Это удивительно тонкий разговор. Я почти не замечаю, что меня шантажируют.
Мы с Мартином Эддисоном сидим на складных стульях за кулисами, и он произносит:
– Я прочитал твою переписку.
– Что? – Я поднимаю на него взгляд.
– Недавно. В библиотеке. Не специально, конечно же.
– Ты прочитал мою переписку?
– Ну, я пользовался компьютером сразу после тебя, и, когда вбил Gmail, вылез твой аккаунт. Надо было тебе выйти из учетной записи.
Я ошарашенно смотрю на него. Он постукивает ногой по ножке стула.
– Так зачем тебе выдуманное имя?
Хм. Я бы сказал – затем, чтобы не позволить таким, как Мартин Эддисон, узнать о моей двойной жизни. Вижу, сработало великолепно.
Наверное, он видел, как я сижу за компьютером.
И, наверное, я круглый идиот.
Но он улыбается.
– Кстати, может быть, тебя заинтересует, что мой брат – гей?
– Эмм. Это вряд ли.
Мартин внимательно смотрит на меня.
– К чему ты клонишь? – спрашиваю я.
– Ни к чему. Слушай, Спир, меня это не напрягает. Ничего в этом такого нет.
Ага, вот только для меня это маленькая катастрофа. Или, возможно, охренеть какая огромная катастрофа – в зависимости от того, умеет ли Мартин держать рот на замке.
– Неловко-то как, – говорит он.
Даже не знаю, что ответить.
– В общем, вполне очевидно, что ты хочешь оставить все в тайне.
Ну, то есть… Наверное, хочу. Хотя каминг-аут не особо меня пугает.
Вроде бы не пугает.
Хренова туча неловкости здесь неизбежна, поэтому не буду врать, будто жду не дождусь, когда тайное станет явным. Но наверняка никакого конца света не будет. Для меня – нет.
Но если Мартин кому-нибудь проболтается, я не знаю, что станет с Блю. Блю – человек довольно закрытый. Человек, который не забыл бы выйти из своей учетной записи и который, возможно, никогда не простит меня за такую беспечность.
В общем, я не знаю, что это будет значить для нас. Для нас с Блю.
Но я просто поверить не могу, что говорю об этом с Мартином Эддисоном. Надо же было именно ему зайти в Gmail после меня. Понимаете, я бы вообще не стал пользоваться компьютером в библиотеке, если бы здесь не блокировали вайфай. В этот день я не мог ждать, пока доберусь до дома и включу ноутбук. Терпения не было даже на то, чтобы выйти на парковку и проверить почту с телефона. Все потому, что сегодня утром я написал Блю со своего тайного аккаунта. И письмо это было важное или типа того.
Я просто хотел проверить, не ответил ли он.
– Думаю, все нормально к этому отнесутся, – заявляет Мартин. – Просто будь собой.
Да я даже не знаю, с чего начать. Какой-то натурал, который едва меня знает, советует мне «выйти из шкафа». Как тут не закатить глаза?
– Ладно, без разницы. Я никому не покажу, – произносит Мартин.
И на секунду я чувствую глупое облегчение. Но следом до меня доходит.
– Не покажу?
Он краснеет и теребит рукав. Что-то в выражении его лица заставляет мой желудок сжаться.
– Ты… Ты что, сделал скриншот?
– Вот, – говорит он, – как раз это я и хотел с тобой обсудить.
– Погоди-ка… Ты сделал гребаный скриншот?!
Он поджимает губы и смотрит мне через плечо.
– Короче, я знаю, что ты дружишь с Эбби Сусо, поэтому хотел попросить…
– Серьезно? Может, все-таки вернемся к вопросу о том, зачем ты сделал скриншот моей переписки?
Пауза.
– Ну, я просто думаю… Мог бы ты помочь мне найти контакт с Эбби?
Меня это почти веселит.
– Ты хочешь, чтобы я замолвил за тебя словечко – так, что ли?
– Ну да.
– И на кой черт мне это сдалось?
Я ловлю его взгляд, и все сразу встает на свои места. Эбби. Вот что ему от меня нужно. И тогда он не сольет мои долбаные письма.
И письма Блю.
Черт возьми. Я с чего-то решил, что Мартин – невинная душа. Если честно, он всегда был придурковатым нердом, но не в плохом смысле. И еще он всегда казался мне забавным.
Только вот теперь совсем не смешно.
– Ты и правда заставишь меня это сделать?
– Заставлю? Да брось. Я не это имел в виду.
– А что?
– Да ничего. Ну нравится мне эта девчонка. Я просто подумал, ты захочешь мне помочь. Не знаю… Позовешь меня туда, где она тоже будет…
– А если я откажусь? Выложишь письма на «Фейсбуке»? На гребаном «Тамблере»?
Господи, «Криксекреты» на «Тамблере» – эпицентр слухов старшей школы Криквуд. Вся школа узнает в тот же день.
Мы оба молчим.
– Я просто думаю, в этой ситуации мы можем помочь друг другу, – наконец говорит Мартин.
Я с трудом сглатываю.
– Марти, прием! – кричит мисс Олбрайт со сцены. – Действие второе, сцена третья.
– В общем, поразмысли об этом. – Он слезает со стула.
– Ага, конечно. Вот мне подфартило.
Он смотрит на меня. И снова это молчание…
– Не знаю, каких, блин, слов ты от меня ждешь, – в итоге добавляю я.
– Да пофиг. – Мартин пожимает плечами.
Мне кажется, я никогда еще так не ждал чьего-либо ухода. Но, коснувшись занавеса, Мартин оборачивается:
– Просто интересно, а кто такой Блю?
– Никто. Он живет в Калифорнии.
Если Мартин думает, что я сдам Блю, он спятил.
Блю не живет в Калифорнии. Он живет в Шейди-Крик и ходит в нашу школу. Блю – ненастоящее его имя.
Он – некто. Может, даже мой знакомый. Но я не знаю, кто именно.
И не уверен, что хочу знать.
И теперь я уж точно не в настроении общаться с семьей. До ужина остался примерно час, а это значит, у меня есть час, чтобы превратить случившееся за день в школе в цепочку уморительных анекдотов. Такие у меня родители. Нельзя им просто рассказать, что у нашего учителя французского трусы очень заметно врезаются в попу, как стринги, или что Гаррет уронил поднос в столовой. Надо устроить из этого театральное представление. Говорить с ними – изнурительнее, чем вести блог.
Забавно. Раньше я любил болтовню и суматоху перед ужином. А сейчас не могу дождаться, когда окажусь за дверью. Особенно сегодня. Я задерживаюсь, только чтобы надеть поводок на Бибера и вытащить его на улицу.
Включаю плеер и пытаюсь раствориться в музыке Tegan and Sara, но не могу перестать думать о Блю, Мартине Эддисоне и об адском ужасе сегодняшней репетиции.
Значит, Эбби нравится Мартину, как и всем гетеросексуальным умникам, которые учатся по нашей продвинутой программе для поступления в университет. И на самом деле все, чего он хочет, – тусоваться с нами, когда Эбби рядом. Если подумать, вроде бы не смертельно.
Да вот только он меня шантажирует. А значит, шантажирует и Блю. И от этого мне хочется что-нибудь ударить.
Но Tegan and Sara помогает. Прогулка до дома Ника помогает. В бодрящем воздухе висит ощущение ранней осени, и люди уже раскладывают тыквы на ступеньках своих домов. Люблю это время. Люблю с самого детства.
Мы с Бибером пересекаем задний двор Ника и спускаемся в подвал. Напротив двери стоит огромный телевизор, на экране которого мочат тамплиеров. Ник и Лиа сидят в игровых креслах и выглядят так, будто не вылезали из них весь день.
Когда я захожу, Ник нажимает на «паузу». Это в его стиле. Гитару он бы не стал откладывать, но игру остановил.
– Бибер! – восклицает Лиа, и вот уже пес неуклюже устраивает задницу у нее на коленях, высовывает язык и дергает лапой. Рядом с Лией чувство стыда ему неведомо.
– Да нет, все нормально. Здоровайся с собакой. Считай, меня тут нет.
– О-о-о, тебе тоже почесать за ушком?
Я все-таки улыбаюсь. Это хорошо. Значит, все в норме.
– Нашел предателя? – спрашиваю я у Ника.
– Убил. – Он стукает по джойстику.
– Круто.
На самом деле мне плевать, как там дела у ассасинов, тамплиеров или любых других игровых персонажей. Но сейчас это то, что нужно. Мне нужны жестокость видеоигр, запах подвала и знакомые лица Ника и Лии. Ритм нашей болтовни и пауз. Бесцельность октябрьских дней.
– Саймон, Ник еще не слышал про «ле стринги».
– О-о-о. Ле стринги. C’est une histoire touchante[1].
– А с переводом? – просит Ник.
– Или пантомимой, – добавляет Лиа.
Оказывается, я классно умею изображать нашего учителя французского с эпичными трусами в попе.
Так что, может быть, мне все-таки нравится выступать. Немного.
Кажется, я чувствую то же, что в поездке с Ником и Лией в шестом классе. Не знаю, как объяснить, но, когда мы втроем, мы переживаем такие глупые идеальные моменты, в которых Мартин Эддисон просто не существует. Секретов не существует.
Глупые. Идеальные.
Лиа разрывает бумажную обертку и достает трубочку. В руках у них обоих огромные пластиковые стаканы со сладким чаем из «Чик-фил-эй»[2]. Давненько я там не бывал. Сестра рассказывала, что они жертвуют деньги на борьбу с гомосексуалами, и теперь ходить туда – сомнительное для меня удовольствие. Пускай они и подают молочные коктейли «Орео» – гигантские сосуды вспененной вкусноты. Но упомянуть об этом скандале в разговоре с Ником и Лией я все равно не могу. Я редко говорю с кем-либо о геях. Только с Блю.
Ник делает большой глоток и зевает, и Лиа тут же пытается попасть скомканной бумажкой ему в рот. Но Ник успевает его закрыть.
Она пожимает плечами:
– Ну и продолжай зевать, соня.
– Ты чего такой уставший? – спрашиваю я.
– Отрываюсь на полную катушку. Ночи напролет.
– Ну, если под «отрываюсь» ты подразумеваешь домашку по математике…
– НЕВАЖНО, ЛИА. – Он откидывается назад и снова зевает.
На этот раз Лиа попадает ему в уголок рта. Ник кидает бумажку обратно ей.
– Так вот, мне все еще снятся эти извращенные сны, – говорит он.
Я поднимаю бровь.
– Ух. Можно и без подробностей.
– Эмм, не такие сны.
Лиа краснеет до кончиков волос.
– Нет, – продолжает Ник, – просто они реально странные. Например, мне приснилось, что я в ванной, пытаюсь надеть линзы и не могу понять, в какой глаз какую линзу вставить.
– Окей. А потом? – Лиа спрятала лицо за Бибером, и голос ее звучит приглушенно.
– Ничего. Я проснулся, надел линзы как обычно, и все было нормально.
– Скукотища какая, – говорит Лиа и через секунду прибавляет: – Разве не для этого на контейнерах делают пометки?
– А не лучше ли просто носить очки и перестать трогать свои глазные яблоки? – Я сажусь на ковер, скрестив ноги. Бибер сползает с колен Лии и плетется ко мне.
– Это потому, что в очках ты похож на Гарри Поттера, да, Саймон?
Один раз. Я сказал это всего один раз.
– Думаю, мое подсознание пытается сообщить мне что-то. – Ник бывает очень упертым, когда чувствует себя интеллектуалом. – Очевидно, что тема моего сна – зрение. Чего я не вижу? Где мое слабое место?
– Твой музыкальный вкус? – предполагаю я.
Ник откидывается в игровом кресле и снова делает большой глоток чая.
– А вы знали, что Фрейд интерпретировал собственные сны, когда работал над своей теорией? И он верил, что все сны – форма бессознательного удовлетворения желаний.
Мы с Лией переглядываемся, и я знаю, что думаем мы об одном и том же: может, Ник и несет какую-то чушь, но он неотразим, когда поддается своему философскому настроению.
Разумеется, у меня есть строгое правило не влюбляться в гетеросексуалов. По крайней мере, если с их ориентацией все понятно. И у меня уж точно есть правило не влюбляться в Ника. Зато Лиа влюбилась. И это вызвало кучу проблем, особенно когда на горизонте появилась Эбби.
Сначала я не понимал, почему Лиа взъелась на Эбби, а спрашивать напрямую оказалось бесполезно.
– О, да она лучше всех. Она же чирлидерша. Такая милашка и такая стройняшка. Ну разве она не супер?
Причем Лиа – величайший мастер произносить подобные фразы с бесстрастным лицом.
Но потом я заметил, что во время ланча Ник меняется местами с Брэмом Гринфелдом – причем специально, рассчитывая таким образом увеличить свои шансы сидеть рядом с Эбби.
И взгляд. Знаменитый томный и влюбленный взгляд Ника Айзнера. Эту тошнотворную историю мы уже проходили с Эмми Эверетт в конце девятого класса. Хотя, должен признать, есть что-то удивительное в энергетике, которую излучает Ник, когда ему кто-то нравится.
Лиа, заметив этот взгляд, просто отключается.
А это значит, что вообще-то у меня есть веская причина стать ручной свахой на побегушках у Мартина Эддисона. Если у Мартина срастется с Эбби, может быть, и проблема с Ником решится. Тогда Лиа наконец успокоится, и равновесие будет восстановлено.
Так что дело не только во мне и моих секретах. Дело вообще не во мне.