нелепых профессиональных шуток. Мы неплохо посмеялись дуэтом. Я захлопнул за собой дверь и выдохнул. Все же неважно, насколько приветлив и приятен начальник. Он все равно остается начальником, а значит – мудаком, которого все должны ненавидеть. Иначе как-то неправильно получается.
Окончательно осознав, что теперь мой рабочий день действительно закончен, я вернулся в кабинет, заказал еще кофе и попытался придумать, чем бы дальше заняться. На часах было пятнадцать ноль семь, а значит до того, как начать выдвигаться к Ксю и детям у меня оставалось еще, как минимум, три с половиной часа.
Я залез в интернет, дабы посмотреть ближайшие сеансы в кинотеатре, расположенном по соседству от нашего здания. Через двадцать минут начиналась какая-то тупая американская комедия. Я быстро загуглил название и посмотрел трейлер. Картинка была очень неплохой. Правда, никаких тебе уток и Нью-Йорка: Сан-Франциско, пиццерия и грудастая блондинка в поисках славы и большой любви. Чтобы как-то убить время, я все-таки решил сходить.
Наведя подобие порядка на рабочем столе (что для меня, как для паталогического педанта, означало бы у нормальных людей «навести идеальную чистоту»), я запер кабинет на ключ, подмигнул Софьюшке и отправился смотреть на блондинку.
К сожалению, та самая блондинка, которую я так надеялся встретить, в лифте так и не появилась. Только идиотам везет два раза на дню. Хотя тогда странно, почему не повезло мне.
На выходе морозный ветер ударил меня в лицо ледяными, острыми, как стекловата, снежинками.
Идти было не так далеко, поэтому я решил оставить свой форд на парковке возле офиса.
Вопреки красочному трейлеру, фильм оказался полнейшей чушью. Он напомнил мне наш родной «Караул». Журнал, под яркой обложкой которого, скрывалось несусветное дерьмо, тонны рекламы и глупые женские статейки о том, как скрыть жирный зад, выделить плоскую грудь, потратить бешеные деньги на ненужную сумочку, и вернуть пламя на брачное ложе.
Хуже ширпотребного кино могут быть разве что комки в манной каше, молочные пенки и современная проза, специально написанная с ошибками или без знаков препинания.
Собственно, я и не ожидал Кассаветиса[3] от дешевой туалетной комедии. Я слишком пессимистичен, чтобы наивно питать необоснованные надежды, особенно по поводу таких вещей, как кинематограф.
Я вышел из кинотеатра около шести, после фильма залившись очередной чашкой кофе и проглотив суховатый шоколадный круассан в кафешке. Телефон, с отключенным на время сеанса, звуком, нервно завибрировал в кармане. Звонила сестра. Поговорив с ней на пороге, я отключил телефон, натянул свои кожаные черные перчатки и пошел за машиной.
Мой верный друг порядком замерз за день под блеклым зимним солнцем. Пока мой форд, вздрагивая, прогревался, я включил «Картинки с выставки»[4] Мусоргского. Первой заиграла его «Прогулка». Стало как-то обнадеживающе тепло. Я выехал с парковки и поехал к Ксюше. Ехать было не так далеко. Осторожничая, я двигался по гололеду под «Избушку на курьих ножках», воображая себя Иваном Царевичем, улепетывающим от злобной Бабы Яги. Город давно уже укрылся в объятиях неизбежно надвигающейся ночи. Мимо пролетали промерзшие насквозь авто, сонные витрины магазинов, спешащие домой с работы, околевшие на морозе, люди на остановках. Я остановился у ближайшего супермаркета и заскочил купить чего-нибудь детям. Племянники привыкли видеть дядю на пороге с большими пакетами. Ксюша даже как-то пошутила, что с пустыми руками они бы меня и не узнали, на что Егорка с очень серьезным видом сказал, что узнал бы дядю Вадика, даже если бы никогда его не видел. Мы все дружно посмеялись, а я, тихонько так, разрыдался в глубине души от счастья. Этот крохотный мальчонка с глазами Будды, всегда своими словами и действиями будто переключал внутри меня какие-то невидимые человеческому глазу тумблеры, заставляя меня чувствовать себя живым и счастливым, насколько это вообще в моей ситуации было возможно. Иногда мне казалось, что он и не человек вовсе, а нечто вроде волшебного существа, умеющего прикасаться к тому, что в библии зовется душой.
Я пошел в отдел сладостей в поисках любимых Егоркиных шоколадного зефира и растворимого «Несквик». Набрав вкусностей к чаю, я просочился сквозь плотную толпу людей к фруктовому отделу. Возле стойки с цитрусовыми стояли две довольно-таки привлекательные особы. Одна из них держала в руках ананас, и, активно жестикулируя свободной рукой, оживленно рассказывала подруге про волшебные свойства этого продукта в борьбе с лишним весом. Когда я подошел ближе, она замолчала и будто даже засмущалась. Она робко улыбнулась, потупив взгляд. Видимо, я еще ничего себе мужчина. Я улыбнулся в ответ. Длинные каштановые волосы, собранные в хвост. Шапки не было. Значит за рулем. Тонкие темные брови. Легкий искусный макияж, красивые губы. Очень приятное лицо с большими, детскими глазами. Деловая, одетая в высокие сапоги с серым каракулем и черную нарочито шикарную шубку. Ноги стройные, но не длинные. Я почувствовал едва уловимый запах ее парфюма. Довольно дерзкий, даже грубоватый, но, в то же время, женственный. Я на секунду представил себе секс с ней. В моей постели она была абсолютно нагая, но, почему то, в этой пафосной шубе. Она была сверху. А вокруг были ананасы. Господи, что за бред. В штанах у меня едва заметно шевельнулось. Тут я заметил на пальце руки, держащей за хвостик ананас, маленькое аккуратное колечко белого золота. Зарождающаяся эрекция мгновенно пропала. Если бы сейчас спросили меня, как выглядела вторая девушка, я бы не смог ответить. Все мое сознание было поглощено ананасовой брюнеткой. Ну, до того, как я заметил кольцо. Тут же мои мысли сменились на внутренние рассуждения о том, какой я неудачник.
Я взял по килограмму апельсинов, бананов и взвесил полкило зеленых крупных яблок для Егорки. У него была аллергия на цитрусовые и Ксюша, сама будучи аллергиком, тщательно контролировала все, что он ест. Но все же, иногда мы с ним втихаря позволяли себе напасть на пару мандаринок или апельсин. Я при нем гастрономических вольностей себе не позволял. Это было бы жестоко с моей стороны, а с Егоркой я бы никогда не смог поступить жестоко. После наших маленьких безпалевных преступлений, я давал ему половинку антигистаминной таблетки, чтобы Ксюша, чего доброго, не заподозрила, что я балую племянника. Хотя если бы она узнала про таблетки, она, бьюсь об заклад, сломала бы мне нос. «Они ведь садят надпочечники» и прочая материнская гипер-забота.
Я заскочил в отдел игрушек и взял для Егорки какой-то модный пластилин, полицейскую машинку для Толика и пухлого пупса в голубом чепчике для Лики. Расплачиваясь, я поймал на себе взгляд ананасовой брюнетки через три кассы от меня. Она опять смущенно улыбнулась и повернулась к подруге, что-то нашептывая. На мгновение мне захотелось подбежать к ней, отгрызть безымянный палец вместе с чертовым кольцом и сбежать с ней куда-нибудь, где нет работы, супермаркетов, ее мужа, а есть только мягкие шубы, застилающие пол нашей светлой спальни со стеклянными дверьми, и ароматные ананасы, ананасы…
В закрытом дворе машин было немыслимое количество. Я припарковался на Ксюшином месте. Сестра, видимо, оставила свою машину, в которой, последнее время, забарахлили тормоза, в гараже, и когда возникает необходимость, берет машину Игоря. Семья Арефьевых (а именно такую фамилию вместо Новиковой, получила Ксю, выйдя замуж), жила на одиннадцатом этаже высокого бежевого панельного дома. Я вышел из машины и, подняв глаза, даже на такой высоте чудом смог разглядеть маленький силуэт Егорки, ждущего меня на утепленной стеклянной лоджии. Я выгрузил пакеты, включил сигнализацию и направился к подъезду. В лифте я опять вспомнил леди из фруктового отдела. Двери открылись как раз в тот момент, когда я размышлял о том, что все красивые и приличные женщины, давно замужем, и, совсем-таки, не за мной. Не сказать, чтобы я горел желанием жениться и заводить детей. Одному мне спокойно, и за детей у меня племянники. Но вся жизнь моя проходит в фанатичном стремлении хоть как-то социализироваться. А семья это ведь показатель. Одинокий тридцатилетний мужик с моей внешностью не может не вызывать подозрений в его развязном образе жизни или гомосексуализме. Глядя на меня люди вряд ли думают: «О, наверное, много читает, слушает классическую музыку, готовит себе горячие вегетарианские ужины и проводит вечера в одиночестве»! Что угодно, только не правду.
Двери лифта распахнулись, и я сразу почувствовал на площадке пряный запах Ксюшиного яблочного пирога. Еще в детстве, когда мама уходила на работу, а нам не нужно было идти в школу, Ксю активно практиковалась в кулинарии. Я убегал гулять во двор, а когда возвращался, на столе меня ждал очередной салат, домашний свежий кекс или запеченная с чем-то ароматным, картошка. До двадцати пяти лет я был невозможным мясоедом, поэтому с радостью поедал неумело, но так вкусно приготовленные сестрой, гуляш или тефтели. Я бы и сейчас с удовольствием ел всю эту прелесть, если бы после университета меня не начало подводить пищеварение. В один прекрасный момент мое тело внезапно просто отказалось переваривать любое мясо, будь то птица, телятина, свинина. Иногда я, все же, позволяю себе есть рыбу, которая, на удивление, усваивается очень даже неплохо. Буквально пару месяцев назад в одной из статей вычитал, что такие едоки, как я, называются пескетарианцами. Ксюша долго смеялась надо мной и прозвала меня «писькатарианцем», сколько бы я не тыкал пальцем на статью в википедии, где четко было написано, что «Pesce» в итальянском языке называлась рыба.
Манящий запах пирога становился все сильнее, по мере моего приближения к двери квартиры. Я переложил пакеты с гостинцами в левую руку и простучал ненарочитый ритм по металлической поверхности в районе замочной скважины. Замок сразу же щелкнул. Егорка дежурил у двери, как только увидел, что я зашел в подъезд.
– Дядя Вадик! – Егорка бросился мне на шею, – А я уже все уроки сделал, не надо мне помогать.
Я крепко обнял его, поставил на пол в прихожей и потрепал по волосам.
– Ну, значит сейчас будем есть, а потом ты мне покажешь, что нового ты научился лепить из пластилина, идет?
Егорка вздохнул:
– Я весь пластилин в школе оставил. Не получится.
– А вот и нет, – сказал я, доставая коробку из пакета.
Егор радостно выхватил коробку у меня из рук и побежал показывать маме, с криками: «Мама, смотри, что дядя Вадик принес»!
Я был очень рад. Я знал, как Егорка любит лепить. На него вечно пластилина не напасешься. Он лепил целые города, с машинами, школами, магазинами, людьми, детскими площадками, домашними животными. Больше всего он, почему то, любил лепить врачей, больницы и машины скорой помощи. Он говорил, что чем больше больниц и врачей, тем чаще люди будут выздоравливать, и тем больше веселых людей будет на улице, а значит, и весна наступит скорее, потому что земля прогреется от их улыбок. Вот такая вот логическая цепочка.
Ксюша вышла в прихожую с Ликой на руках. Они были такими красивыми, что я опять на долю секунду пожалел, что не женат. Следом вышел Игорь, а за ним и маленький Толик. Егорки и след простыл, видимо, убежал лепить. Мы все тепло поздоровались. Игорь взял пакеты и понес их на кухню, в которую меня уже скорее подгоняла Ксю.
Запах на кухне был невероятный. Ксюша приготовила стейки форели с картофельным пюре, мой любимый салат с фетой и сварила компот из сухофруктов. Первым же делом я залпом осушил два стакана ледяного компота. Первый раз за день я чувствовал себя максимально спокойно и комфортно.
– Ну, давай, садись уже скорее! Сейчас буду тост говорить, – торопила меня Ксю.
Я удивился:
– Тост? А что у нас за повод сегодня? – я понятия не имел, о чем она говорит, но покорно уселся на угловой диванчик перед столом с яствами.
Ксюша нахмурилась:
– Братец, ты хорош придуриваться то, а! Маразм что ли измучил? Тебе тридцать один, а не восемьдесят один!
Я на секунду залип в недоумении.
Ксюша продолжала пристально на меня смотреть.
Прищурившись, я вопросительно закивал головой глядя на нее, мол, ты о чем вообще?
Ксю удивленно раскрыла глаза:
– Вадик, какой сегодня день!
Я не понимал, к чему она клонит, но решил подыграть ей:
– Ну, пятница, – сказал я.
– И? – Ксюша с вызовом смотрела на меня.
Я продублировал ее «и».
Она чуть не взорвалась:
– Число какое, олень лесной? – сестра за словом в карман не лезла.
Я на секунду всерьез задумался. А вправду, какое число? Я полез в карман за телефоном, чтобы посмотреть дату, но Ксю схватила меня за руку:
– Ей богу, ты что, сорокалетняя девственница, что так упорно не хочешь признавать, что состарился еще один год?
И тут до меня дошло. Одиннадцатое января. День, когда моя мама освободилась от четырехкилограммового живота, а папа до дна осушил бутылку коллекционного коньяка, несколько лет ждавшего особого случая. День, когда на свет пришел урожденный Вадим Николаевич Новиков, ныне отшельник-неудачник с крутой должностью и новой пафосной фамилией «Но».
Я рассеяно улыбнулся.
– Нет, ну ты ей богу меня поражаешь периодически, – будто пропела Ксюша.
Она взяла в руку бокал шампанского, которое Игорь как раз открыл на словах «ей богу меня поражаешь» и начала говорить свой тост. Сейчас подробностей не помню, но он, как всегда, был в ее стиле, с кучей теплых братских обзывательств и шуток. Под конец она разрыдалась, перейдя на сентиментальности, а потом и на упреки мне за то, что я моложе ее на два с половиной года, а она – старая мать троих детей. Я про себя подумал, что обычно она так себя ведет во время очередной беременности, но вслух говорить не стал, чтобы не перебивать ее во время душевной речи.
Ужин был дивный. Я весь день ничего не ел, кроме круассана в кинотеатре, и теперь мой желудок торжествовал, а тело налилось приятным теплом от вкусной еды, компота и шампанского. Приехала мама с бутылкой вина и подарком. Мама всегда умела дарить что-то по-настоящему нужное. В этот раз это был стильный дополнительный аккумулятор для телефона в виде съемного чехла цвета металлик. Я и вправду давно собирался таким обзавестись, но мама меня опередила. Егорка все это время не появлялся. Я немного забеспокоился, но тут он сам пришел на кухню и робко направился ко мне.
– Я попрошу минутку тишины, – тихонько, но очень торжественно провозгласил он и встал в стойку. Ксюша с Игорем еле слышно хихикнули. Мама гордо смотрела на него. Я вышел из-за стола, встал напротив него и замер в ожидании.
– Дорогой дядя Вадик, – дрожащим голоском начал он, – Я очень хочу поздравить тебя с днем твоего рождения. Ты мой самый лучший друг и всегда им будешь. Я хочу, чтобы ты был самым счастливым дядей на Земле. Потому что ты этого заслуживаешь, – я стоял с широко открытыми глазами, он остановился, мама легонько похлопала его по маленькому плечу, – И я хочу, чтобы, где бы ты ни был, ты всегда помнил обо мне.
Я замер как истукан. Егорка убрал руки из-за спины и протянул мне маленькую коробку. Я молча взял ее.
– Откроешь, когда я уйду, – сказал он и крепко обнял меня. Я прижал его со всей силы, с которой только можно прижать к себе ребенка, не травмировав его. Мы все дружно ему похлопали и продолжили ужин.
В десять вечера Ксюша ушла укладывать Толика спать. Пока они еще малыши, Толик с Ликой спали в одной комнате. У Егорки же, как у серьезного десятилетнего мужика, уже была своя комната. Она была обставлена очень по-взрослому. Он сам так захотел, когда они переезжали в новую квартиру в прошлом году. Стены украшали фотообои с видами Нью-Йорка. Большой письменный стол с компьютером и высокое кресло. На столе царил идеальный порядок: все учебники лежали в ящиках, карандаши стояли в стаканчиках по цветам. Для игрушек же существовал шкаф, которые он доставал во время игр, а после аккуратно складывал обратно. Вот такой вот маленький педантичный мужчина. Ксюша всегда говорила, что это у него от меня. Вообще она часто шутила, что какая-то очередная женщина, которую я разочаровал, забеременела и силой мысли переместила плод в Ксю, так что, по сути, она родила моего сына. Звучало, с одной стороны, немного гадко, но мне эта мысль нравилась. Егорка, и правда, был мне настоящим сыном. С Игорем у них не было таких доверительных отношений, но он и не расстраивался. Да и у него было еще двое детей. Почему бы одним не поделиться?
Я сидел на ковре возле Егоркиной кровати и рассказывал ему, как я провел свой день. Когда я упомянул девушку из лифта, он поднялся на кровати и пристально посмотрел на меня:
– Пообещай мне, что ты подойдешь к ней в понедельник! – очень серьезно сказал он и прошептал: – Может она – твоя женщина. А ты – как всегда.
Я кивнул. Егорка удобно улегся в постели и сразу уснул. Я сказал, что люблю его, поцеловал в макушку и, выключив светильник, вышел, оставив дверь чуть приоткрытой. Он всегда просил так делать, чтобы из прихожей было слышно, как тихо шепчет радио на кухне.
Я вернулся к столу и обсудил с Игорем все оставшиеся вопросы по поездке в штаты. Вылет был через две недели. Мы условились в среду вечером вместе пройтись по магазинам и купить Егору новые зимние ботинки. Ребята еще раз поздравили меня на прощание. Я поцеловал маму, обнял Ксюшу и Игоря, заглянул в детскую и пошел обуваться.
Мама с Ксюшей накинулись на меня:
– Ты что, пьяный за руль собрался? – с негодованием забормотали они, как две курицы-наседки.
Арефьев-старший встал на мою защиту, напомнив им, что я и второй бокал шампанского не допил, а с того момента прошло уже четыре часа. Женщины отпустили меня, наказав написать Ксюше смс, как буду дома.
Я вышел из подъезда. Пакет с подарками помогал держать равновесие во время скользкого пути до машины.
Даже за сорок секунд я успел не хило замерзнуть. Я закинул пакет на заднее сидение, включил печку и осторожно поехал домой.
Через полчаса я уже был дома. Я отправил сообщение Ксю, принял душ, тщательно почистил зубы и загрузил белье в стиральную машину. На работу завтра идти не нужно. Я решил поваляться дома и пересмотреть пару фильмов из своего с каждым месяцем растущего списка, до которого все никак не доходили руки.
Выключив свет, я улегся в свою постель. «Ну вот, Вадик. Никакого дерьма не произошло, а ты боялся! – Ну да, кроме того, что мне тридцать один».
Подумав пару минут об ананасовой брюнетке, я отключился.