Даже сейчас, находясь на больничной койке, Вавилон оставался таким же мужественным и привлекательным. Измученный и с перемотанной головой, в окружении какой-то аппаратуры и капельниц, он все равно вызывал у меня восхищение.
Изящные черты лица, красивые руки, сложенные на животе, прекрасный стан. И если бы не мертвенная бледность, еле уловимое дыхание, можно было бы посчитать, что он в глубокой коме, но девушка-переводчица, которая по совместительству была здесь его сиделкой, сказала, что Антон постепенно начинает возвращаться в этот мир.
Девушку наняла моя тетя. Я оглядел эту добрую фею, очень милая, и судя по всему, она действительно хорошо ухаживала за Вавилоном.
– Он нас слышит? – спросил я у девушки.
– Слышит, но пока ему сложно нас воспринимать, врачи говорят, что это нормально, когда выходишь из искусственной комы. Он не может отличать сон от реальности. Такое будет продолжаться какое-то время. Его до сих пор держат на сильных препаратах, но каждый день снижают дозу. Скоро он будет в норме. Нужно просто подождать.
– Могу я с ним побыть наедине?
– Да, конечно! – она улыбнулась и вышла из палаты. А я придвинул стул и сел рядом с ним.
Он и правда лежал, словно мертвый. Я пытался что-то сказать ему, но слова застревали в горле.
– Антон… – начал я, мой голос дрожал от волнения, а мысли расползались в голове, не давая их поймать. – Я хотел сказать…
Рука парня слегка дернулась, и я удивленно уставился на нее. Наверное, это нормально, он ведь уже не в коме, а просто крепко спит, но слышит ли он меня?
Я осторожно взял его за руку и сжал в своих ладонях.
– Возвращайся поскорее. Я так и не дал тебе свой автограф… Меня теперь очень мучает совесть.
Боже, что я несу? Надеюсь, что он меня не слышит…
– Антон, я пробуду в Германии три дня, буду навещать тебя еще, надеюсь, за это время ты придешь в себя, и мы сможем поговорить. Я хотел поблагодарить тебя за спасение.
Все последующие три дня я почти не выходил из больницы. Парень приходил в себя, но никого не узнавал, казалось, он даже не помнил как его зовут. Восстановление было сложным, и все то время, что он спал, его мучили кошмары.
Он постоянно кричал и звал своего отца. Я попросил тетю позволить мне задержаться в Германии, чтобы оставаться на ночь в палате Вавилона. Я спал рядом на диванчике, а когда у него начинались кошмары, я просто гладил его по лицу и он сразу же успокаивался.
В такие моменты мне казалось, что я могу рассказать ему что угодно. Он был такой беспомощный, что я больше не видел в нем врага.
Я рассказывал ему все, что приходило в голову. Про учебу, про своих друзей, про фильмы, которые мне нравятся. Иногда мне казалось, что он меня слышит, но это была иллюзия. Хотя я не мог отрицать тот факт, когда у него были кошмары, он довольно быстро успокаивался от моего голоса. Я гладил его и убеждал, что с ним будет все в порядке.