Найти сразу нужное тебе отделение в современной больнице – дело не простое, но я уже немного разобрался в планировке здания.
Всего один раз спросив дорогу и полчаса поплутав по больничным лабиринтам, я вышел в нужный коридор. Постоял у закрытой на электронный замок двери, над которой было написано искомое: «Ревматологическое отделение №3». На самой двери висел листок в прозрачном файле: «Для вызова персонала нажать на звонок», с нарисованной стрелкой. Я, наивный чукотский мальчик, дисциплинировано нажал на пластиковую пипку. А в ответ – тишина. Звонок, естественно, не работает. Ну, а где вы видели в последнее время работающие звонки в больницах?
Логика тут простая. Звонок должен быть? Должен. Работать должен? Про это ничего не сказано. А раз не сказано, нефиг людей от работы отрывать. У своих есть ключи, а чужим мы не рады. Закрытая дверь меня не смутила. Если есть вход, значит кто-то сюда входит.
Я дождался, пока в заветную дверь пройдет мужчина в белом халате, метнулся за ним, не давая двери захлопнуться и наконец, попал в отделение. Молоденькая сестра, скучающая на посту, оторвалась от телефона и рассеяно посмотрела мои бумаги. Она что-то переписала из моего направления в большую тетрадь, раскрытую на её столе и лениво махнула рукой дальше по коридору, показывая, где моя палата.
Я ещё немного прошел по коридору по направлению взмаха медсестры, изучая номера палат на дверных табличках. Коридор был на удивление прямой и широкий, будто попал сюда из другого здания. Вот и дверь с нужным мне номером. Палата находится недалеко от поста, рядом с просторным фойе. Не знаю, как для больничных палат, но для номеров в отеле такое расположение считалось бы удачным.
Палата мне понравилась. Светлая и просторная, с видом на унылый осенний парк из огромных окон. Четырехместный полулюкс. Что такое полулюкс, я не знаю, но уверен, что моей палате такое название подходит. Еще не люкс, но уже и не казарма.
А что четырехместный, так это точно – в комнате четыре кровати. И это вам не панцирные кровати советских времен, а чудо техники с разными откидными приспособлениями и пультами управления. Нажимая на цветные кнопки пульта, можно поднять на желаемую высоту ноги или голову, включить и выключить светильник в изголовье, вызвать медсестру.
Я с удовольствием поигрался с умной кроватью. Хотел попробовать нажать одновременно кнопки поднятия и головы и ног, но не стал экспериментировать. Мало ли, вдруг кровать захлопнется, как надоевшая книжка, и мой ревматизм пройдет за один сеанс. По принципу: нет человека – нет проблемы (ревматизма). К такому экстремальному избавлению от болезни я еще не готов.
Соседи по палате – сравнительно молодые и на вид вполне здоровые люди. Ребята с понимающей улыбкой смотрели на мои забавы с кроватью. Видимо, игры с технологичным ложем были первым, что делал каждый новичок, попавший сюда. Большие мальчики – большие игрушки, больные мальчики – больничные игрушки.
Кроме чудо-кроватей в палате еще присутствовал телевизор, висящий на стене сбоку – чтобы всем одинаково неудобно было его смотреть. Имелся и холодильник, которым в мужской палате никто не пользовался. Он даже не был включен в розетку. Пиво и другие вкусные и полезные напитки здесь употреблять нельзя, а что ещё может положить в холодильник настоящий мужчина?
В маленьком коридорчике, за отдельными дверьми, находились душ и туалет. Всё скромненько, но чистенько – однозначно полулюкс. Жить можно.
Я перезнакомился с ребятами, занимающими остальные три кровати в палате. Соседи мне достались компанейские. Алексей, он же Леха и Олег Сергеевич были из Подмосковья, Дильшод – огромный таджик, примерно моего возраста, был, разумеется, москвичом.
Дильшод сразу предложил чаю с дороги. Почему нет? Обед я уже пропустил, ужин ещё не скоро, так что самое время для крепкого сладкого чая. Заодно расспрошу сожителей, что здесь и как.
Потекла размеренная и спокойная больничная жизнь. Первые дни моего лечения были именно такими. Через несколько спокойная жизнь пошла в разнос, но не буду забегать вперед.
Медицинские процедуры, состоящие из простейших физических упражнений под руководством инструктора, из быстрого массажа и долгого электрофореза (по-нашему, по-стариковски это называется именно электрофорез), проходили до обеда. Ровно в час по палатам разносили пластиковые контейнеры с достаточно вкусным и обильным обедом. Блюда для всех были одинаковые, но по назначению врача можно было выбрать диетическое меню.
Лечение на этом, в принципе, и заканчивалось. Утомленные плотным обедом и интенсивным выздоровлением пациенты стационара могли отдохнуть от медицины и заняться своими делами.
Леха и Олег Сергеевич после обеда спали, зависали в ноутбуках, общались между собой и разговаривали с внешним миром по телефону. Дильшод всё свободное время, одев очки, отремонтированные медицинским пластырем, читал какую-то толстую потрепанную книгу. Не знаю, что это была за книга, обложка была обернута газетой, но огромный таджик читал её очень внимательно. Иногда Дильшод перелистывал потрепанные пожелтевшие страницы обратно и что-то перечитывал, одобрительно кивая головой.
Я уже сто лет не лежал в больнице. Эпизодические посещения травмпункта, обязательные для всех мужчин, не считаются. Про больничную жизнь я знал только из сериалов и был уверен, что в больнице суетливые врачи и истерично бегающие медсестры всё время кого-то спасают от смерти. Кто-то обязательно должен кричать, что срочно нужна кровь и два кубика адреналина, а доктору Хаусу необходимо пройти в операционный блок номер четыре. И всё это происходит под вой сирен и свет мигалок. Я ошибался.
В санатории я тоже никогда не был, но мне кажется, что наше лечение выглядело именно как отдых в санатории. Несуетливый, с приятными процедурами и неспешным общением за частыми чаепитиями.
Я включился в больничную жизнь и настроился на местный неторопливый ритм. Прилежно посещал процедуры, дисциплинировано приспускал штаны для укола и свято соблюдал больничный режим.
Каждый день, по утрам во время обхода, я с умным видом кивал головой лечащему врачу, который рассказывал мне о тонкостях лечения. Это утомительно, но я терпел. У всех моих соседей по палате один и тот же диагноз, а значит и лечение одинаковое. Однако доктор терпеливо, ежедневно, по четыре раза – по количеству пациентов в нашей палате, рассказывал одно и тоже.
Я для себя решил, что это такой прогрессивный метод лечения, основанный на гипнозе, внушении эффективности лечения, и всегда внимательно слушал доктора. Иногда, когда он менял слова местами, было желание поправить его, но я сдерживался. Кто я такой, чтобы указывать порядок слов профессионалу? Может, сегодня мантра должна звучать именно так. Может, доктор посмотрел свежие анализы и поэтому сначала рассказал про пальцы, а потом про колени, а не наоборот.
Единственной проблемой для меня в безмятежной больничной жизни было отсутствие места для курения. Леха и Олег Сергеевич не курящие. Дильшод на мой вопрос про курилку предложил поделиться со мной насваем. В общем некому мне посоветовать, где можно предаться безобидному, но приятному пороку.
Выходить на улицу, во внутренний двор больницы, разрешается только вечером, в специальное время, отведенное в распорядке дня для прогулок. Покурить во время прогулки можно в дальнем углу больничного двора, спрятавшись за трансформаторной будкой из красного кирпича. Прятаться нужно, потому что курить на территории больницы тоже как бы запрещено, и заскучавшие охранники иногда лениво гоняют курильщиков. Курильщики делают вид что испугались, делают круг по больничному двору и снова собираются за будкой.
Но сегодня всё пошло не так и вопрос с курением обострился еще сильнее. Снежана Васильевна, владелица огромного чемодана, сбившего меня в первый день, тоже смолила за будкой. Она мерзла в коротеньком халатике, который от ветерка иногда открывал для обзора гораздо больше чем положено и комнатных тапочках. В домашней одежде и без боевой окраски госпожа Карташова выглядела даже мило. Увидев, что я разглядываю её, Снежаны Васильевны скорчила смешную рожицу, скосив глаза и показав мне язык. Прикольная она, зря я про неё фигню всякую надумал.
Васильевны в больнице время зря не теряла и уже нашла поклонника. Возле Снежаны Васильевны вертелся невысокий чернявый нерусский мужичок, который аж пританцовывал от нетерпения и все приговаривал:
– Снежок, хватит уже дымить, простудишься в халатике, идем чай пить. Я конфеты купил которые ты любишь и колбаску сырокопченную.
Когда порывы ветра особенно привлекательно демонстрировали полные, но еще вполне аппетитные бедра Васильевны, мужичок подозрительно поглядывал на курящих, выискивая конкурентов на чаепитие. Не найдя соперников среди присутствующих, он успокаивался и уже с мольбой в глазах смотрел на Васильевну. Очень уж мужичку чая хотелось.
В это время к нашей группе никотинозависимых подошел пожилой мужчина в форме охранника. Он начальственным взглядом оглядел больных и почему-то именно Снежку решил сделать замечание. Он решил, что Васильевна – самая безобидная из курильщиков. Охранник наверно ожидал, что она после его выговора покорно пойдёт в корпус, выбросив сигарету в пластиковое ведро из-под краски, служившее здесь урной. Как же глубоко он ошибался! Охранник неправильно выбрал жертву для внушения и теперь его жизнь никогда не будет прежней.
Васильевна выслушала слова охранника и сразу же, без раздумий, парировала его доводы. Она послала его. Снежок так подробно описала маршрут, по которому ему нужно двигаться и эмоции, которые он будет при этом испытывать, что все курильщики и даже сам охранник надолго застыли, запоминая ориентиры предстоящего ему долгого и унизительного путешествия.
Через пару минут пожилой охранник пришел в себя. Он беспомощно огляделся, словно ожидая поддержки от окружающих и обиженным голосом сказал, что обязательно нажалуется главврачу и нарушителей дисциплины позорно выгонят из больницы.
Свидетели крушения самооценки охранника понимали, что вот сейчас, в этот исторический момент, родился еще один несгибаемый борец с курением. Снежок с поклонником убежали пить чай еще во время невменяемого состояния охранника, а остальные курильщики бочком-бочком, не привлекая внимания блюстителя здорового образа жизни, исчезали с места конфликта. Всем было ясно, что добором зажигательный дебют Васильевны в роли гида по сексуальным достопримечательностям не закончится и последствия для курильщиков обязательно будут.
Следующим вечером постояльцы больницы, страдающие от никотиновой зависимости, курили во время прогулки по очереди. Одни больные быстро и жадно затягивались сигаретным дымом, а другие в это время тревожно выглядывали из-за кирпичной будки в ожидании обещанной облавы.
Вчерашний конфликт с охранником оброс невероятными подробностями. Те, кто вчера не присутствовал лично, божились, что Карташова Снежана Васильевна, известная в криминальном мире как Снежок, лично отходила дубинкой трех охранников, помешавших ей курить. Народ шептался, что это конечно, с одной стороны, справедливо, куда курящим деваться, а с другой стороны, зачем накалять отношения с охраной. Худой мир лучше хороший войны.
Но то ли охранник передумал, то ли главврачу было не до этого, и всё обошлось без последствий. Обещанного обиженным охранником позорного изгнания курильщиков из храма медицины в тот день не случилось. Васильевна за будкой в часы, отведенные для прогулки не появлялась, наверное, чай пила с поклонником. Курильщики, как партизаны в засаде, выглядывающие из-за укрытия – не идет ли враг, вспоминали Снежка незатейливым добрым словом. Все дружно желали ей быстрейшего выздоровления и скорейшей выписки.
После прогулки и по-школярски тревожно-торопливого курения за трансформаторной будкой я понял, что вопрос с курением надо срочно решать. Я решил научно подойти к вопросу и для определения зоны поисков курительной комнаты вдумчиво рассмотрел план эвакуации. Тщательно изучив большой, поэтажный план, висевший в фойе главного входа больницы, я убедился, что курить в больнице негде. Ну не было на плане комнат, которые можно было бы приспособить под курилку.
Ладно. Понятно, что в здании больницы курилок не предусмотрено. Я, конечно, помню, про запрет курения в медицинских учреждениях, но не может быть, чтобы из врачей, сестер и другого местного люда никто не курил. Надо просто найти, где они это делают. Медики очень не любят вести здоровый образ жизни, так что курилка должна быть непременно.
Если курилки нет в здании и во дворе люди в белых халатах тоже не курят, остается что? Правильно – остаётся подвал. А по слухам подвал в больнице огромный.
И вот после ужина я спустился в подземелье с твердым намерением найти место где можно покурить. С первых шагов я понял, что подвал по площади гораздо больше, чем сама больница, потому что выходит за пределы здания и еще связан подземными переходами с другими корпусами.
Оценив размеры катакомб, я поверил, что моя экспедиция будет удачной. На такой большой площади обязательно найдется укромное местечко для простых человеческих радостей, которые, как и любые радости, вредны для здоровья радующегося.
Подвальные коридоры были широкие и хорошо освещенные. В них выходило много дверей. Возле некоторых даже стояли кресла для посетителей. Видимо, днём здесь кипит больничная жизнь. Вдоль покрашенных в серый цвет стен стояли непонятные механизмы в упаковках и закрытые на замки металлические шкафы. В одном закутке кучковались медицинские каталки, а напротив собрались инвалидные кресла.
Мне навстречу попались две женщины в белых халатах. Я изобразил занятой вид и целеустремленно пошел по коридору навстречу им. Всем своим видом я показывал, что имею срочное и важное поручение от самого министра здравоохранения. Женщины подозрительно посмотрели на меня, но не стали прерывать оживленную беседу и прошли мимо. Коварно обманув персонал, я сбавил скорость и продолжил обследовать все двери и тупички.
Первой удачей в моих поисках стала непонятная, но перспективная комната.
Дверь в эту комнату находилась за штабелем картонных упаковок и не бросалась в глаза. Чтобы ее найти, надо было протиснуться в узкий проход между коробками и стеной. Никотиновый голод развивает экстрасенсорные способности. Других объяснений, зачем я полез в щель между коробками и стеной, у меня нет.
На найденной двери весел большой навесной замок. Потертый, с пятнами ржавчины, замок выглядел очень старым. Мне кажется такие замки раньше называли «амбарными». Именно его возраст и размер навели меня на мысль, что что-то здесь не так. Не может быть, чтобы такой музейный экспонат еще работал.
Я оказался прав. Замок не открывался. Он снимался вместе со скобами, ржавые шурупы которых легко вытаскивались из полотна двери. То есть, дверь не заперта, несмотря на солидный замок. Надо только знать об этом.
Аккуратно сняв всю конструкцию, я зашел в комнату в темную комнату. Выключатель находился в положенном месте и свет зажегся без проблем.
Посередине просторной комнаты с низким потолком гостеприимно раскинулся просиженный диван с обшивкой грязно-серого цвета. Вдоль стен стояли нестройные ряды старой, видимо ещё советской, офисной мебели. Некоторый сюр обстановке придавала наряженная новогодними игрушками искусственная елка, стоящая в углу. Вряд ли это летняя резиденция Деда Мороза. Скорее всего ушлый завхоз, чтобы не утруждаться каждый год украшением пластмассового дерева, уносит наряженную елку в эту комнату.
Посидев немного на древнем диване и осмотревшись, я решил, что курить здесь опасно, но диван и обманный замок как бы намекают на некоторые возможности использования тайной комнаты.
Я приделал огромный замок на привычное для него место и напевая песню про лесорожденную елочку, продолжил экспедицию. Находка странной комнаты вдохновила меня. Я ощущал себя Миклухо-Маклаем или кем-то из других первопроходцев, фамилии которых я забыл еще в школе. В голове еще вертятся Амундсен и Крузенштерн, но какой же из меня Амундсен, а тем более Крузенштерн? Я же не пароход. Не помню, что именно первопроходил Миклухо-Маклай, и не знаю, как он выглядел, но прям чувствую, что я – это вылитый он.
Так же как он брожу по местам где ещё не ступала нога человека, борюсь с голодом, холодом и другими немыслимыми трудностями. После еще получаса поисков судьба мне наконец улыбнулась и вот он – сладкий вкус победы. Я почувствовал, что достиг Северный полюс, покорил Эверест и Амазонку.
Курилку, а вернее целых две курилки, я нашел в одном из подземных проходов, ведущих в соседний корпус. Нашел по запаху. Заветная дверь, из-за которой маняще тянуло сгоревшим табаком, открывалась в большую комнату с тусклой лампочкой без плафона. Из одной стены комнаты выходили, зачем-то переплетаясь между собой, трубы с огромными кранами, больше похожими на штурвалы старинных кораблей. Попетляв по комнате, трубы скрывались в другой стене. Видимо, здесь пункт управления трубами или рабочий кабинет повелителя труб.
В комнате со штурвалами, друг напротив друга стояли две старые лавочки, скорее всего, принесенные из какого-то сквера, и уличная же урна между ними. Странные люди работают в этой больнице: в одной комнате свалена старая мебель, а в другую комнату из-за отсутствия мебели притащили уличные скамьи.
В комнате обнаружились два взлохмаченных молодых человека, как я понял из разговора – айтишники. Они меня просветили, что это курилка для техперсонала и на больных им, в общем-то, наплевать, если их немного и они не мешают спокойно покурить. Но вот дальше по коридору курилка медиков, и если больной сунется туда, то будет большой скандал.
Вообще, я давно заметил, что человек на работе преображается. Милый и стеснительный по жизни мужчина, подкаблучник и маменькин сынок, мгновенно меняется, надев белый халат и шлепанцы. А уж если этот человек облачается в форму, мантию, дорогой костюм или другие виды одежды, призванные выделять его из серой толпы, то всё – количество словленных звёзд зашкаливает.
Это я ещё не говорю про знаки отличия, награды и звания. У многих моих знакомых все стены в кабинетах завешаны рамками, в которые вставлены красивые листочки бумаги с текстом о том, что владелец кабинета – молодец.
Люди готовы годы жизни потратить на то, чтобы повесить на грудь кусочек блестящего металла или добавить к своему имени «кандидат наук» или «заслуженный артист». Этакое нематериальное поощрение, которое ценится только потому, что именно тебе разрешили пользоваться этими словами или носить эту железочку.
Справедливости ради надо сказать, что женщины менее падки на такие цацки.
У них своя шкала тщеславия и другие показатели успешности. Вот если бы медаль была от Балансиаги или Версаче, они бы, наверное, еще поборолись. Женщины менее честолюбивы чем мужчины и более практичны. Они ценят то, что можно потрогать, а не то, что можно повесить на стену и вздыхать с замутненным от счастливых воспоминай взором. А еще лучше если все подруги обзавидуются и будут говорить, что это вульгарно и совсем не идет к платью.
Переодеваясь, вместе с одеждой человек меняет статус, становится вершителем чужих судеб, возносится над остальным человечеством и уже не хочет курить в одном помещении с простыми, не совсем здоровыми смертными.
Слова айтишников я принял всерьез и клятвенно побожился, что никому не скажу про эту курилку и никогда не зайду в следующую, элитную курилку. Айтишники синхронно махнули гривами и вернулись к своему разговору.
Я айтишников не подслушивал, но говорили они громко и очень эмоционально. Обсуждали они что-то свое, на высоком языке недоступном лузеру вроде меня. Я понимал только мат, междометия, и то что Арбанян вообще охренел. Увидев, что я невольно прислушиваюсь к их разговору, они замолчали и вопросительно уставились на меня. Я их успокоил сказав, что Арбанян мне тоже не нравится, на что они снова синхронно махнули обросшими головами и продолжили общаться высоким штилем. Дополоскав косточки Арбаняну, айтишники ушли, а я наконец-то остался один в чудесной комнате.
Ещё раз, уже про запас, я с наслаждением покурил, развалившись на парковой лавочке, и пошел в обратный путь. Не знаю, что чувствовал Миклухо-Маклай, когда совершал свои открытия, но я результатами своей экспедицией был доволен.
Доктор каждый день говорит, что позитивный настрой – залог успешного лечения, и значит теперь лечение пойдет ещё успешнее.