Понедельники я не любил больше всего. Особенно понедельники, накануне которых я ссорился с отцом. Эти понедельники всегда были отстойными.
Вчера вечером мой отец назвал меня депрессивным подростком. Я назвал его пьяным придурком, бросившим меня. Оба комментария были правдивы, но он сосредоточился только на моих неудачах, а не на своих. Я знал, что у меня депрессия. Это было само собой разумеющимся. Моя депрессия продолжалась более трёх лет, с тех пор как маме поставили диагноз «рак». Всё началось с того, что в четырнадцать лет я плакал один в темноте своего шкафа, потому что не хотел, чтобы она слышала, как я плачу. Я знал, что от этого ей станет только хуже, поэтому скрывал свою боль, как мог. Я вёл себя лучше всего, когда был рядом с ней на людях. Все думали, что я в порядке, кроме мамы. Она всегда замечала моменты моей слабости, которые, казалось, я научился скрывать. Она смотрела на меня так же, как и именинница, – как будто заглядывала в глубину моей души.
Большинство людей думает, что депрессия – это когда валяешься в постели и сидишь в темноте неделями, но со мной всё было иначе. Вначале я сам смеялся над своей депрессией. И как только я стал сексуально активным, я преодолел боль. У меня появилось ложное чувство уверенности, благодаря нему я находил женщин, которые помогали мне ненадолго забыться. Я двигался по жизни, как если бы был нормальным человеком, но именно в спокойные моменты депрессия возвращалась. Я чувствовал только душераздирающую печаль или полное безразличие ко всем и всему вокруг.
Мама консультировала меня и давала лекарства, чтобы помочь мне справиться с депрессией. Я прекратил их пить, когда она ушла. Препараты помогали мне чувствовать себя лучше морально. Они творили чудеса, и я знал, что это звучит нелепо, но я не думал, что заслуживаю чувствовать себя лучше после её ухода. Я не хотел чувствовать себя лучше. Я не хотел чувствовать ничего. По большей части мне хотелось оказаться рядом с мамой, на глубине шести футов. Потому что какой смысл жить, если у тебя больше нет лучшего друга?
И я, и отец думали именно так. Мы это не обсуждали, но мне было достаточно наблюдать за его пьянством. Он тоже пытался ничего не чувствовать.
Я думал о мёртвых больше, чем о живых. Я винил в этом свою мать. Мой разум был токсичной свалкой негатива, и моя душа ежедневно плавала в этих отравленных мыслях.
Я опустился в офисное кресло директора Галло, заранее устав от повторяющихся лекций об успеваемости.
В его офисе пахло куриными крылышками и протеиновым порошком. Не самый приятный аромат в мире, хотя он казался мне нормальным каждый раз, когда я приходил на нашу еженедельную встречу. Каждая была посвящена тому, что через несколько недель меня оставят на второй год из-за плохих оценок.
Лажать, казалось, было одним из моих величайших талантов. Это прекрасно знал мой отец. Он старался постоянно указывать на мои недостатки – зачитывал их как сказку на ночь. Если бы он только знал, что благодаря его воспитанию я отлично умею отключаться и пропускать всё мимо ушей. Кроме того, развлекаясь с бутылкой виски, в последнее время он отбился от рук больше, чем я. Он никогда не был родителем по-настоящему – эту задачу брала на себя мама. А теперь она ушла…
– Майло. Ты меня слушаешь? – спросил директор Галло, щёлкнув пальцами.
Я оторвал взгляд от пятна кофе на его жёлтом ковре, пятна, на котором я сосредоточился с тех пор, как меня вызвали в кабинет. Никакие чистящие средства не смогут убрать это дерьмо.
– Надо было его вытереть, – пробормотал я, безразличный… ко всему.
Он изогнул густую бровь:
– Что?
Я указал на пятно:
– Его теперь не оттереть. Ковёр испорчен.
Директор Галло напрягся. Я был профессионалом в том, чтобы заставить его нервничать.
– Мы поменяем ковры через две недели. Майло, ты…
– Тут паркетный пол?
– Майло…
– Хороший дуб будет отлично выглядеть. Может быть, ещё немного краски на стенах и…
– Майло! – крикнул он, ударив рукой по столу. – Сосредоточься.
«Зачем?»
В любом случае я был в безвыходной ситуации. Какая разница, сосредоточен я или нет?
– У нас есть для тебя отличная репетитор. Ты будешь встречаться с ней каждый день в библиотеке после школы. Она занимается репетиторством с тех пор, как сама училась здесь, и все, кому она помогла, преуспели. Она занята в колледже, но я замолвил за тебя словечко.
– Нет, – сказал я, поднимаясь со стула. – Но, так или иначе, спасибо.
– Майло, – рявкнул он. – Сядь обратно.
Я готов был послать его, но мама, вероятно, прочитала бы мне лекцию о неуважении.
Почему меня волновало, что думает мама? Она была мертва. Её мнение больше не имело значения. Тем не менее я уважал его.
Директор Галло сложил руки на столе:
– Ты встретишься с учительницей.
– Или?
– Или вылетишь отсюда.
– Возьму категорию «на вылет» за двести, – поиздевался я, как будто жизнь была раундом в «Рискуй!».
Любимым маминым шоу было «Рискуй!».
Я смотрел его с ней каждый день после школы.
И вот я снова думал о мёртвых.
Директор Галло вздохнул и потёр переносицу:
– Майло, твоя мама…
– Не надо, – перебил я, слегка покачав головой. – Не говори о моей матери.
– Я понимаю, что потерять Ану было тяжело для тебя. Поверь мне, я знаю.
– Ты понятия не имеешь.
– Она была моей сестрой, Майло. Я тоже потерял её.
Я посмотрел на дядю, и будто дыра появилась в моём животе. Конечно, я знал, что он тоже её потерял. Именно поэтому я каждую неделю приходил к нему в офис, чтобы поговорить о том, как я испортил свою жизнь. Вот почему я сел в его неудобное кресло. Именно поэтому я уставился на его богом забытый ковёр.
Потому что у него были её глаза.
У него была её улыбка.
Он тоже искренне скорбел по ней.
Из-за этого я ненавидел и любил его одновременно.
Он снял очки и потёр переносицу. Благодаря ним я всегда знал, когда буду разговаривать с дядей, а не с директором. Снимая очки, директор Галло становился Уэстоном.
– Я беспокоюсь за тебя, Майло, – сказал он.
– Я в порядке.
– Неправда. Твои оценки ухудшаются, ты проваливаешь три предмета, почти четыре. Ана не хотела бы этого для тебя. Я не хочу этого для тебя. Тебе нужно позаниматься с учительницей.
– Что, если я провалюсь? Будет ли это худшей вещью на свете?
Я устал переживать. У меня не осталось сил переживать.
– Ты не провалишься. Я не позволю этому случиться.
– К сожалению для тебя. – Я положил руки на подлокотники кресла и поднялся с него. – Ты не можешь сделать этот выбор за меня.
Я пошёл к двери, беседа закончена. Он окликнул меня, но я его проигнорировал. Он окликнул меня ещё раз. Я продолжал игнорировать.
– Она оставила тебе письмо, – сказал Уэстон.
Волосы на шее встали дыбом. Я повернулся к дяде:
– Что?
– Твоя мама… она оставила тебе письмо.
– Нет, она не могла.
– Да, – сказал он. – Она оставила письмо. Я должен отдать его тебе в…
– Отдай, – приказал я.
Моё холодное усталое сердце начало быстро колотиться.
Уэстон покачал головой:
– Я не могу. Я должен отдать его тебе на выпускном.
– Какая к чёрту разница? Её больше нет, она не проконтролирует. Отдай.
– Нет.
– Уэстон…
– Это было её предсмертное желание, Майло. Я не ослушаюсь её просьбы.
– Я ненавижу тебя, – закричал я.
Уэстон кивнул:
– Я знаю.
Он снова надел очки и выпрямился в кресле. Теперь он опять был директором Галло. Величественным.
– Чтобы получить письмо, тебе придётся посещать все занятия.
– Это было мамино условие или ты, придурок, просто издеваешься?
Он не ответил на мой вопрос:
– Твои занятия начинаются сегодня, Майло, в три часа дня в библиотеке. Пожалуйста, не усложняй учительнице жизнь. Если ты это сделаешь, она доложит мне.
Чёртова болтовня. Почему у меня возникло ощущение, что в ближайшие несколько недель эта девушка станет проклятием для моего существования?
Собираясь уйти, я хмыкнул.
– Ты знаешь, что осталось две недели? – спросил я.
– Да, – поморщился он. – Первая годовщина смерти Аны.
Годовщина.
Какое странное слово для такой трагичной ситуации.
Он сдвинул очки на макушку.
– Как ты с этим справляешься?
Я не ответил, потому что не справлялся вообще никак. Я мысленно отмечал каждую секунду, проходившую мимо меня.
Я вышел в коридор, навстречу урагану учеников, но мне казалось, что я двигаюсь в замедленной съёмке, иду по зыбучим пескам, которым, как я иногда думал, стоило бы поглотить меня целиком.
Мне было интересно, чувствовали ли другие то же самое – не предпочитали ли они провалиться под землю, чтобы их больше никогда не видели, вместо бездумного плутания в тумане.
Она оставила мне письмо.
О чём там написано?
Хранил ли Уэстон его у себя?
Эта мысль вызвала у меня желание ворваться в дом дяди и перевернуть всё вверх дном в поисках письма. Я знал своего дядю достаточно хорошо, он, вероятно, хранил такие вещи в запертом сейфе и никому не говорил комбинацию от замка.
В тот день у меня не было настроения идти в школу, но, честно говоря, у меня не было настроения идти в школу в любой день. Тем не менее я очень хотел получить это письмо от дяди в конце семестра, поэтому я потащился на урок английского языка.
– Как мило, что вы присоединились к нам, мистер Корти. Я уже начал думать, что вы забыли, как выглядит этот класс, – сказал мистер Слэйд, когда я вошёл с опозданием на пятнадцать минут.
– Вы меня знаете. Не могу пропустить путешествие в воспоминания, – пробормотал я.
Я бросил рюкзак на стол и скользнул на стул, уже разочарованный тем, что решил прийти на урок. Дядя вбил мне в голову то чёртово письмо от матери.
– Надеюсь, вы увлеклись чтением, ведь у нас сегодня тест, – сказал мистер Слэйд, взяв стопку бумаг.
Весь класс застонал от досады. Я был почти уверен, что учителя получают удовольствие от того, что вызывают стресс у учеников с помощью тестов. Вероятно, это было для мистера Слэйда самым любимым развлечением за неделю.
– Вы хоть знаете, какую книгу мы читаем, мистер Корти? – спросил он, стоя над моим столом.
– Дайте угадаю, букварь?
Несколько ребят позади меня засмеялись.
– Держу пари, что ваше будущее оценит эту шутку, – сказал мистер Слэйд. – Точнее, его отсутствие.
Я забил на него, как только он повернулся ко мне спиной.
Мистер Слэйд был придурком, но я был уверен, что он думал так же и про меня. Со мной было не так легко общаться, и с вероятностью в девяносто девять процентов я вот-вот провалю тест, который он положил мне на стол. Он тоже знал, что так и будет. Однако меня не волновало его презрение. Я тоже не верил в себя. Казалось, это универсальная модель убеждений.
Я начал копаться в рюкзаке в поисках ручки, чтобы начать решать тест, когда в класс ворвался человек.
– Простите, извините. Я задержалась, там была пробка, но это не оправдание, потому что мне следовало выехать раньше, поэтому мне очень жаль, но вот я здесь. Ещё раз извините. Здравствуйте! – сказал голос, полный нервной энергии.
Мне было всё равно, кто вошёл. Мне всё ещё нужна была чёртова ручка.
Мистер Слэйд откашлялся.
– Не беспокойтесь. Вы как раз вовремя.
Я фыркнул про себя, не поднимая глаз. Конечно, она могла опоздать, а я не мог. Лицемер.
Я продолжал копаться в рюкзаке и не мог найти чёртову ручку. Именно тогда Саванна протянула мне её. Старшая сестра спешит на помощь. Я задавался вопросом, надоели ли ей мои проблемы за последние несколько лет. Если и да, то она никогда не выказывала никаких признаков раздражения. Она продолжала проверять, всё ли со мной в порядке.
Я кивнул:
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста, – ответила она.
Мистер Слэйд хлопнул в ладоши, словно малыш, привлекающий наше внимание.
– Класс, я хотел бы познакомить вас с мисс Эванс. Наш новый преподаватель в этом семестре. Она будет наблюдать за мной и время от времени брать на себя планирование уроков, – сказал мистер Слэйд.
Когда я, наконец, обернулся к учителю, меня охватил шок. Она стояла передо мной. Именинница.
– Чёрт, – выпалил я, даже не задумываясь, и вжал голову в плечи.
Все взгляды устремились в мою сторону, включая её. Её карие глаза, которые всего несколько дней назад смотрели на меня. Её полные губы, которые всего несколько дней назад стонали из-за меня. Её ошеломлённое выражение лица отражало моё собственное.
Я заёрзал, охваченный беспокойством. Мне не нравилось всеобщее внимание. И особенно – её внимание. А ведь она так отчётливо смотрела на меня.
Я несколько раз сцепил и расцепил руки, прежде чем вытереть их о штаны. Она покачала головой, быстро отводя взгляд. Она повернулась к мистеру Слэйду и выдавила улыбку. Это была не её настоящая улыбка. Я видел её настоящую улыбку. Она была красивой. Невинной. Редкой. Не каждый день видишь чью-то настоящую улыбку. Однако в тот момент её улыбка была омрачена тревогой и волнением. Она была огорчена.
А я?
Немного обеспокоен, но заинтригован.
Действительно чертовски заинтригован.
– Я с нетерпением жду возможности провести у вас урок. Надеюсь установить прекрасные рабочие отношения с каждым, – сказала она, указывая на учеников.
Мистер Слэйд поручил нам начать тесты и подвел мисс Эванс к своему столу, где принялся рассказывать ей о работе или о какой-то ещё ерунде. Я не мог оторвать от неё глаз и был уверен, что она прилагала все усилия, чтобы не смотреть в мою сторону. Она мило нервничала, и она была красива. Не заметить это было невозможно. Я осознал это в первый же момент, когда посмотрел на неё. Длинные ноги, феноменальные формы. Сегодня её волосы были выпрямлены, а вот три дня назад мои пальцы путались в её кудрях. Она хорошо выглядела с новой прической, но мне больше нравились её необузданные кудри. На ней был тёмно-синий топ с юбкой-карандаш и светло-коричневые туфли на высоком каблуке. Она была закрыта с головы до пят, и я мог только догадываться, что находилось под тканью, прижимающейся к её коже.
Её губы были накрашены алым, и я не мог отвести взгляда.
Я знал, что эта ситуация убивает её, но она должна была оставаться профессионалом. Я должен был отдать ей должное в этом плане. Большинство людей убежало бы в панике.
Мисс Эванс.
Мысль о том, чтобы называть её так в постели, пришла мне в голову. Несмотря на то, что к концу нашей ночи я оказался в состоянии панической атаки, моменты, предшествовавшие этому, были одними из самых приятных в моей жизни. Паническая атака, вероятно, возникла случайно и не имела к ней никакого отношения. По крайней мере, так я говорил себе, мечтая о том, чтобы попробовать её ещё раз.
Мисс Эванс.
Чёртова мисс Эванс.
В тот момент передо мной промелькнуло множество неуместных мыслей, я знал, что это вещи, которые заставили бы её покраснеть. Не знаю почему, но эта идея меня несколько взволновала. Увидев эту профессиональную, облегающую юбку-карандаш, мне захотелось сорвать её. А после зарыться лицом между ног мисс Эванс, сдёрнуть её трусики зубами и стянуть их вниз по её плотным, сочным бёдрам. Мне было интересно, как она будет выглядеть, согнувшись на учительском столе, пока я буду стоять сзади, гладя её голую задницу.
Возможно, я зря упирался в кабинете директора. Возможно, мне действительно нравилась эта школьная штучка. При правильном стимуле я мог бы с нетерпением ждать наших уроков.