Накрывший Резервуд циклон освобождает Ларри от тренировок: хлопья снега падают без устали, покрывая всю территорию пансиона непроходимыми сугробами. Ну хоть поспать с утра можно на часик подольше: утренние разминки тоже отменили. Однако преподаватели, как истинные садисты, только лишь злорадствуют: можно ещё больше нагрузить учеников, сугробы вон, например, разгребать. В полях сейчас все равно делать нечего, за животными перваки и так неплохо ухаживают, ну, а провинившихся же надо как-то заставлять отрабатывать свои ошибки.
Ларри уже привык, что раз или два в неделю он попадает в список провинившихся, причём первый раз был тот самый, когда он сказал охраннику, что лунатил. Всех провинившихся называют с самого утра на завтраке, и в общем-то человек не всегда заранее в курсе, что он, оказывается, что-то натворил на днях. Несколько раз Ларри так и не понял, за что, собственно, его запрягли, даже попробовал повозражать пару раз, за что ему ещё влепили штук пять отработок, и он сообразил, что лучше иногда помалкивать.
Но сколько можно уже молчать? Со своей футбольной командой он старается особо близко не общаться от греха подальше; Тео он сторонится, как огня; дома тоже с ним особо никто никогда не общался; с Мэрианом не поговоришь, тот в армии ещё полгода будет тусоваться; единственная отрада – Мышка, но и с ним он видится лишь в столовой, на уроках и по вечерам. Возможно, кому-то покажется, что это довольно часто, но нормально поговорить или погулять почти не выходит: в столовой по-быстрому едят, перекидываясь парой общих тем; на уроках учатся – точнее, Мышка учится, а Ларри делает вид; по вечерам пытаются успеть выполнить обрушившуюся на их плечи домашку.
Мышка, как самый прилежный ученик и назначенный староста группы, ещё ни разу не попадал на отработки, а вот его объект воздыхания постоянно проводила время рядом с Ларри: и во время сбора силоса, и на дополнительном уходе за животными, и во время готовки в столовой, а также на уборке территории. В общем, сил на футбол у Ларри почти не осталось и он рад, что начался снегопад. Зато он узнал Нелл ближе за всё это время, и они даже успели немного подружиться.
Нелл оказалась очень внимательной девушкой, хотя сначала Ларри думал, что она слишком взбалмошная и не может быть чуткой по своей натуре. Однако Ларри быстро нашёл с ней общий язык. Ей хотелось рассказывать свои мысли так же, как и Мышке: не смущаясь и не увиливая – она принимает любое мнение, не навязывая своё. Её открытость миру просто поражает Ларри, как и постоянно широко раскрытые глаза, будто она вечно удивляется, и её легко чем-то поразить, но как только она начинает делиться своими мыслями, то Ларри кажется, что перед ним стоит совершенно взрослый человек, а сам он – глупый ребёнок. Нелл и Мышка похожи и внешне, и внутренне, поэтому Ларри понимает, почему тот так уцепился за неё. Она – словно женская копия Мышки, только более свободно обнажающая свои эмоции перед остальными.
– Ну, – Мышка смотрит внимательно на Ларри, оторвавшись от своей тетради, – и как сегодня отработка? – интересуется, прикусывая колпачок ручки зубами.
Лампочка в их комнате пару раз мигает, на секунду отвлекая от разговора. Ларри, посильнее натянув рукава на руки и потерев усталые глаза указательными и средними пальцами, откидывается на спинку стула и вздыхая произносит:
– Я сегодня чистил картошку. Много картошки. Я сам чувствую себя картошкой, – опрокидывает голову назад, опуская веки. – Можно сказать, у меня в жизни сегодня произошёл акт каннибализма.
– То-то она сегодня невкусная такая была, – усмехается Мышка, и Ларри, с трудом открыв глаза, смотрит на него укоризненным взглядом. – Кажется, чтобы не нанимать рабочих, они решили просто использовать детский труд под видом наказаний. Вот за что тебя сегодня?
Ларри хмыкает, задумываясь, и пожимает плечами:
– Сам не понял, наверное, я плохо доску отмыл от мела. Ты ж знаешь, что «разводы на доске не должны оставаться, она должна быть идеально чистой», – последние слова они договаривают хором, подражая учителю по математике и физике в одном лице – в лице мистера Марка Нордиуса. Марк Нордиус – противный старикашка, который, наверное, начал работать в пансионе ещё с самого его открытия – то есть лет триста назад. Ларри уже подозревает, что это именно он виноват во всех этих отработках, ведь люди старой закалки постоянно считают новые поколения бездельниками, тунеядцами и, вообще, жизни не знают, да молоко на губах не обсохло.
– Хах, ну вот. Нас тут в корпусе примерно сколько? Примерно человек двести пятьдесят учится, да? Ну, в среднем… Примерно процентов пятьдесят постоянно попадают на отработки, «счастливчики» вроде тебя и Нелл входят в двадцать процентов неудачников, на которых возложена обязанность почти ежедневных придирок, в итоге получаем, что около тридцати человек у них в штате работают на постоянке и куча помощников.
Ларри чувствует себя полным неудачником рядом с Мышкой, но мысль о том, что таких, как он, аж почти тридцать человек, немного успокаивает.
– Блин, на фига тебе на психолога идти, если ты так шаришь в математике? – недоумевает Ларри. Вот собирался же быть инженером, чего на психологию потянуло?
Ларри не может сам себе ответить до сих пор, кем он хочет стать. Пока ему интересна только музыка, но Герольд наверняка просто так не даст ею заниматься. Интересно, а Мэриан куда пойдёт после армии?
– Да брось, эт я так… накидал. Просто это ты у нас глупенький, – смеётся Мышка.
– Вот зараза, а, – Ларри несильно толкает друга кулаком в плечо и показывает язык.
– А что, нет что ли? Я уже решил всё пятнадцать минут назад, – показывает свою тетрадь, – а у тебя написано только оглавление «Домашняя работа», и то с ошибкой, – кивает в сторону каракуль Ларри и тычет пальцем.
– Ох, и правда… – Ларри почёсывает затылок. – Да у меня что-то в последнее время голова плохо соображает, – досадно признаётся, вздыхая. Он и правда из-за усталости потерял всякий интерес к учёбе, которого и так особо никогда не было, да и память ухудшилась из-за появившегося недосыпа. Но вот кое-что он вспоминает. Улыбнувшись и облокотившись на стол одной рукой, упирается подбородком в ладонь и сообщает Мышке, играя бровями: – Кстати, Нелл о тебе спрашивала недавно.
– М-м-м? И что же? – Мышка постукивает ручкой по столу и не отрываясь пялится в неопределённую точку в пространстве.
– Спросила, сколько тебе лет, а я понял, что точно и не знаю. Ну, типа столько же, сколько и мне, наверное, – говорит Ларри. Он и правда не в курсе, сколько кому лет. Вроде когда-то давно они упоминали о возрасте друг друга, но это вылетело из головы так же, как и имена шпалы, лысого и очкариты в самом начале знакомства. Сейчас-то он уже помнит, как их зовут, но всё равно про себя называет по кличкам.
«Не назвать бы их случайно так вслух…»
– Я тебя старше на год, вообще-то, – наконец перестаёт стучать ручкой Мышка, посмотрев на Ларри немного обиженным взглядом.
– Ты? Меня? – удивляется Ларри. Он никогда бы не подумал, что тот старше его на целый год! Видимо, эта информация пролетела мимо ушей, когда они обсуждали. Может, в силу своего раннего развития в росте ему сложно оценивать других, поскольку ему все кажутся мелкими. Казались, точнее. – Я думал, мы примерно одинаковые…
– Нет, приютских берут на год позже, у нас там ещё подготовительный класс есть, – поясняет Мышка, расстегивая верхнюю пуговицу мундира. В здании теперь стало так жарко, что окна запотевают. Мышка встаёт, снимает с себя мундир, аккуратно перекидывает через дужку кровати и открывает маленькую форточку. Свежесть сразу же заполняет лёгкие и немного проясняет разум.
«То есть Тео наверняка старше, чем я думал…» – мелькает в мыслях Ларри. Он уже давно не виделся нормально с Тео из-за непогоды и несказанно рад этому. Они постоянно встречаются в столовой, на уходе за животными, на уроках труда в огромном ангаре, на футболе… Частые стычки с ним только увеличивают шанс на очередную встречу на отработках, потому как без перепалки почти никогда не обходится. Директору никто не сообщает, видимо, что происходит на старших курсах, если это не что-то супер важное, а просто сразу добавляют в список каторжников. С одной стороны, для Ларри это огромный плюс, ведь до Герольда не дойдут слухи о его поведении, но с другой – не на всех отработки влияют положительным образом. Тео вообще плевать на них, он реально приходит туда отдыхать, как и говорила Нелл. А Ларри, как бы ни старался не нарушать очередные правила, всё равно присоединяется к его отдыху. То ли мордой не вышел, то ли просто не везёт.
Мышка снова подходит к Ларри и даёт щелбан, отчего тот дёргается, возмущённо фыркая. Друг пододвигает к нему свою тетрадь:
– А? Зачем?.. – удивляется Ларри и аккуратно берёт её. Какой же красивый почерк… Мышка, покачав головой, отвечает:
– Списывай, а то ещё за несделанные уроки заставят снег чистить. Да и отдохнуть бы тебе, неважно выглядишь. – Он подходит к двери и, зажав между ней и косяком тряпку, с усилием дёргает на себя, захлопывая. Прыгнув к себе на кровать, хватает очередную книгу с тумбочки и говорит: – А после доставай свою недогитару, ты давно уже не тренировался.
«Заботится. Нянчится».
– Да уж… Спасибо, Мышк. Кстати, я ж скоро домой поеду на сутки, там поиграю на настоящей, на своей гитаре, – мечтательно произносит Ларри. Она, конечно, работает от электричества, а комбика у него нет, но так хоть какой-то звук услышит, да и это всё же не на беззвучной леске играть.
– Круто, запиши мне, как комбиком обзаведёшься, – перелистывая страницу, бормочет Мышка.
– Ага, на что? На телефон? Нам сюда в любом случае нельзя проносить такие вещи.
– Ну, когда-нибудь мы отсюда выберемся, хочу видеть твой прогресс. Да и не ты ли говорил, типа вдруг всё изменится и прочее? Всё, уже забыл? Нам с тобой ещё придумать надо, как звукоизоляцию сделать.
Ларри тихо хмыкает в ответ. Ему, конечно, хочется, чтобы всё так и произошло, но пока вокруг творится лишь непонятный хаос, к которому сложно привыкнуть. Хотя, смотря на Мышку, не скажешь, что ему так же трудно. Ларри на самом деле чувствует себя, как и сказал ему Курт, неженкой.
«Пора взять себя в руки и перестать жалеть!»
– Окей! Так, я писать, – Ларри наклоняется над тетрадью и усердно переписывает непонятные примеры, их решения и откуда-то взявшиеся ответы. Прямо как в жизни: он не может разобраться в том, что происходит, и найти ответы на возникшие вопросы. Пока списывает, Ларри думает о том, что нужно будет как-то попросить Мышку, чтобы тот помог ему понять написанное. Хотя бы разобраться с этим, а с остальным он сам справится.
– Кстати, как там Томас? – звучит неожиданный вопрос, и Ларри, не поднимая головы, отвечает:
– Да вроде всё с ним в порядке. По-прежнему меня сторонится, – пожимает плечами. Он ничего толком не рассказывал всё это время Мышке, потому как сам не уверен в том, что видел и слышал. И вообще, из-за проблемы со сном он иногда не понимает, что происходило реально, а что – лишь плод его воображения. Но вдруг Мышка подскажет ему? – Знаешь…
– Что? – сразу спрашивает Мышка, будто ожидая от Ларри какого-то разговора. Даже оторвался от книги. Но Ларри будто проглотил язык. Подходящие слова в голову не лезут. Сглотнув, отмахивается:
– Нет, ничего, – и, пониже наклонившись к тетради, прячется от пронзительных голубых глаз.
Ларри не раз пытался поговорить с Томасом, но тот вечно увиливает, посылает его и никогда не садится рядом в столовой. На уроках также отсаживается подальше, а как только раздаётся звонок на перемену – Томаса уже и след простыл. Ларри надоело за ним бегать, но тот самый вечер не выходит из головы ни на минуту. Остальные после посвящения ведут себя как обычно, другого отношения к себе Ларри не чувствует. На Томасе ни одного синяка не появлялось – по крайней мере, в душе Ларри не замечал. Возможно, метод удара через что-то и даёт такой эффект? Надо будет поискать в библиотеке… Если это так, то, похоже, это делается, чтобы лишний раз не было повода придираться медикам и чтобы эффективно затыкать рот… марионеткам. Ларри тоже марионетка? А кто в их компании не марионетка? Ларри рад, что он скоро поедет домой на свой день рождения. Нужно попробовать пообщаться с сестрой.
– Ты скоро? Сейчас уже свет погаснет, а ты всё ещё не переписал, – напоминает Мышка, вновь перелистывая страницу.
– Ах, да, я сейчас… – опомнившись, Ларри продолжает списывать.
Приехав домой и добравшись до своей комнаты, Ларри снимает с себя мундир и, кинув его в угол комнаты, стягивает резинку с волос. Потрепав их, падает спиной на мягкую уютную кровать. Кажется, что вот то, что происходит сейчас, и есть явь, а пансион, всякие там Курты, Тео и прочие неприятные личности – сон. Ларри и футбол? Да никогда бы не пошёл он туда, если бы ему не пригрозили… Кем? Томасом? Да ведь они уже и не друзья совсем.
Ларри хочется отвлечься от строгой атмосферы пансиона, и он, поднявшись с постели, вытаскивает из чехла гитару и принимается играть. Тихие, царапающие слух звуки кажутся ему прекраснее всего на свете. Он слышит, как играет! Играет ту самую мелодию, которую написал Мэриан. Интересно, как он там? Ларри слишком часто о нём вспоминает, но ничего не может с этим поделать.
– Ларри, – звучит голос матери из-за двери, и он, отложив гитару, поднимается открыть ей.
– Привет, ма… – увидев, что та стоит, покачиваясь на ровном месте, Ларри не верит, что с утра мать уже пьяна, – …ма.
– Сынок, ты такой хорошенький стал, – заплетаясь языком, проговаривает она, лениво улыбнувшись. – О, ты играешь на гитаре? – заглядывает ему за плечо. – Мэриан такой умничка, подарил тебе такую дорогую вещь. Кстати, вот, держи, это тебе от нас с отцом, – она протягивает небольшую коробочку, но Ларри даже не смотрит, что в ней. – Правда, он сейчас с Герольдом в другом городе решает вопрос один… Знаешь, наша Лиз выходит замуж. Ты только представь…
Дальше Ларри уже не слушает. Отца и Герольда нет, мать пьяна в стельку, Лиз вдруг выходит замуж…
– И за кого? – он перебивает мать. Та, вздыхая, пожимает плечами и, неловко опираясь о косяк, отвечает:
– Какой-то там Фредерик Гольский. Из Стоуна. Знаешь, он сын того самого Гольского, что управляет металлургией. У них там множество заводов и…
– Она улетит туда? – снова перебивает Ларри. Какого чёрта сестра собралась в другой город? Что за Гольский и как они вообще познакомились? Неужели отец с Герольдом решили за неё и просто выдают ее по контракту? Хотя чему удивляться… Но Ларри до последнего надеялся, что его родители не такие. Видимо, у Герольда слишком сильное влияние. Границы так до сих пор и не видны.
– Ну да-а-а, – заскулив, мать начинает рыдать, и у неё подкашиваются ноги. Ларри, подхватив её, отводит и усаживает к себе на кровать. – Это так внезапно, я не ожидала. Мою девочку… Куда торопиться? Я не понимаю. Ещё и так далеко…
– Тихо, мама, тихо… – Ларри гладит мать по светлым слипшимся локонам. Видно, что та давно не мыла голову. И вообще, выглядит довольно неухоженно. – Всё будет хорошо, не переживай ты так, – он целует её в мокрые щёки и крепко обнимает. – Всё будет хорошо.
«Всё будет хорошо».
Ларри повторял себе это каждый день, как только он перешёл на старшие курсы. Теперь эта фраза крутится в голове непозволительно часто. Она звучит как установка, будто если он не будет повторять её, то всё резко оборвется, станет нестерпимо плохо.
Ларри внезапно понимает, что он уже битый час сидит перед окном, развалившись в кресле, и пялится на небо. Пасмурное, снежное, низкое. В такую погоду небо всегда кажется очень низким – протяни руку и ты сможешь его погладить, просунуть пальцы в облака и слепить из них огромный снежок. Кинуть бы его в лицо Герольду, в лицо отцу, который потакает ему и слова не может сказать. И тут до Ларри доходит, что он и сам не лучше. Он так же потакает чужим желаниям, прихотям. От осознания, что он ничем не лучше, если даже не хуже других, ему хочется закидать себя этим снежным комом, зарыться в нём, проморозить голову, руки, ноги.
– М-м-м, – мычит Ларри и одёргивает от своего рта руку. Он снова кусает её. Даже не замечает уже, как делает это на автомате. Подскочив с кресла и вытащив из кармана мундира носовой платок, перематывает им рану, фиксируя резинкой для волос.
«У тебя точно не всё в порядке с головой, Ларри», – вздыхает он и утыкается лицом в ладони.
С улицы слышится голос сестры, и он, мельком глянув в окно, выбегает из комнаты. Вокруг как всегда идёт подготовка к празднику: рабочие таскают столы, стулья, различные блюда и выпивку. Гости подтягиваются, гуляя по окрестностям. Ларри быстро спускается вниз по лестнице, хватает с вешалки у входа пальто и, наспех накидывая его, выходит во двор.
– О, братик! С днём рождения, – улыбается Лиз.
«Улыбается, подумать только. Как у этого человека на душе может быть так хорошо, когда мать напивается от горя? Она и так никогда не отличалась стойкостью, а тут дошло дело до истерики. И эти двое тоже хороши, оставили её одну».
– Привет, Лиз, – как можно более непринужденно здоровается Ларри, надевая капюшон на уже припорошившуюся снегом шевелюру. Растаявшие капельки воды стекают по лицу. – Спасибо. – Ларри не знает, как общаться с собственной сестрой. Кажется, что они этого не делали целую вечность. Стандартные «привет», «пока» и «доброе утро» не считаются. Но ему срочно нужно с ней поговорить, иначе потом может быть уже поздно: она улетит, и когда они встретятся – вопрос без ответа.
– Слушай, давай уйдем отсюда? – вдруг заговорщицки предлагает Лиз, и Ларри незамедлительно с одобрением кивает. – Пойдём к озеру? Там сейчас никого, мы… ну… можем снеговика, например, слепить.
Ларри пожимает плечами, мол, его устраивает, и они медленным шагом уходят от лишних ушей по протоптанной дорожке. Ларри впервые видит такое желание у сестры с ним поговорить и не понимает, с чего это вдруг? Это он собирался обсудить с ней кучу тем, которые почему-то сразу же вылетели из головы.
– Кхм… Ну, как твои дела? – немного дрожащим голосом спрашивает Лиз, поднимая повыше воротник куртки. Ларри замечает искусанные губы и темные круги под глазами. – Думаю, мама уже рассказала тебе о том, что я выхожу замуж.
– Да, и она, мягко сказать, расстроена, – недовольно бурчит Ларри, слушая скрип снега под ногами.
– А ты? – взгляд Лиз гуляет по сторонам, но Ларри не может оторвать от неё свой. Он будто видит её впервые.
– А что я?
– Слушай, – останавливается и, нахмурив брови, смотрит задумчиво вперёд, – я понимаю, как это выглядит, но так надо.
– Кому надо? – нервно спрашивает Ларри. Она что-то скрывает, вот только что? – Ты его даже не знаешь.
– Не будь капризным ребёнком, Ларри, мне хватает остальных родственников, – её укоризненный взгляд пробегается по его лицу и, отвернувшись, она снова идёт вперёд. Ларри только сейчас замечает, как она по пути заламывает пальцы. Переживает? – Расскажи мне лучше, как ты? Как в… в пансионе? – кратковременная заминка настораживает.
– Нормально, наверное. Не знаю. – Откровенничать оказалось сложно, он ни с кем особо не обсуждает свои мысли и проблемы, и вот настал тот самый момент, когда надо. – Ну, – продолжает Ларри, – я перешёл в дальний корпус, и там совсем не так, как я думал раньше.
– Тебя не обижают? – обеспокоенно перебивает Лиз.
– Нет… Ну, есть личности, которые меня бесят, – он, почесав нос, коротко усмехается, – но терпимо пока что.
Лиз присаживается на корточки и начинает лепить снежный ком, постепенно увеличивая его в размерах, налепляя липкой массы.
– Я бы хотела тебя кое о чём попросить, Ларри, – Лиз с силой хлопает по образовавшемуся кому, нахмурив брови ещё сильнее. Такого серьезного лица и голоса у сестры Ларри не припомнит.
– Да? – тихо спрашивает её. Серое небо давит, словно приглушая все звуки, даже собственный голос. Невесомые хлопья будто застывают в воздухе.
Оглядевшись по сторонам, сестра вкрадчиво произносит:
– Старайся избегать общения со старшими настолько, насколько это возможно. Хорошо? – поднимает голову, глядя на него исподлобья.
– Что ты имеешь в виду? – Ларри делает шаг назад. Сердце вдруг забилось, будто он пробежал стометровку.
– Что говорю, то и имею в виду. И вообще, не сближайся ни с кем. Слышишь, Ларри? Ни с кем. – В её таких же серых, как и у него, глазах он замечает страх. Узкие зрачки будто смотрят сквозь Ларри. Она у Герольда научилась этому читающему мысли взгляду?
– Почему ты мне говоришь об этом сейчас? – он снова делает шаг назад. Перед ним будто не его сестра, он её не узнает. Хотя, а знал ли он её когда-нибудь, чтобы так думать?
– Потому что… Не спрашивай, просто делай, как я тебе говорю. Но вообще, там не всё так плохо, как может показаться, – отстранённо улыбается Лиз, поднимаясь и отряхивая ворсистые варежки от прилипших кусочков снега.
– Ага, особенно отработки…
– А, это… Просись работать в медкабинет, там самая спокойная работа. Даже дают поспать, а ещё они там все милые, – Лиз мягко улыбается, опустив взгляд.
– Ну, что милые, мне уже Мышка говорил.
– Мышка? – вскинув бровь, удивлённо спрашивает сестра.
– Да. Друг мой, – кивает Ларри. Ему непривычно чем-то делиться с ней, но иначе никак не сблизиться, и он всё же делает шаг в её сторону, но следующие слова заставляют его сразу же остановиться.
– Ларри… Друзьями ещё успеешь обзавестись. Друзья в пансионе – не друзья, – безумный взгляд и тормошение Ларри за плечи. Она точно в курсе этого клуба «избранных», раз так яро пытается намекнуть ни с кем не сближаться. Но Мышка не такой, он не из «этих».
– Я не понимаю, почему меня везде все учат, как и что мне делать? Как жить, как вести себя, с кем дружить, кого бояться… – Ларри, дёрнув плечами, вырывается из её хватки.
– Стой, Ларри. Ты, главное, не бойся, – она снимает варежки и проводит холодной рукой по его щеке. – Вот, – достаёт что-то из кармана и протягивает Ларри, – это мой тебе подарок. Я уверена, ты найдёшь ему применение и куда спрятать тоже.
На ладони лежит полукруглая штуковина на верёвочке, с первого взгляда напоминающая обычный медный кулон. Ларри аккуратно поддевает ногтем выступ, раскрывая лезвие.
– Что это… это нож? – удивляется он, разглядывая внимательнее.
– Да, Ларри, возьми себе, – устало произносит сестра и тихо добавляет: – Я не могу тебе рассказать всего и надеюсь, что тебе повезёт больше, чем мне. Но, как сестра, я переживаю за тебя. Всё, возьми и иди. Не задавай мне больше вопросов, понял? – она толкает Ларри в грудь, и он чуть не падает.
– А ты?..
Сестра немного криво улыбается и, кивнув в сторону дома, произносит:
– Ты иди, там праздник в твою честь. А я хочу теперь побыть одна, Ларри, – отворачивается и уходит в сторону озера.
Ларри понимает, что сестре тоже не повезло в старших классах, но она ему ничего не расскажет. Рассказал бы Ларри? Он не знает, но от невозможности расспросить он просто крепко сжимает нож в руке и убегает в дом. По пути пару раз поскальзывается, встает, и снова бежит. Сколько раз он будет так убегать? Когда он теперь снова увидит сестру? Почему именно сейчас он чувствует, что она и правда ему самая родная, хотя до этого между ними была огромная пропасть?
Забежав домой, игнорируя гостей и вновь вышедшую из своей комнаты – и будто из комы – мать, он влетает к себе и запирается на замок. Хорошо, что хоть здесь двери запираются на замок. Сейчас Ларри может спрятаться ото всех. У него есть несколько часов спокойствия, но оно никак не приходит. Ларри достаёт нож и, присев на кровать, вновь разглядывает его, крутя в руках.
Ларри всегда кусает себя, когда его накрывает паника. Значит ли, что физическая боль успокаивает? Умиротворяет. Усмиряет какую-то внутреннюю боль, которая грызёт где-то в районе солнечного сплетения. Ларри решает проверить. Где проверить, на каком месте, чтобы никто не заметил? Руки он и так вечно прячет, натягивая посильнее рукава. Ларри приспускает штаны и, немного помедлив, царапает себе ляжку лезвием. Зажмурившись от боли, понимает, что ему этого всё равно мало. Режет ещё раз, и ещё, но ничего не происходит, лишь проявляются капли крови. Он откидывает нож в сторону, а раны придавливает перебинтованной рукой.
«Идиот, ты такой идиот», – поражается сам себе Ларри, хватаясь второй рукой за волосы. Откинувшись назад, падает на кровать и закрывает глаза.
Ему необходимо поднять себя и выйти из комнаты на вечер, посвящённый… чему? Его дню рождения? Да никогда такого не было. Только лишь один раз он почувствовал, что в праздник реально кто-то постарался ради него: когда Мэриан сыграл для него на гитаре. Ну, а в прошлом году Герольд держал своего сына почти весь вечер в плену кабинета, что-то там выясняя. Ларри слышал приглушённую ругань из-за двери, когда шатался по дому в поисках брата.
Стук в дверь.
– Дорогой, праздник начинается. Ты скоро? – настойчиво звучит голос матери.
– Да… уже иду, мам.
Февраль вновь наградил Резервуд сильнейшими ветрами. И пусть циклон покинул свой пост, снег всё ещё лежал мёртвым грузом, создавая подобия воздушных замков. Они были испещрены младшими курсами, которые играли в своё свободное время в древних королей и рыцарей. Даже сейчас, вечером, когда всех позвали на каток, дети продолжают резвиться, драться палками и защищать свои города и замки. Ларри умиляется увиденному, двигаясь с Мышкой в сторону катка, и вспоминает, какими хорошими были времена до восьмого курса. Но их уже не вернуть, хотя вроде сейчас Ларри потихоньку начинает привыкать к окружающей его обстановке.
Он вылез из кокона, в который спрятался, видимо, испугавшись чего-то нового. Вернувшись со дня рождения, Ларри не стал прятать ножик, подаренный сестрой, а повесил его на шею как кулон рядом с медиатором. Два подарка – брата и сестры – будто бы хранили в себе оберегающую силу и удерживали её в самом Ларри, не давая ему отчаиваться. Появилась какая-то прыткость, язык стал острее на словцо, кулаки он стал применять в ход реже, Тео его уже не так бесит, потому как даже на возобновившихся тренировках они почти не встречаются, ведь Ларри – вратарь. Даже с Томасом удается теперь перекинуться парочкой фраз. Тот всё ещё избегает лишней встречи, но уже не шугается Ларри, как кипятком ошпаренный. Курт и его свита не особо терроризируют Ларри, и он понял, что ребята и правда, видимо, просто хотят собрать каких-то приближённых, и ничего в этом шибко страшного нет.
Ведь нет же?
Единственное, что его настораживает, это слова сестры. Её реакция, её подарок, который он теперь никогда не снимает, только в душе. Ларри хочет думать, что всё в порядке, но на деле он всегда настороже. Через пару лет Курт закончит обучение и свалит, новых знатных детей, помимо Ларри, пока что не видно на горизонте, разве что ещё совсем маленькая дочь директора, а значит всё в скором времени сведётся на нет… Ну или же всё совсем не так, как кажется.
– Ну что, пойдём кататься, Ларри? – протягивает ему руку Мышка, когда они уже переобулись в коньки. Ларри хмыкает, заметив, как криво завязал его друг шнурки – зато сам! – и отрицательно качает головой в ответ:
– Нет, Мышк, я пока посижу, а ты иди. – Ларри откидывается на спинку лавочки.
– Чего это ты? – с подозрением щурится друг.
– На тебя хочу полюбоваться, – смеется Ларри, пару раз игриво подняв брови. – Чуть позже присоединюсь.
– А, ну тогда, конечно, пока лучше тут посиди, издалека я выгляжу лучше, чем вблизи, – подмигивает Мышка и топает на лёд. Вот что-что, а понимание шуток Ларри в Мышке он ценит очень высоко. Хотя в каждой шутке есть доля правды, это точно.
Но сейчас Ларри просто заметил уже катающуюся Нелл. Он не хочет лишать её удовольствия в сопровождении Мышки. Тот, увидев её, топает по протоптанной снежной дорожке чуть быстрее, неуклюже пошатываясь. Ларри только сейчас замечает, что Мышка и правда выглядит старше его. И пусть разница всего в год, и Ларри пока что ещё немного, но его выше, у того фигура уже приобретает довольно-таки взрослые мужские очертания: детское тело приобретает крепкие плечи, икры, пальцы становятся более жилистые, голос у Мышки начинает ломаться… А Ларри будто застыл во времени на несколько лет в виде подростка-переростка с писклявым голосом. Он даже специально пытается говорить грубее, чтобы этого не было так заметно.
– Чего к дружку своему не присоединишься, кудрявый? – раздаётся голос сзади и слышится хруст под чужими ботильонами.
Прокашлявшись, Ларри, стараясь говорить ниже, отвечает, не поворачивая головы:
– Отдыхаю.
– Жаль, в прошлом году я руку сломал да так и не попал на каток, – говорит Тео, присаживаясь рядом. Ларри не может понять, что тому надо?
– Ты что, соскучился по мне? Чего припёрся? – отсаживается в сторону.
– Ох-ох, полегче, кудрявый, – под тусклым светом фонаря видно, как Тео морщится, затем достаёт сигарету.
– Я не кудрявый, я Ларри. Что с твоей памятью? И… – Ларри искренне удивляется, – ты что, прямо тут закуришь?
– Я в курсе, как тебя зовут, цыпа, – Тео поджигает зажатую между губами сигарету и делает глубокую затяжку: – А что, ты против? – говорит в сторону Ларри, выпуская в него дым. Ларри лишь отмахивается.
– А если кто увидит?
– Ну и чего они мне сделают? К директору отведут? Напугали тоже! Или на отработку отправят? Да это ж лафа, время хотя бы быстрее летит в этом гадюшнике, – договорив, Тео выпускает изо рта пару колечек.
Ларри ещё никогда не разговаривал лично с Тео больше двух минут, и пусть их разговор напоминает больше кидание друг в друга грязью и палками, ему всё равно стало даже немного спокойнее.
– То есть, тебе нравится на отработках? – всё ещё сторонясь, но немного расслабившись, интересуется Ларри.
– Конечно, там я могу развлекаться, – его взгляд цепляется за Ларри, затем скользит по людям на катке, и глаза закрываются. Ларри становится немного не по себе от этого его «развлекаться» и, немного поёрзав на месте, он привстает, собираясь уходить, но Тео дёргает его за рукав вниз. – Сядь, – протяжно и грубо говорит он. Ларри только собирается возмутиться, как тот сразу же его перебивает: – Хочешь попробовать? – вопрос звучит даже не как вопрос, а больше как приказ. Тео протягивает Ларри пачку сигарет. Ларри никогда не пробовал курить да и не собирался. Они сидели довольно далеко от других, в тени, ветер дул в другую сторону от катка, видимо, Тео это тоже учёл. Ларри решает, что почему бы и не попробовать? И берёт одну сигарету. Тот поджигает зажигалкой, Ларри затягивается, и едкий противный дым внедряется в лёгкие, оставляя горький привкус во рту. – Теперь тебе нельзя на лёд, кудрявый. Ты точно с непривычки грохнешься.
– Какая гадость, и зачем только курить? – Ларри сплёвывает слюну с неприятным привкусом. Запах табака, кажется, теперь будто везде: во рту, в носу… И перчатки теперь наверняка пропахнут.
– Это ты сейчас так говоришь, а потом не сможешь оторваться, – как-то приторно низко говорит Тео, искоса глядя на Ларри.
– Кха… кха… Не, спасибо, – кидает бычок в сугроб, – я не хочу быть от чего-то зависимым.
Тео в ответ усмехается, качая головой. Его улыбка сейчас не пугающая Чеширская, но и не совсем добрая, а больше… горькая? Горькая улыбка с привкусом табака. Нервно почесав бровь, он вновь устремляет свой наполненный чернотой взгляд на каток:
– Все мы от чего-то зависим, кудрявый. Или от кого-то.
И пусть сейчас тяжёлое серое небо покинуло город, Ларри всё равно чувствует его на своих плечах.