Шли последние школьные недели, и на уроках старались только те, кому требовалось исправлять итоговые оценки, в основном силы были брошены на выполнение старых егэшных заданий, пробных тестов и заучивание цитат для сочинений.
Учителя в один голос твердили, что нужно собраться и совершить «последний рывок». Однако учиться до тошноты не хотелось. На улице стояла теплынь, витали запахи свежей зелени, щебетали птицы и расхаживали красивые весенние люди.
Я мечтала о даче, о поездке на море, о путешествии в Карелию, куда мы собирались обеими семьями в августе. Мне представлялась кристально чистая речка, огромная голубика и высоченные, до самого неба, сосны. А еще в моих фантазиях фигурировали неизвестно откуда взявшиеся ночные прогулки по городу, ранние завтраки в кафе с круассанами, катание на мотоцикле, карусели, танцевальные клубы и горячие поцелуи. После окончания школы мама милостиво согласилась на укорачивание волос, а если поступлю в университет и папа не заупрямится, сделаю себе от локтя до запястья татуировку. Какую-нибудь глубокомысленную надпись на латыни: «Dum spiro, spero» или «Vita brevis, ars longa», а может, наоборот, нечто простое и милое: стайка бабочек на плече, разбитое сердце на лодыжке или черный полумесяц на шее под волосами.
В университете я наверняка встречу парня, в которого по-настоящему влюблюсь. Но произойдет это не раньше сентября, а сейчас предстояло, собрав волю в кулак, мужественно пережить прекрасный, но предназначенный не для меня, май.
Однако воля никак не собиралась. Я никогда так не маялась из-за учебы, как в эти чудесные солнечные дни. Темнело поздно, и ночи были такие упоительные, что я, слушая музыку, валялась под открытым окном, пока не начинало светать. А по утрам засыпала на уроках.
– Может, это все-таки Лу? – ущипнув меня под партой за коленку, громко прошептала Ксюша.
– Что? – Я с трудом вынырнула из бессвязного потока летних мыслей.
– Спишь, что ли? – Она отодвинула плотную завесу моих волос. – Говорю, может, Гудвин – это Лу?
Я посмотрела вперед, где у доски косноязычно пересказывал «Темные аллеи» Саша Лужников, а старенький учитель литературы Яков Ионович покорно слушал его, уткнувшись в древний бумажный журнал с оценками.
Лу был красавчиком и довольно популярной личностью. Он занимался водным поло, а свободное от тренировок время посвящал тусовкам. Насчет учебы Лу не парился, ходили слухи, что его так и так возьмут в универ, чтобы он играл за их команду.
– Шутишь? – Я покосилась на подругу. – Мы вроде решили, что Лу чересчур высокого мнения о себе, чтобы кому-то писать, да и у нас взаимная неприязнь, забыла? Он бы скорее тебе написал.
Ксюша расплылась в довольной улыбке, она ждала именно такого ответа.
– От ненависти до любви один шаг – классика любовного романа. Они враждуют и на людях хейтят друг друга, а когда остаются наедине, их охватывает страсть…
– Нет у нас с Лу никакой страсти, – фыркнула я, – и ты это прекрасно знаешь.
– Я заметила, как он разглядывал тебя вчера на физре.
– Он на всех так пялится, и тебя разглядывает не меньше. Письмо Гудвина написано грамотно и никак не вяжется с Лу.
– Зря ты так думаешь. Он, между прочим, далеко не туп.
– Точно не Лу, – отрезала я.
Разочарованно вздохнув, Ксюша подперла подбородок ладонью и снова принялась разглядывать Лужникова.
– Все-таки этот цвет ему очень идет, правда?
Пару месяцев назад Лу неожиданно покрасился в яркого блондина по типу Машин Ган Келли, чем привел Ксюшу и других девчонок в полный восторг. Теперь же он обрастал и ярко-белый смешался с его родным темно-русым, что смотрелось даже лучше.
– Угу, – отозвалась я, – и стрижка поинтереснее.
– Нет, я про рубашку.
К счастью, Лу закончил мучить Бунина, и Ионыч пригласил к доске Нику.
Именно «пригласил», он всегда так говорил: «А сейчас я приглашаю к доске…» И когда тебя вызывали отвечать, создавалось ощущение, будто шествуешь к сцене за «Оскаром».
– Сборник рассказов Бунина «Темные аллеи» является символом уходящей молодости, неразделенной любви, осмысления и сожаления… – с гордо поднятой головой затараторила Ника на весь класс.
– Поехали после седьмого платья на выпускной выбирать! – предложила я, неожиданно представив, что «уходящая молодость» – это про наше окончание школы. – Погода такая, что хочется чего-то радостного и приятного.
– Мне тоже хочется радостного, – откликнулась Ксюша, – какого-нибудь праздника или танцев.
– Вы уже достали болтать! – резко повернулась к нам Лена Колпакова. – Из-за вас я ничего не слышу.
– Ты не слышишь не из-за нас, а потому что глухая тетеря, – огрызнулась Ксюша, а я просто показала язык.
Из нас двоих Ксюша объективно красивее. Она выше меня и выглядит старше. У нее броские черты лица: огромные миндалевидные глаза, меняющие цвет от серых до темно-зеленых, большой чувственный рот, четко очерченные скулы и ямочки на щеках. Она постоянно экспериментирует с волосами и последние полгода стрижется рваными перьями в стиле восьмидесятых и красится в платиновую блондинку.
Я же если и бываю в парикмахерской, то лишь для того, чтобы подровнять кончики, потому что обещала родителям оставить длинные волосы до выпускного.
У меня широкие темные брови, губы бантиком и узкий подбородок, а кончик носа вздернут, как у мультяшного персонажа, и еще румянец, вспыхивающий по любому поводу. Но зато глаза не меньше Ксюшиных: карие, круглые и тоскливые, как у голодного спаниеля. В детстве Рома шутил, что если я стану грустным клоуном, то и грим накладывать не придется.
И если у кого-то существовал рейтинг женской красоты, вроде того, что мы с Ксюшей завели на парней, то подруга набрала бы не меньше девяти баллов, а у меня не больше семи с половиной, по крайней мере, мне самой так казалось.
Рейтинг парней мы придумали четыре года назад, когда обсуждали, кто красивее: Шаламе или Хеймсворт. Долго спорили, сойдясь в итоге на том, что красивы оба, просто по-разному. Тогда для нас это было открытием – обнаружить, что одно и то же явление способно проявляться в столь различных формах.
По этой причине пришлось завести таблицу, куда попали знаменитости мужского пола, казавшиеся нам привлекательными, начиная от Айрона Пайпера и всех BTS до Генри Кавилла и принца Дании Николая.
Все они получили от нас по десять баллов, после чего в этот рейтинг стали попадать реальные и знакомые нам люди: старшеклассники, друзья по даче, лагерю, вожатые, ребята из танцевальной студии, приятели Ромы по секции и даже курьер Вова с папиной работы, которого папа иногда присылал домой за документами.
Самым симпатичным доставалась девятка, потому что звездами они не были, а остальные распределялись по степени убывания нашей к ним симпатии.
Огромный список мы добросовестно и пристрастно заполняли пару лет, пока не надоело. Однако в десятом классе к нему снова пришлось вернуться, потому что старые классы расформировали и сделали два: математический и гуманитарный. Несколько человек из наших стареньких поступили в маткласс, кто-то остался в гуманитарном, а многие и вовсе разошлись по другим школам и колледжам. Зато на смену им к нам перевелись новые симпатичные парни, и «рейтинг красоты» пришлось срочно реанимировать.
После седьмого урока на выходе из школы нас догнал Рома.
– А чего вы нас не зовете?
– Куда? – удивились мы в один голос.
– За платьями. Мы с Кириллом поможем вам выбирать.
От раздевалки не торопясь к нам приближался Мартов.
– Откуда ты узнал? – удивилась Ксюша.
– Так вся школа уже обсуждает, – Рома довольно улыбался.
– Неужели вы хотите таскаться с нами по магазинам? Впервые вижу у тебя такой порыв.
– Кирилл хочет, – Рома понизил голос. – Очень просил уговорить вас.
– Зачем это ему? – вспыхнула я.
– Ясное дело зачем, – Рома весело подмигнул.
Он был спокойным, доброжелательным и необидчивым и все детство поддерживал нас с Ксюшей во всех выдумках и шалостях, которых на нашем счету хватало.
Ведь когда трое детей почти одного возраста чуть ли не круглосуточно находятся вместе, хулиганских проделок не избежать. Мы варили приворотное зелье из всей найденной в доме губной помады, строили из штор спальни моих родителей палатку, рисовали карту сокровищ на обоях, да много чего вытворяли. Между нами никогда не существовало мальчишечье-девчоночьей дистанции и в четырнадцать лет, под деловые советы Ксюши, даже учились друг на друге целоваться.
Но после того как Рома перешел в маткласс, он довольно сильно отдалился от нас, однажды и вовсе заявив, что мы «дискредитируем» его перед одноклассниками, которые все как один мечтали стать великими экономистами, банкирами, разработчиками технологий будущего и наномедиками и которые считали, что гуманитарии – это просто неудачники, не сумевшие попасть в маткласс.
– Ладно, – милостиво согласилась Ксюша. – Поехали.
В компании парней нормального шопинга не выйдет – это стало понятно сразу, поэтому мы отправились в «Охотный ряд», где после быстрой пробежки по магазинам собирались погулять в Александровском саду и поесть мороженого, сидя на деревянных лавочках с круглыми спинками.
– Рома рассказал про сообщение, – сообщил Мартов, повернувшись ко мне лицом на эскалаторе, когда мы зашли в метро.
– Какое еще сообщение?
– Ты знаешь! – Он выдержал паузу.
– Ромка – болтун.
– А это секрет?
Мартов продолжал смотреть пристальным серьезным взглядом – по-другому он не умел. Карие, чуть раскосые глаза никогда не улыбались, даже когда он смеялся или дурачился. На его красивом мужественном лице одинаково отчетливо проступали черты татарских и славянских предков. Его мама была родом из Уфы, где, по его словам, проживало не меньше сотни их родственников. А отец тридцать лет назад переехал в Москву из Ярославля. Я их видела несколько раз на школьных мероприятиях. Обычные, ничем не примечательные мужчина и женщина. Просто удивительно, что Кирилл такой привлекательный.
Первое время мы с Ксюшей сворачивали шеи, оборачиваясь на него, и сразу записали к девятибалльникам. А когда Рома привел его домой, так смутились, что, закрывшись у меня в комнате, просидели, пока он не ушел.
Неудивительно, что вскоре наши заинтересованные взгляды Мартов воспринял как сигнал к действию и, оказавшись в очередной раз у Ромы в гостях, поцеловал меня, притиснув к стене в коридоре.
Мы, конечно же, провоцировали его, но я воспринимала наш общий флирт как игру. Однако после поцелуя стало понятно, что со своими симпатиями он определился.
Мои восторги Ксюша не разделила, молча ушла к себе и рыдала два дня, пока я не пришла к ней и не сказала, что она мне намного важнее, чем совершенно чужой человек, пускай и такой симпатичный. Ксюша умоляла не обращать на нее внимания, уверяла, что поплачет и переживет, но я ответила, что никакой парень не встанет между нами, и с тех пор твердо держала обещание.
Это было непросто, потому что Мартов оказался страшно упрямым и отставать от меня не хотел. Признавался в любви, страдал и, чуть ли не каждый день появляясь у Ромы в гостях, приносил мне конфеты. Много раз я объясняла, что рассчитывать ему не на что, ругалась, злилась, бойкотировала его, но со временем привыкла и просто смирилась. И хотя Ксюша давно освободила меня от данного слова, вернуться к началу было уже невозможно.
– Не секрет, но и не предмет для обсуждения, – после некоторого молчания ответила я.
– Покажешь, что он пишет?
– Зачем?
– Так… просто, – промямлил Мартов, – если тебе кто-то угрожает, хочу об этом знать.
– Все нормально, – я улыбнулась, – спасибо, нет никаких угроз.
– Если что, скажешь мне? – Он снова строго посмотрел.
Мне хотелось спросить, что он сделает в случае этого «если что», но разговор закончился вместе с эскалатором.
Мы пробежались по второму этажу торгового центра и спустились на первый, а там больше людей, шума и суеты. Заходя в магазины, осматривались мельком, шутя предлагали друг другу слишком вычурные и нелепые вещи, критиковали то, что мы с Ксюшей точно примерили бы, если бы с нами не увязались парни, и шли дальше. О выборе платья речи не шло, все это понимали, потому просто веселились.
Сообщение от Гудвина пришло в последнем магазинчике, куда мы заглянули из-за пестрой летней рубашки, на которую Рома запал, заметив на манекене. И пока они с Ксюшей, обожавшей покупать что-нибудь не себе, обдумывали, у кого из родителей лучше попросить две с половиной тысячи, я достала телефон и сразу обнаружила уведомление: «Надеюсь, ты купишь красное платье!» – написал Гудвин.
– Что там? – За спиной незаметно нарисовался Мартов и заглянул через плечо.
Я поспешила отойти от него, но Кирилл настойчиво последовал за мной.
– Это тот? Вы общаетесь? Ты уже знаешь, кто это?
– Кирилл, пожалуйста! – Еще не успев справиться с удивлением, я недовольно повернулась к нему. – Это мое дело. Личное! Я не нуждаюсь ни в опеке, ни в телохранителе и переписываюсь с кем захочу.
Выражение его лица оставалось таким невозмутимым, что на секунду я подумала, а изменится ли оно, если в него плюнуть или влепить пощечину.
– Все равно, – Мартов по-хозяйски пригладил мне выбившуюся из прически прядь. – Мне не нравится, что какой-то непонятный тип достает мою девушку.
– Что? – Я опешила.
Это не первое его подобное заявление, но сейчас оно прозвучало возмутительнее, чем обычно.
– Я не твоя девушка!
– Это пока, – упрямо выдвинув челюсть, буркнул он, – пока не моя. Но скоро будешь.
С трудом поборов закипающий гнев, я растянула искусственную улыбку.
– И как тебя вообще в маткласс взяли? Ты же ничего не понимаешь!
– Потому и взяли, что я сразу вижу решение, а не по сто раз перечитываю условие задачи.
Его самоуверенность приводила в замешательство. Такие люди, как Мартов, запрограммированы на результат. Они долбят учебники, накачивают мышцы, тренируются, переписывают, пересдают, репетируют до тех пор, пока не получают то, что хотели. И чем труднее эта цель, тем она им важнее.
– Знаешь что? – негромко сказала я. – Я нарочно себе кого-нибудь заведу, чтобы ты наконец отвалил.
– Заведешь? – Мартов криво ухмыльнулся. – Котенка, что ли? Или щенка?
– Котенка, потому что щенок у меня уже есть.
Мы схлестнулись взглядами. На скулах Кирилла заиграли желваки, губы сжались, кулаки тоже.
– Ладно, – произнес он внезапно севшим голосом, – я вспомнил, у меня дела.
Резко повернувшись, Мартов быстро вышел из магазина.
Сообразив, что переборщила, я побежала за ним, но он уже пропал из виду.