Она просыпалась намного раньше меня, будто боялась, что, если потеряет контроль, то случится что-то непоправимое.
Она делала вид, что спала, когда кровать прогибалась под моим весом, а я шел в ванную. Я никогда ее не будил, молча уходил и возвращался только тогда, когда она уже спала.
Неплохая получилась семейная идиллия. За все то время, что мы женаты, разговоры между нами можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Не сказать, что это меня волновало.
Лола запиралась в комнате, никого не впускала и не выходила сама. Но при этом я знал, что иногда она все же проскальзывала к холодильнику. Заморить ее голодом ни в чьи планы не входило. Да и не хотелось, чтобы за мной закрепилась и такая слава. «Убийца» – уже достаточно, не обязательно ведь превращать это в «убийца жены».
Я повернулся к девушке, которая снова делала вид, что спит, пока ее длинные ресницы подрагивали, а дыхание иногда замирало, как у маленькой антилопы перед опасностью. Когда она успела так сильно испугаться меня, что забыла о своей ненависти? Или это ненависть заставляла ее бояться?
В этот раз, поднявшись, я снова не стал ее будить, тихо проскользнул в ванную и залез под прохладный душ, пытаясь привести мысли в порядок. Не из-за Лолы. Из-за семьи. Признаться, сейчас несчастный брак – последнее, что меня беспокоило. Куда сильнее тревожил ее отец, отказывающийся уже от третьей встречи за неделю. Где-то в глубине души я надеялся, что его снова арестовали. Так он перестал бы путаться у меня под ногами.
Я выключил воду, стараясь не думать о девушке, с которой засыпал и просыпался уже несколько дней подряд. Вот она и превратилась в некое подобие себя настоящей. Впрочем, это ее выбор – запираться в комнате каждый день и забывать обо всем. Я не собирался учить ее жизни. Хотя было странно, что она сразу после свадьбы не выпросила отдельную комнату. Я не стал бы возражать. Никто бы не стал.
Лола все еще делала вид, что спит, уткнувшись лицом в мою подушку и расположившись на кровати поперек. Я не сдержал усмешку. Она делала так каждое утро. Не то, чтобы я наблюдал, мне просто не нравилось, что кто-то спал на моей кровати.
Я наспех переоделся, нацепив на себя брюки и одну из белых футболок, что носил почти каждый день, еще раз глянул на девушку и вышел из комнаты, направившись прямиком в кабинет отца.
С самого его ареста я стал работать из дома. Хотя сложно называть работой несколько магазинов, клуб и охрану, потому что эту систему отец выстроил так, чтобы она работала даже в его отсутствие. Мне оставалось только контролировать выполнение задач, просчитывать риски и иногда встречаться с партнерами отца. Такими, как отец Лолы – скользкими, неверными и мутными. Такими же, как мы сами.
Отец с детства приучал меня к этому месту, к своему кабинету, устраивал ловушки и проверки, ведь я наследник, я должен знать все и даже больше, должен разбираться в его делах, должен знать, как отмазаться от полиции и заговорить зубы учителям в школе, будто кто-то из них не боялся со мной общаться.
Кабинет отца представлял из себя небольшую комнату, вход в которую был спрятан под лестницей. Поправка, второй кабинет отца, который он старательно прятал от чужих глаз. Здесь он хранил все документы, планы, местоположение лабораторий и складов. Именно в этом кабинете он работал, совершал секретные переговоры и точно знал, что в этом месте его никто не подслушает.
Здесь не было окон, только стол посередине, заваленный бумагами, стеллажи вдоль стен, несколько кресел и барный столик. За одним из семейных портретов скрывался тайный ход из кабинета на улицу, на крайний случай, как говорил об этом отец. Он продумал все для того, чтобы у него была возможность сбежать. Не у нас. У него. И он часто называл это место алтарем своих дел.
Я не чувствовал к нему ненависти. Скорее, это непонимание и неприятие. Зачем все это? Что давала ему эта пустая гордость? Я не знал, но почему-то думал, что и сам поступал бы также. Он воспитал из меня копию самого себя, вылепил из глины по своему образу и подобию. И образ этот омерзителен. Но я не собирался ничего менять, именно поэтому занял его место, опустившись в кресло за столом. Занял место ювелирного короля. В обычном мире. В нашем истинном мире – место наркобарона. Черт возьми, мне не хватало только долбанной короны из слез и трупов.
Я ненавидел нашу империю, но понимал, что она позволяла нам жить так, как мы жили. Именно бизнес отца поднял нас со дна, помог выплыть. Его безумие привело нас к этому. Наверное, кто-то бы сказал, что это глупо, бесчестно и бесчеловечно, но разве в мире, где матери убивают детей, осталось хоть что-то человечное? Мы никогда не пихали ни в кого свой товар насильно. Это выбор каждого. А я не привык осуждать чужой выбор.
В этом кабинете, в отличие от второго, всегда царили прохлада и темнота, здесь все будто было соткано из тьмы, из самого настоящего мрака. И даже свет нескольких напольных ламп не прогонял ощущение щупалец на плечах. Наш мир затягивал подобно осьминогу, который крепко держит и тащит на самое дно. И, конечно, мы находились даже ниже этого самого дна. Никто из нас не хотел и не собирался выплывать.
Я надел очки, взялся за бумаги прошлого месяца. Три месяца с момента ареста отца. Три месяца, за которые расследование Тайфуна не продвинулось далеко. Не потому что он плохо работал, он почти не вылезал из участка, а потому что за отцом шли слишком многие. Именно поэтому я собирался посетить почти все светские мероприятия в городе, мне нужны собственные партнеры, нужно убедить их в том, что отец уже не выберется из трясины, его не нужно спасать.
Я провел в кабинете несколько часов, иногда прерываясь на кофе и сигареты, пытаясь разобраться в его отчетах и записях. Не знаю, что за систему он выработал в своих ежедневниках, но в нее он меня точно не посвящал, и я пытался разгадать его сокращения и заметки. Встречи отца обычно были расписаны на месяцы вперед, а теперь все эти встречи должен был посещать я. И не обо всех знала его секретарша.
Дверь неожиданно открылась, заставив обернуться. На пороге возник Адам, держа в руках очередную книгу. Конечно, об этом кабинете знали все обитатели дома.
– Чего тебе? – спросил я, стягивая очки. Адам с большей вероятностью бы отпустил какой-нибудь комментарий о них. Признаться, никто не знал о том, что во время работы я надевал очки. Никто, кроме Адама, разумеется.
– Там приехала мать твоей жены, – проговорил он, закрыв за собой дверь.
– Мне постелить красную дорожку?
– А она у тебя есть? – как бы невзначай поинтересовался брат, но, наткнувшись на вопросительный взгляд, стал серьезнее. – Лола не выходит из комнаты, не отвечает на звонки, никого не впускает и вообще не отзывается.
– И что? Я бы на ее месте тоже бы не общался с родителями.
– Ключ от твоей комнаты есть только у тебя, – напомнил он. – И она могла сделать что-то с собой, – дополнил Адам, опустив взгляд на книгу. Это Лола то? Она бы ни за что не убила себя прекрасную. Скорее, всех нас, чем себя.
Я фыркнул, но все же поднялся из-за стола, направившись к выходу из кабинета. Доводить жену до суицида я тоже не хотел. Как и находить ее тело в своей комнате. Как бы я потом там жил?
Адам двинулся за мной. Уже в коридоре я остановился и повернулся к брату.
– Почему тебе так не дает покоя Лола?
– Ты ревнуешь? – выгнув бровь, спросил он, сложил руки на груди. Я нахмурился. Конечно, я не ревновал.
– Нет, мне просто интересно, почему моя жена так волнует моего брата.
– Это и называется ревность, – усмехнулся Адам и, обойдя меня, пошел в сторону лестницы на второй этаж.
Я не ревновал. Просто не понимал. И слухи о чем-то таком мне тоже были не нужны.
– Учти, что я узнаю, если между вами что-то будет! – проговорил ему вслед я.
– Не знал, что ты такой собственник, – со смешком выпалил Адам уже около лестницы, но замер, заглянув в небольшую гостиную. Я подошел к нему, пытаясь понять, что его так удивило.
Лола.
Я поднял брови, бесстыдно разглядывая девушку при полном параде, с укладкой и легким макияжем, что сидела с неестественно прямой спиной на небольшом диванчике, напротив примостилась ее мать. В руках у Лолы покоилась маленькая чашка, из которой она чинно отпивала чай. Это она-то не выходила из комнаты несколько дней подряд?
– Так и зачем ты приехала? – вдруг спросила Лола, со звоном поставив кружку на блюдце.
Мы не должны подслушивать, но мне было интересно, что могла сказать женщина, которая продала своего ребенка моей семье.
– Хотела узнать, может, тебе что-то нужно, – тихо выдала женщина, сжав край твидовой юбки.
Лола наигранно задумалась, постучала длинным ногтем по подбородку, затем усмехнулась и повернулась к матери. Я уже говорил, что она любила помпезность?
– Нормальных родителей, пожалуй, но таких еще не завезли.
– А она не промах, – шепотом присвистнул Адам. Я согласно кивнул. Не просто же так я спал с ней два года. Чертова стерва. Но, признаться, хорошая актриса.
– Лола, – устало начала женщина. Они с Лолой удивительно походили друг на друга: те же острые черты лица, выступающие ключицы и плечи, россыпь веснушек на носу и щеках. Мать Лолы оставалась брюнеткой, Лола же уже несколько лет подряд коротко стригла волосы и красила их в белый цвет.
– Снова хочешь оправдаться?
– Этот брак был тебе необходим.
– Он был необходим отцу! – воскликнула девушка со злостью.
– Наша семья рассыпалась, Лола! Отец женился на этой идиотке, сам едва не угодил за решетку. Куда бы ты пошла, если бы семьи не стало? Тебе был нужен этот брак, – женщина перешла на повышенные тона, заставляя едва не прикрывать уши от слишком высокого голоса. Лола скривилась, резко поднялась на ноги, отряхнув подол обтягивающего платья.
– Ее уже нет, – горько усмехнулась она. Теперь я узнавал прежнюю Лолу, которая была готова скормить обидчикам их же слова. – Больше не приходи сюда или я попрошу охрану моего мужа не пускать тебя в дом, – вдруг заявила Лола, послышался перестук каблуков, Адам потянул меня наверх.
– Но я твоя мать! – прокричала женщина в спину девушке, но она ничего не ответила, вышла из гостиной и стала подниматься наверх, даже не заметив нас с Адамом за углом. Этот разговор точно не предназначался для наших ушей, но когда мы делали что-то по совести? Примерно, никогда.
Лола скрылась за дверью нашей… моей комнаты. Я пошел следом, оставляя Адама в одиночестве посреди коридора.
Тихие рыдания раздались совсем рядом, заставляя остановиться. Может, стоило постучать? А хочет ли она меня видеть? Вряд ли. Хотел бы я видеть ее плачущей? Нужно ли это мне? Тоже вряд ли. Все-таки мы просто чужие друг для друга люди, которые оказались по одну сторону.
Я поджал губы, сунул руки в карманы брюк и направился в противоположную сторону. Ее рыдания сопровождали почти каждый мой сон, начиная с первой ночи нашего брака. Не думаю, что я тот, кто должен ее успокаивать.
Уже вечером мы с Адамом сидели около бассейна, выпивая виски и выкуривая сигарету за сигаретой в полной тишине. Томаса снова не было дома. Вероятно, придется вытаскивать его из участка или искать по подворотням, как и каждую пятницу. Никогда не думал, что мой младший брат окажется таким трудным. Ну, если говорить уж совсем честно, я никогда не думал, что предам обожаемого мною отца. Жизнь имела хорошее чувство юмора. И любила иметь им людей.
Тихое жужжание фильтров бассейна сопровождалось стрекотом сверчков где-то в саду, мягкий свет расплывался по бежевой плитке, а мы сидели на лежаках. Я затянулся, поднял голову, выдыхая дым в небо и рассматривая дом, который со стороны выглядел вполне мирным и тихим, будто здесь никогда не происходило ничего страшного и неправильного, будто мы – обычная, спокойная семья.
Вдруг стеклянные двери открылись, выпуская на задний двор Лолу в длинном шелковом халате. Ее короткие волосы трепал ветер, он же игрался с легкой тканью, оголяя ноги до самых бедер. Я повернулся к Адаму, который предпочтительно не смотрел на девушку.
– Она и мой покой тут совсем не причем, – отозвался брат, залпом отпивая виски. Я не отвлекся от Лолы, наблюдая за тем, как она нагнулась к одному из цветочных кустов, нежно огладила лепестки. – Мне жаль ее.
Я фыркнул и повернулся к брату. За такие слова она бы убила его. Лола не терпела жалость.
– Сам подумай, жила себе, ни о чем не думала, в ее постели изредка бывал самый завидный холостяк из молодежи, но он ей и за бесплатно был не нужен, потому что она знала, к какому миру он принадлежит. Она не собиралась быть частью этого, а тут все перевернулось с ног на голову, и теперь они женаты. Сказка про Золушку с несчастливым концом. Как думаешь, долго она протянет? – он спрашивал не всерьез, но я почему-то задумался. Что, если ее терпения не хватит? Что, если она так и не найдет причин жить? Я не собирался лезть в ее душу, по большей мере, мне было плевать, я беспокоился лишь о том, что скажут обо мне, если такое с ней случится.
– Ты несешь бред, – покачал головой я и затушил сигарету.