Макс
Знаете, бывают такие ситуации, когда ты разговариваешь с человеком и сразу понимаешь, что он не в себе. Я не привык навешивать ярлыки, но глядя на Илью, вижу, что с ним что-то не так. Возможно, и правда вещества, как мне подумалось изначально. А может быть, проблема гораздо глубже.
Осознаю, что мне срочно нужно связаться с мамой. Не знаю, что там стряслось у них, но точно помню, что раньше Илья не был таким. Да, он временами производил впечатление наивного лопушка, воспитанного в тепличных условиях. Но в целом, я запомнил его здоровым и улыбчивым парнем, без залипаний, стеклянных глаз и дрожи в коленках.
Мы с Ильёй поднимаемся ко мне в квартиру. Он с порога подозрительно оглядывается по сторонам. Будто дикий зверь изучает территорию. С облегчением находит дверь туалета и вопросительно оборачивается на меня. Эта его скромность кажется даже слегка забавной. Я киваю, вроде: «Иди, если тебе надо». Тот стремительно скрывается за дверью. Бедный ребёнок. Пока его нет, я набираю маме. Та, как всегда, отвечает не сразу, хотя до этого сама мне названивала.
– Слушаю, – раздаётся наконец строгий голос в трубке.
– Ну и как это понимать? – спрашиваю я, без лишних предисловий.
– Ну, как я вижу, вы с Ильёй встретились, – произносит мама удовлетворённо. – Это хорошо. А ты в следующий раз бери трубки и перезванивай.
– С какой стати? – говорю я возмущённо. – Я ж тебе не сын больше.
Слышу громкое цоканье в трубке и тяжёлый вздох.
– Максим, ну чего ты начинаешь? – плаксиво спрашивает она. – Ты думаешь, я хотела тебе тогда говорить те слова? Думаешь, я не сожалела о них?
– Вообще, я так и думаю, – отвечаю я, осознавая, что снова чуть не поддался на её уловку.
– Я твоя мать, Максим, – отвечает она. – У меня всё время за тебя душа болит.
– Да-да… – ухмыляюсь я недоверчиво.
– Не ёрничай! – строго бросает она, и у меня привычно всё напрягается внутри.
Сколько бы лет ни прошло, а я так и не избавился от этого.
– Считаешь, что ушёл, и нас больше ничего не связывает? Удобная позиция. Но если ты подумал, что стал независимым, то заблуждаешься. Я заботилась о тебе и продолжаю это делать.
– Прости, я наверное не так понял. Показалось, что ты намекаешь на то, что своей востребованностью в профессии я обязан тебе? – спрашиваю я слегка раздражённо.
– Я этого не говорила, – отвечает она. – Однако грязь за тобой мне частенько приходится подчищать.
– Чего?! – только и могу воскликнуть я. – Какую грязь? Ты о чём вообще?
От злости и возмущения у меня пересыхает в горле. Иду в кухню, достаю минералку из холодильника и открываю, зажав трубку плечом. Внезапно ловлю на себе пришибленный взгляд Ильи. Из зверя любопытного он в один момент превратился в зверя затравленного. Стоит у туалета, вжимаясь в стену, не знает, куда деть руки. Я кивком указываю ему идти в гостиную и прикрываю дверь кухни. Понимаю, что пропустил часть того, что сказала мама.
– …Так что придётся тебе присмотреть за ним, – продолжает она тоном, не терпящим возражений. – По крайней мере, пока он не адаптируется и не привыкнет к городу.
– Да с какой стати я должен этим заниматься?! – восклицаю я возмущённо.
Слышу, как в гостиной что-то падает на пол. Иду проверять.
– Потому что вы сводные! – отрезает мама. – Будь человеком, помоги брату. Что тебе трудно, что ли? Присмотришь за ним пару месяцев, а потом он съедет либо на съёмную квартиру, либо обратно домой. По крайней мере, его отец будет знать, что ты сделал для него всё, что мог. Глядишь, и простит тебя за то, что сбежал.
Хочу возмутиться, но захожу в комнату и вижу, что мелкий опрокинул на пол светильник. Осколки матового стекла разлетелись по всему полу. Он спешно пытается собрать их. Потом в страхе оборачивается на меня.
– Я куплю тебе новый! – бледнея, обещает он.
Обречённо вздыхаю, говорю маме, что перезвоню и завершаю звонок. Затем оттаскиваю его к дивану за капюшон толстовки. Тот, понимая, что происходит, не сопротивляется. Минут десять у меня уходит, чтобы собрать всё, включая мельчайшие осколки. Илья, пытаясь слиться с диваном, всё это время виновато смотрит на меня. После я с суровым видом сажусь на стул напротив него.
– Мама мне рассказала всё, – говорю я ему. Илья становится ещё бледнее, хотя до этого казалось, что больше уже некуда.
– Всё?.. – повторяет он каким-то совсем отчаявшимся тоном.
– Значит так, – продолжаю я, игнорируя его вопрос. – Чтобы наше совместное проживание не было болезненным для нас обоих, запоминай правила: вещи мои не трогать, в спальню мою не заходить, домой никого не приводить. О том, что с тобой надо куда-то сходить, предупреждать заранее.
Илья, опустив взгляд, вздыхает. Вид у него совсем жалостливый. Я вдруг понимаю, что немного перегнул палку. Знаю ведь Гончарова и мать, так что должен был понять сразу, что от самого Ильи ничего не зависело. Так что срываться на нём нечестно.
– Я тебе рад, и всё такое, – чуть смягчившись, говорю я. – Но пойми, что у меня есть личная жизнь и работа.
Он поднимает на меня покрасневшие глаза, и я внезапно начинаю чувствовать характерное волнение, как в начале сессии. Гоню от себя опасную мысль о том, что хотел бы себе такого нижнего. Такого потерявшегося зверька грех не взять на поводок. Но всё это не всерьёз, естественно. Мы же братья, в конце концов. Пусть и просто сводные, и между нами нет кровного родства, но он часть моей семьи.