Музыка погружает Ларри в густой тёплый туман мыслей, от которых, наконец, не хочется избавляться. Радость от сюрприза, предназначенного для него – только для него, и никого больше, – будто вместе с дребезжащим воздухом заполняет лёгкие и щекочет изнутри. Уголки губ непроизвольно приподнимаются. Ларри хотел поиграть с Мэрианом в недетские игры, и тот уже сегодня его как минимум обнял, поцеловал в щёку и даже подержал за руку. А нормально ли, что Ларри хочет ещё, или нет – сейчас кажется абсолютно неважным. О таком дне рождения он мог только мечтать. Оказывается, мечты всё же порой сбываются.
Однако так страшно упустить момент, потерять его и снова остаться наедине со своими мыслями, но это в любом случае произойдёт – опять на полгода. В столь продолжительное время Ларри чувствует себя потерянным уже несколько лет подряд. Только недавно он стал осознавать причину. Затерявшись в размышлениях, Ларри приходит в себя и понимает, что вот он уже что-то и упустил. Мэриан не смотрит на него, а переглядывается с девушкой в блестящем золотом платье, облегающем и демонстрирующем все её прелести. Мэриан всегда был падок на красоту, и у Ларри внутри будто что-то тихонько зацарапало. Он достаёт карманные часы, подаренные ему на день рождения родителями в прошлом году, потирает поверхность о пиджак и смотрит на своё расплывчатое отражение, перекидывая взгляд то на себя, то на ту самую девушку. Он тоже хочет вырасти красивым, но блёклые серые глаза, нос с горбинкой и противные кудряшки не обнадёживают. «Нет, ну как я могу кому-то вообще нравиться? И чего девчонки за мной в школе бегают? Подумаешь, высокий…» – задумывается Ларри, вглядываясь в свои черты лица. Спустя несколько секунд замечает краем уха, что музыка совершенно поменялась. Спрятав часы обратно в карман, заправив цепочку, он не обнаруживает перед собой Мэриана; ему на смену уже пришел какой-то другой гитарист.
«Куда он ушел так быстро?» – поражается Ларри и оглядывается по сторонам.
Чья-то рука неожиданно дотрагивается до плеча, и Ларри невольно вздрагивает.
– Сынок, пойдём с нами, у нас для тебя… Что с твоей губой?! – мать верещит громче музыки, поэтому Ларри, схватив её за руку, тащит поближе к окнам, подальше от толпы. – Отвечай на мой вопрос, мистер! – мать дёргает его за руку, и они останавливаются.
«Вот и как она владеет двумя монополиями, а с собой совладать не в силах?»
– Да ничего, ма, это я на физкультуре ударился, – пытается отмазаться Ларри, так и не подготовив подходящей для успокоения матери версии.
– Что-то мне не верится, – недоверчиво произносит мать и, схватив Ларри за подбородок, вертит им в разные стороны, осматривая масштаб трагедии. – Ладно, – выносит вердикт, – так уж и быть. На этот раз закрою глаза. Но смотри, не расстраивай нас, – говорит достаточно грозно, тыча указательным пальцем. – Ты знаешь, как нам важна репутация.
«А то, что она, пьяная, психует при своих «важных» гостях её не волнует?»
– Да, ма, я в курсе, – раздражённо отвечает Ларри и отмахивается от её руки. – Что ты хотела мне ещё сказать?
– Ах, точно! – мать закатывает глаза, но всё ещё возвращает взгляд на губу Ларри. И, вполоборота повернув голову, со вздохом протягивает: – Милы-ый!
Ларри замечает, как к ним направляется отец, но не один: чуть позади следует Герольд. Отец с широкой улыбкой на лице, а Герольд с надменным взглядом. Если смотреть на них по очереди, то волны страха и успокоения сменяют друг друга. Уж лучше успокоения, поэтому Ларри всеми силами старается удерживать взгляд именно на отце. Хотя чувство страха ему кажется каким-то пугающе-приятным, манящим; от этой смеси ощущений ему становится не по себе, и Ларри давится слюной.
– Кха… кха… Здравствуйте, кха… – пытается поздороваться Ларри, одной рукой прикрывая рот, другую протягивая для рукопожатия Герольду.
– Ну-ну, ты чего, Ларри? Всё хорошо? – руки матери не особо заботливо похлопывают его по спине, отчего, конечно же, лучше не становится. Он замечает стыдливую гримасу на её лице, направленную в сторону Герольда.
Ларри только кивает в ответ, утирая рукавом выступившие от кашля слёзы.
– Держи платок, Ларри, – звучит глубокий, низкий голос, словно перебирая косточки во всём теле. Герольд протягивает руку, и Ларри нерешительно берёт предлагаемую тряпицу. – О, да у нас кто-то уже совсем взрослый стал? – делает шаг к Ларри, подбородок которого снова удостаивается чужого внимания. Мать с отцом стоят рядом и внимательно смотрят на Герольда, а он тем временем так же внимательно разглядывает губу Ларри. «Надо было к сестре обратиться за какой-нибудь замазывающей штукатуркой!» – Ты должен вести себя подобающим образом, Ларри, – Герольд вкрадчиво проговаривает каждый слог и проводит шершавым большим пальцем по только недавно затянувшейся ране, – не подставляй под удар свою семью, – убирает палец и отпускает подбородок, – и мою.
Ларри даже не понимает, больно ему сейчас или нет. Кажется, единственное, что он чувствует, это голос Герольда. Остальные звуки постепенно неуверенно возвращаются, и до Ларри доносится тихое «и да, с днем рождения» вроде как от Герольда же, уходящего в сторону арки, ведущей в коридор.
– …как я и говорила, вот теперь брат будет ещё и об этом беспокоиться. Ну что ж такое, одно разочарование с этим мальчишкой… – причитает мать, заламывая пальцы.
– Дорогая, успокойся, всё нормально. Все мы – ну, парни, не ты, конечно, – были мальчишками и дрались в детстве. Это же пустяк, – пытается успокоить отец.
– Это для тебя являлось пустяком, ты тогда ещё кем был? Правильно, никем, – почти шипит мать, переходя на раздражённый шёпот. Ларри чувствует капельки пролетающей слюны. Мать нервно заправляет за ухо выбившиеся пряди из причёски и недовольно скрещивает руки на груди.
«Непослушные кудри – семейное проклятье», – мимолётно пролетает в голове Ларри. Он видит и слышит всё, будто сквозь какую-то дымку, всё ещё не отойдя от встречи с Герольдом.
Отец выпрямляется, лицо становится серьезным, не похожим на его обычное. Он медленно снимает очки, потирает о белоснежную рубашку и снова возвращает на место.
– Дорогая, – спокойным тоном говорит отец, – я тебя, конечно, очень люблю, но сейчас я не желаю с тобой разговаривать, – разворачивается и уходит сквозь толпу вслед за Герольдом – куда-то в коридор.
– Милы-ый, прости-и. Я выпила немного лишнего, от этого много говорю. Ну, Дила-ан, ну, посто-ой… – мать бежит за ним. Семейная драма сыграна идеально.
Ларри видел это уже не в первый раз и мог с точностью до пары слов сказать, кто что будет произносить. Но он даже и не думал, что из-за какой-то дурацкой драки, о которой, видимо, из школы сообщили именно отцу, поэтому мать до сих пор не была в курсе, вечер может обрести совсем иной привкус. Привкус крови из вновь раскрывшейся раны на губе.
Платок ему одолжили явно не слёзы вытирать.
Ларри часто чувствует себя птицей в золотой клетке. Он мог многое себе позволить раньше, может сейчас и особенно сможет в будущем, но для этого слишком многим приходится жертвовать. Он понимает, что чем старше становится, тем сильнее обретает ответственность, тем большего от него требуют, – и тем достовернее нужно учиться притворяться. Меньше знают – крепче спят и не докапываются до каждого шага. Особенно не хотелось снова встречаться с отцом Мэриана. От него исходит прямо-таки пугающая, властная аура. Понятно, почему Мэриан вечно исчезает, стоит тому появиться в поле зрения. Даже тут – в чужом городе – не всегда удаётся спрятаться. А с таким батей прятаться захочется всегда. Значит ли это, что Ларри и Мэриан очень похожи в плане масок на лице? Наверное. От осознания их общности Ларри ещё больше хочет сблизиться с кузеном. Только тот его понимает. Ну, или, точнее, сможет понять. Только у Мэриана он может спросить, что ему делать, если вдруг всё выйдет из-под контроля.
Но как наладить с ним связь, Ларри пока не знает.
Музыка вновь доносится из граммофона, а парни, игравшие на импровизированной сцене, собирают свою аппаратуру по чемоданам и чехлам, о чем-то бурно переговариваясь. Народ вокруг достаточно напился, и теперь то тут, то там танцуют пьяные парочки, а за столами звучат мужские политические разговоры и женские разговоры о великом – о красоте, конечно же. Никто не обращает внимание на гуляющего среди столов Ларри, и он этому очень рад. Живот уже подпевает в унисон звучащей мелодии. В него не попадало за вечер ровным счётом ничего съестного. По пути к сворачивающимся музыкантам Ларри таскает в рот со столов то кусочки уже пожухлых фруктов, то подтаявшего за вечер сыра, то ещё какой-то неведомой закуски из других городов, отчего порой хочется выплюнуть всё моментально, но манеры не позволяют, и Ларри через силу проглатывает непривычные на вкус деликатесы.
– Здравствуйте… – неуверенно здоровается с музыкантами. Вблизи они выглядят особенно брутальными и… свободными? Рядом с ними собственный голос кажется каким-то слишком детским. – А где Мэриан, не подскажете?
Парни продолжают собирать инструменты, провода и прочее, и только один отвечает:
– О, малой, с днюхой тебя. Да убежал куда-то с девицей. Может, на улицу пошел, не знаю даже, – пожимает плечами лысый барабанщик, только мельком глянув на Ларри.
– Ладно, спа… – начинает благодарить Ларри, но замечает валяющуюся знакомую коробочку рядом с микрофоном, – сибо. Спасибо, – повторяет, наклоняется и, положив коробку в карман, уходит из большого зала.
Ларри думает, что Мэриан наверняка выронил нечаянно и потом будет беспокоиться о том, что потерял его подарок. Ну или Ларри будет беспокоиться об этом, неважно. Проходя по длинному коридору, периодически встречая очередного незнакомого поддатого гостя, он соображает, куда же может подеваться кузен. Уже поздно, поэтому, возможно, тот уже у себя в комнате. Поднявшись наверх, Ларри его не обнаруживает и решает, что Мэриан и правда пошел прогуляться с той девушкой, ведь у них в саду за счёт освещения светло круглосуточно и, что немаловажно, круглогодично красиво.
Спустившись вниз по лестнице, несколько раз случайно споткнувшись о ковёр, Ларри накидывает на себя пальто с шарфом и выбегает на улицу. Изо рта вылетает пар, а пальцы вмиг превращаются в ледышки. Лестница веранды очень скользкая. Потихоньку спускаясь, Ларри обдумывает, куда ему направиться. Их владения довольно обширные, включая близлежащие участки леса, небольшое озеро и даже конюшню. Правда, без коней. Дорогое удовольствие, учитывая, что они мало где водятся и имеют небольшой процент выживания среди жеребят. Мор касается и некоторых животных, непоколебимо убивая жизнь. Наверное, природа сама так решила: отсеять неугодных, восстановить какой-нибудь там баланс, о котором писалось давным-давно в книгах. Ларри точно не знает, что происходит в мире и почему – историю в пансионе они ещё толком не проходили, – но воспоминания о Всеобщем Море до сих пор отдаются эхом внутри, постепенно сажей оседая в глубине души. Однажды Мэриан рассказывал, что они у себя дома содержат несколько лошадей, а Ларри только на картинках и фотографиях их и видел. О своих он уже и не мечтает, конечно. Хотя, возможно, когда-нибудь им подарят парочку жеребят, или родители сами купят. А вдруг?
Укутавшись посильнее в шарф, Ларри натягивает донельзя капюшон и чувствует, что очень устал за весь день. Ноги еле-еле передвигаются по выложенной щебнем тропинке, периодически норовя подвернуть лодыжку. Каменные статуи ангелов будто провожают его своими пустыми глазами. «Как у ангелов могут быть такие некрасивые глаза, а у обычного человека – прекраснее всех на свете?» Голые деревья и кустарники увешаны разноцветными, слегка ослепляющими гирляндами. Периодически попадаются хохочущие гости, идущие рука об руку. Ларри кажется, что среди них он даже мимолётно видит свою сестру, не особо любящую масштабные мероприятия и предпочитающую проводить время там, где людей поменьше. На лавочках воркуют влюбленные и не очень. Есть ли среди них Мэриан? Влюблен он или не очень?
Интересно, что вообще точно можно назвать влюбленностью? Ларри пока не находит ответ на этот вопрос.
Подумав, что скорее он окоченеет, чем встретит Мэриана, Ларри решает вернуться в дом, но немного другим путём: мимо озера и конюшни, пока что служащей складом каких-то рабочих вещей их садовника. Пусть озеро и небольшое, но оно имеет название – «Маленький Льюис». В честь одного из умерших родственников со стороны матери. Поговаривают, он утонул тут ещё в детстве примерно полторы сотни лет назад. Теперь он навсегда останется маленьким Льюисом, сколько бы времени ни прошло. Из-за размеров озера название становится ещё более символичным. Ларри всегда было жутко от этой истории, и он никогда не решался зайти в мёртвую воду, поэтому до сих пор так и не научился плавать. Даже рыбу местную не ест, хотя сам несколько раз ловил, но что-то его отталкивает.
На улице явно ниже нуля, и Ларри ну очень хочется пройтись по замерзшему льду. Потыкав в него толстой палкой, которую отломал от какого-то куста по пути, и удостоверившись, что лёд крепкий, Ларри делает шаг. Однако тут же останавливается, услышав громкий шорох в конюшне. Не выпуская из руки палки, он медленно подходит к деревянному зданию и заглядывает внутрь через незастекленное окно. Там, в темноте, ничего не видно, но Ларри прекрасно слышит надрывные стоны и вздохи, доносящиеся из глубины, а женский голос шёпотом произносит имя того, кого он ищет.
Ларри судорожно вздыхает и отшатывается назад. Палка выскальзывает из руки, выдавая его присутствие звонким стуком о замёрзшую землю. Но он уже не знает, увидели его или нет, потому что ноги несут в сторону дома так быстро, что нос закладывает и слёзы наворачиваются на глазах от промозглого ветра. Ларри не хочет признавать, что дело не только в быстром беге.
Забежав в здание, Ларри проносится по лестнице на третий этаж и, влетев в свою комнату, захлопывает дверь со всей силы, будто это она виновник всех его бед. Стянув с себя пальто и кинув куда-то в угол, он наворачивает круги по комнате и мысленно ругается:
«Чёртова девка, чёртова конюшня, чёртово озеро, чёртов Мэ… Мэриан».
Включив торшер, Ларри с грохотом садится на кровать и, оперевшись локтями на колени, обречённо хватается руками за голову. Ровно дышать не получается, а горло режет, аж глотать больно, потому что Ларри дышал через рот, пока бежал. Он чувствует себя запутавшимся неудачником. И чего он так из-за этого всего переживает? Что он себе напридумывал? Видно же, что Мэриан до мозга костей любит девушек, а услышанное Ларри – нормально. Это с Ларри происходит что-то ненормальное. Это в нём проблема, и только в нём самом.
«Надеюсь, Мэриан не понял, что там стоял я…» – думает Ларри, отпуская голову из плена своих же пальцев. Парочка кудрявых прядей падает на лоб. Ларри снимает с волос резинку и, надевая её на запястье, замечает на тумбочке коробку, украшенную большим ярким бантом, а рядом лежит непонятная круглая открытка с ленточками[3]. Он притягивает её за них к себе. На одной стороне нарисована чёрная летящая птица, на другой – клетка. Ларри, повертев в руках открытку, натягивает в разные стороны ленты перед собой и, пальцами крутя концы, наблюдает, как круг начинает крутиться вокруг оси, создавая иллюзию птицы в клетке. «Да уж, спасибо», – нервно ухмыляется Ларри и, скомкав открытку, выкидывает назад через плечо.
Взяв коробку, читает поздравление на крафтовой бумаге:
«Дорогой наш сын, поздравляем тебя с днём рождения! Мы тебя очень любим, будь умницей!»
«Боюсь, я вас разочарую», – с иронией замечает про себя Ларри. Развязав бант и разорвав в клочья упаковку, он достает из коробки мобильный телефон. Его глаза расширяются от удивления. Детям редко дарят такую вещь. Помимо того, что она дорогая, – хотя ребята говорили, что в городе можно купить и достаточно задёшево, главное, знать, где, – на учебе всё равно запрещают ими пользоваться. А дома ему с кем общаться? Если бы ещё работали звонки в другие города…
Ларри мотает головой, кидает всё бесполезное подаренное барахло рядом на кровать и подходит к валяющемуся на полу пальто. Достав подарок Мэриана, он всё же решает отдать ему, подложив под дверь. Завтра они могут уже не встретиться, потому что Ларри рано возвращается в пансион, ведь с шестого года обучения в это время у них пора зачетов, и теперь зимой он не сможет отпрашиваться дольше, чем на сутки. Передать подарок лично, если тот вскоре вернется, сейчас уже не под силу.
Собравшись с духом и помолившись всем богам, чтобы не встретить Мэриана в коридоре, он решается выйти из комнаты. Каждый шаг неосознанно становится медленнее при приближении к заветной комнате. Ларри, присев на корточки, кладет коробку у двери, прислушиваясь, есть кто внутри или нет. Тишина.
– Хэй! – голос Мэриана заставляет Ларри дёрнуться и подпрыгнуть на месте, выпрямившись в полный рост. Тот стоит рядом, сложив руки крест-накрест, и смотрит на него с прищуром. – Ну и чего ты тут околачиваешься?
– Я… Ты… Подарок, вот. Ты выронил подарок, – еле вспомнив, как нужно говорить, выдавливает из себя Ларри, кивнув в сторону коробочки. Кудряшки щекочут лоб и мешают обзору, и Ларри безуспешно пытается их пригладить.
– Оу, прости. А я думал, что потерял, – удивленно протягивает Мэриан, вскинув брови.
«Ври больше, ты даже не вспоминал про него всё это время», – думает Ларри и в этот момент дико хочет сбежать – но ноги не двигаются. Он понимает, что не желает вот так прощаться с Мэрианом еще на полгода. Брат внимательно следит за ним, и Ларри не знает, о чем тот думает и что нужно делать. Ну уж точно не стоять столбом. Единственное, что приходит ему на ум, это…
– На, – говорит Ларри и, снова присев на корточки, протягивает тому подарок. Рука почему-то трясется, и если Мэриан сейчас не возьмет коробку, то Ларри просто в него ею швырнет. – И больше не теряй, прошу.
Мэриан смотрит на него с недоумением, аккуратно забирая коробку.
– Спасибо, что принес, – улыбнувшись, наконец произносит брат. В голосе наигранная весёлость, что ли. Ларри не может распознать, да уже и не хочет, наверное. – Ну, я могу теперь попасть к себе в комнату?
– Да, конечно, – Ларри встает, держась рукой за ручку двери, и отходит в сторону, облокотившись спиной о стену напротив комнаты. Взгляд теперь изучает ковёр и приближающиеся чужие ботинки.
Подбородок снова подхватывают чужие пальцы. Сегодня он – популярная часть тела.
Ларри приподнимает глаза и встречается с пронзительным карим взглядом Мэриана. От кузена исходит лёгкий аромат алкоголя и какого-то терпкого парфюма. Хорошо, что за спиной есть опора: коленки ослабли и плохо держат.
– Обработай рану, кровоточит, – произносит Мэриан, вглядываясь в губы Ларри. – Ну, споки-ноки! – снова, как обычно, похлопав брата по щеке, Мэриан открывает дверь и скрывается за ней, оставляя его наедине с собой и тихим пустым коридором.
– Спасибо за песни, – чуть громче, чем обычно, говорит в закрытую дверь Ларри и тихо добавляет: – Спокойной ночи, Мэриан.
Одно он понял точно: молиться бесполезно, богов не существует.
– Ну че, как день рождения? – Ларри встречает голос того, из-за кого его подбородок облапало полсемьи.
– Привет, Томас, – со вздохом отвечает Ларри, замерев в дверях их общей комнаты. Он мечтает уже о восьмом году обучения, когда через Мор пройдут все ребята с потока, и их распределят в другом, дальнем, корпусе старшекурсников, где комнаты по два человека. Он выбрал бы в соседи Ховарта. Тихий, спокойный. Этого – Томаса – он и сейчас особо видеть не хочет. Из них четверых Мором не переболел ещё только Шон, поэтому насчет него, как бы это сурово ни звучало, уверенности нет, а обсуждение вируса в их комнате и за столом – пока что запретная тема. – Всё отлично. Скучал? – ехидно спрашивает Томаса, раскинувшегося на нижнем ярусе их кровати. Кажется, синяк на его лице выглядит ещё ярче, чем Ларри наблюдал в последний раз.
– Да уж… – цедит сквозь зубы Томас. Он резко присаживается на кровати и, потирая руки, явно нервничая, произносит: – Ну, ты это, прости меня, – как холодной водой обрушиваются неискренние слова на Ларри. Он аж останавливается посреди комнаты, хотя направлялся к комоду. Рюкзак будто в поддержку его шокового состояния сползает с плеча и падает на пол, бренча содержимым.
– Ну ничего себе, – Ларри слегка наклоняет голову вбок, глядя на понурого Томаса. – Прекращай шутить, – язвительно отвечает и с усмешкой добавляет: – Тебя что, заставили?
– Ну-у, – протягивает и приподнимает брови Томас, смотря куда-то в пол. Ларри, вновь схватив рюкзак, подходит к комоду и водружает его на столешницу. Развернувшись и сложив сзади руки в замок, облокачивается на закрытые ящики. – По сути, так и есть. Думаешь, я бы по доброй воле попросил у тебя прощения? – ухмыляется Томас, глядя исподлобья на Ларри.
– Ты – точно нет, – Ларри отрицательно мотает головой. Он и так догадывался раньше, что на кого-то из его «стаи» точно давят «сверху». До последнего не хотелось верить.
– В следующий раз дерись не при куче гуляющих вокруг учеников и учителей, – проговаривает на выдохе Томас и вновь укладывается на кровать, запрокинув на лицо руку, прикрывая глаза предплечьем.
– В следующий раз думай, о чем говоришь, – отвечает Ларри. Снова повернувшись к рюкзаку, вытаскивает из него свои вещи и раскладывает по выдвигающимся скрипучим ящикам. Ещё и заедает механизм вечно, поэтому ему иногда приходится дёргать с силой, чтобы открыть.
– А чего тебя так задели мои слова? – звучит сзади удивленный голос Томаса. – Ладно, признаю, не стоило при Тане… Но мне как-то неприятно всё это, знаешь ли, – слышится обида в голосе. – У тебя кто-то есть, а всё равно всё внимание к тебе. Несправедливо.
«Боже, сам придумал, сам обиделся», – закатывает глаза Ларри.
– Томас… – вздыхает Ларри, толком не понимая, как тому донести, что насчет него уж точно беспокоиться не стоит и всех девчонок, видимо, он оставляет пожизненно на ребят. Да и вообще, глупые обиды не должны волновать Ларри, но друзьями просто так не разбрасываются, каким бы они ни были, считает он. – Мне всё равно на всех этих девчонок. Для меня главное – дружба, – слегка обернувшись, добавляет: – Ну уж точно никак ни кто, с кем и почему. Надеюсь, и для тебя теперь тоже.
– Ладно, – Томас убирает руку с глаз. Чуть погодя спрашивает: – Ну че, как там твоя Мэри? – на имени делает особый акцент.
Ларри на пару секунд перестаёт раскладывать вещи, но, собравшись с мыслями, продолжает, говоря как ни в чём не бывало:
– Никак, – нервно бурчит, пытаясь закрыть шкафчик. – Мы видимся очень редко и…
– Что? Невзаимно?
– Ты откуда такой взялся вообще? – нахмурившись, с удивлением спрашивает Ларри, повернув на того голову. Захлопнув с десятого раза дверцу комода, подходит к кровати, скрестив руки. – Тебе сколько лет? Говоришь, будто умудренный опытом старикан.
– Возраст не показатель, мой юный друг, – выпендривается Томас, заглаживая назад свои волосы, слегка приподняв голову на подушке.
– Я всего на пару месяцев младше тебя, так что отвали, – закатив глаза, шутливо огрызается Ларри. Всё-таки он рад, что они снова говорят с Томасом. С ним порой сложно, но он единственный, кто может ему возразить, не подлизываясь, в отличие от Шона и Ховарта, согласных со всем, что бы Ларри ни сказал.
– Хорошо. Захочешь рассказать, говори. А то я снова что-нибудь ляпну, а у тебя катушки слетят, – произносит Томас, встав с кровати и протягивая Ларри руку.
«Думаю, у меня и без ляпов Томаса катушки скоро слетят», – замечает про себя Ларри, но вслух произносит:
– Конечно, – пожимает руку. – И спасибо, что ли.
– За что спасибо? – слышится со стороны двери. На пороге стоит Ховарт, и кажется, будто он еще больше осунулся за сутки, почти прозрачным стал.
– О, привет, Мышка, – не подумав, произносит Ларри как можно приветливее. Томас, отпуская руку, удивленно поднимает брови, видимо, не ожидая услышать прозвище. Но Ларри делает вид, что не замечает этого. – Как твое самочувствие? – интересуется у Ховарта, подойдя к тому и положив ладонь на хрупкое плечо.
– Да ничего, я вот… – вздыхая, показывает в руках микстурную стеклянную бутылочку.
Ларри кривит лицо и выхватывает её:
– Отдай эту бесполезную бурду, – произносит он недовольно и, кинув бутылку в мусорное ведро в углу и подбежав к рюкзаку, нашаривает в нём жестяную банку, завернутую в бумагу. – Вот, на, – протягивает подошедшему Ховарту. Тот, взяв банку, глядит удивленно то на нее, то на Ларри. – Я выпросил у нашего садовника травы лечебные, они витаминные, всё такое. Короче, они перетертые, надо в еду добавлять, как приправу.
– Спасибо, мамочка, – Ховарт снова улыбается так широко, что Ларри уже не на шутку страшно за сохранность его лица.
Томас в этот момент только слегка качает головой, почёсывая переносицу, мол, боже, какая забота. Ларри снова хочет его прожечь взглядом, но, как всегда, безуспешно.
– Расти большой, – усмехается Ларри, подмигивая Ховарту.
– Да уж, точно не выше тебя, – Ховарт кивает куда-то на верхушку головы Ларри.
– А вдруг я остановлюсь в росте? И ты меня ещё перепрыгнешь. Ха-ха… – в шутку предполагает Ларри и оглядывается по сторонам, будто ищет кого-то. – Так, а где Шон? – спрашивает у ребят. Томас вдруг обретает серьезное лицо, а Ховарт перестает улыбаться.
– Ну, я, собственно, к нему спускался. Он в лазарете. Мор, – вздыхает Ховарт и сильнее сжимает пальцы, шурша бумагой. Его руки слегка трясутся, и Ларри чувствует, что со своими происходит то же самое. Сколько бы раз он ни слышал новость о том, что кто-то заболел, в горле всё равно образуется ком. Когда этот «кто-то» – близкий, то новость о Всеобщем Море вызывает всеобщую тряску организма.
– Понятно, – тихо говорит Ларри, опускаясь на корточки и проскальзывая спиной по шкафчикам комода, намеренно причиняя отрезвляющую боль выступающими ручками.
Пиявки. Всё тело покрыто пиявками. Они высасывают кровь из тела, и Ларри не может от них избавиться. Цепкие. Скользкие, склизкие… Жгучая боль, судороги. Ларри извивается, лёжа на холодном полу. Пытается кричать, но голоса нет, один хрип. Из темноты появляется спасительная рука, и Ларри протягивает навстречу свою. Чужие пальцы.
Скользкие, склизкие… Ларри не может ухватиться, и рука исчезает. Жизнь покидает его, голова кружится. Сердце останавливается.
– Эй! Эй, Ларри, тс-с-с, всё хорошо, – слышится мутный, но знакомый голос. «Ховарт? Пусть это будет Ховарт…» – Проснись, Ларри! Ты в душевой, на полу. Тут мокро, очнись.
Ларри сквозь звон в ушах окончательно признаёт своего друга.
– Мышка? – он только сейчас понимает, что голос вернулся к нему. – Что происходит? – слова произносятся с трудом, язык не слушается. Ларри открывает глаза и в сумраке видит очертания Ховарта, склонившегося над ним.
– Ты снова лунатил, – уже шёпотом говорит Ховарт, поглаживая Ларри по голове. – Я не мог уснуть из-за… из-за Шона и увидел, как ты спускаешься с кровати и выходишь из комнаты. Я подумал, ты пошёл в уборную, – он помогает Ларри приподняться и сесть, – но ты долго не возвращался. Решил проверить, а тебя там не оказалось.
– А где я? – спрашивает Ларри, вглядываясь в пустоту помещения. Пол твёрдый, ледяной и мокрый. Зубы в тишине громко стучат от холода.
– Говорю же, в душевой.
– Ох, блин… – Ларри потирает глаза и снова вглядывается. И правда, слева виднеются душевые кабинки, освещаемые мягким светом от уличных фонарей, который пролетает сквозь узкие окна под потолком. Значит, он спустился на первый этаж и прошёл несколько рекреаций, чтобы оказаться здесь.
– Ты весь мокрый и холодный, вставай давай, пойдём в комнату, – голос Ховарта успокаивает.
На Ларри накидывают что-то теплое, помогая встать на ноги. Пару раз Ларри поскальзывается и больно падает, отбивая зад и локоть, но с третьей попытки всё же удаётся почти уверенно подняться. Выбравшись из душевой, Ларри надевает тапочки, которые подсовывает Ховарт. Становится немного теплее.
Вот за что Ларри обожает Ховарта, так это как минимум за его внимание к деталям. Видимо, тот, поняв, что Ларри почти голый попёрся невесть куда – возможно, на улицу, – захватил с собой шерстяной плед и тапочки.
Часть пледа всё же намочилась и теперь прилипает к ногам. Ларри немного пошатывается – чувство фантомной боли ещё не покинуло его, и он шипит от каждого шага и прикосновения. Как же он терпеть не может свои ночные похождения. И вообще – сны. Редко он видит что-то приятное, обычно после каждого такого пробуждения ему нужно ещё несколько часов, чтобы отойти. Всё, что происходит во сне, будто отпечатывается на теле Ларри невидимыми ранами и синяками, постепенно ослабляя причиняемую боль. К вечеру всё устаканивается и даже иногда забывается, что именно снилось, но в течение дня он чувствует себя пропущенным через мясорубку.
Пока они молча, чтобы никого не разбудить и не привлечь внимание дремлющей охраны, ковыляют до комнаты по извилистым, тёмным коридорам, он пытается в который раз понять, к чему ему приснился очередной сон. Ещё ни разу видения не повторялись. Ещё ни разу ничего не сбывалось. И ещё ни разу Ларри не хотел, чтобы что-то из приснившегося свершилось. То ему снится, как сквозь него прорастают кустарники; то, как его руки и ноги распадаются песком, и Ларри наблюдает за этим в зеркало; то, как ему вороны вырывают зубы… В общем, только страшилки и писать после такого. А ведь он чувствует всё, будто это происходит на самом деле.
Однажды родители водили его к доктору, тот задал кучу глупых вопросов, прописал правильный режим и посоветовал больше гулять на чистом воздухе. Он успокоил их, что с возрастом пройдёт, и они перестали волноваться и даже спрашивать Ларри о его проблеме. Будто она уже перестала существовать. Учителя прекратили им доносить, потому что те сами попросили «не тревожить их по таким пустякам». Ну, а летом, когда он приезжает на каникулы домой, то лунатит крайне редко. Как это связано? Не знает. Будто организм специально издевается над ним, играя по правилам, которые Ларри неизвестны.
Ему никуда не деться в пансионе от правильного режима, да и на улице он постоянно гуляет с ребятами из корпуса в корпус, да по вечерам иногда – но ничего не меняется. Поэтому остается одна надежда, что всё и правда пройдёт, когда он повзрослеет.
На «повзрослеет» у него вообще планов много, что уж говорить. Загадочная взрослая жизнь будто ответ на решение множества вопросов, которые волнуют сейчас. Но как жить, пока ты ещё недостаточно взрослый, и когда наступит та самая грань, переступив которую перестаешь быть ребёнком?
Ларри остаётся только ждать.
– Мы почти пришли, ты как? – волнуется Ховарт, и Ларри пытается понять, как себя чувствует.
– Нормально, хочу спать, – бормочет он, еле передвигая ногами и борясь со слабостью. Чтобы не наваливаться на тощего Ховарта, Ларри пытается придерживаться за кирпичную стену. После такого рода пробуждений ему всегда страшно хочется снова спать. Веки перестают слушаться, а мозг соображать, застилая разум пеленой. Как бы Ларри ни боролся, он в любом случае вскоре отключится и непременно со страхом, что жуткие сновидения вновь обрушатся на него. – И всё-таки ты снова со мной нянчишься, – замечает Ларри, слегка улыбаясь. Они подходят к комнате, и он с облегчением глубоко вздыхает, будто бы всё это время и не дышал вовсе.
– Ну, а кто, кроме меня? – кряхтит Ховарт, и Ларри понимает, что тот ему помогает лечь. Только не на верхний ярус, а, видимо, на свою кровать. – Думаю, ты не доберёшься дотуда сейчас, так что давай сюда. И вообще, может, махнемся? Боюсь, грохнешься как-нибудь. Вот я прям уверен…
– Нет, только сегодня, – возражает Ларри. Он не хочет стеснять Ховарта – и так доставляет кучу неудобств. Тот единственный, кто искренне заботится о нём в такие моменты, постоянно помогая и ничего не требуя взамен. У самого со здоровьем всё ужасно, будто свои тщедушные силы девать некуда.
– Вы чего там расшумелись? – звучит гневный полушёпот, видимо, только что очнувшегося Томаса, когда Ховарт, усаживаясь рядом, укрывает Ларри тяжёлым одеялом, подтыкая края по бокам.
Ховарт что-то там отвечает. Скрип кровати. Звук закрывающегося замка.
И вот Ларри уже не слышит их разговора, погружаясь в сон, больше не в силах с ним бороться.