Я проснулась без единого намёка на головную боль.
«Это чудо двадцать первого дня рождения!»
Я догадывалась, что одного глотка волшебного пунша будет недостаточно, чтобы вызвать у меня похмелье.
Первым, что пришло на ум, когда я потянулась на кровати в комнате общежития, было то, что Джон мне изменил. К счастью, вторая мысль, которая врезалась в голову, была о Дике – и о нем самом, и о его фаллосе.
Моё тело всё ещё болело от того, как он вертел меня, будто блин на сковороде.
Я сказала ему, что я хорошая именинница?
«О боже, Старлет. Что за ночь, что за ночь».
Встав с кровати, я направилась в душ. Одно из преимуществ учиться на старших курсах колледжа – иметь душ в своей комнате, вместо того чтобы делить его с двадцатью другими девушками на этаже. Бонусы за прогресс в учёбе.
Выйдя из душа, я стала сушить волосы, и тогда Уитни пошевелилась в своей постели. Она широко зевнула, а затем пять раз похлопала себя по животу, как делала каждое утро.
– Доброе утро, соседушка, – заявила она.
– Доброе утро, соседушка, – ответила я.
Она села и вытянула руки.
– Похмелье?
– Ни капельки.
Её бровь тотчас взлетела.
– Серьёзно?
– Может быть, у меня иммунитет к похмелью.
Или я вчера вечером не выпила ни глотка.
– Не сглазь, подруга. Помнишь тот раз, когда я выпила двадцать один шот с желе?
Я вздрогнула от воспоминаний.
– Помню.
Тогда она вернулась в общежитие словно сама сделанная из желе.
Уитни улыбнулась:
– В итоге я оказалась в кабинете медсестры, и мне сказали, что похмелье настигло меня два дня спустя. Я никогда в жизни не пила столько «Гаторейда».
– Будем надеяться, что это не мой случай, – хмыкнула я. – Я чувствую себя довольно хорошо.
– Хорошо. И даже отлично, учитывая, каким придурком оказался Джон. Но потом, судя по той ночи, которая у тебя была… – Она лукаво ухмыльнулась и пошевелила бровями. – Нам даже не удалось поговорить о том, что произошло, когда ты сбежала с горячим-горячим.
Это верно. Мы с Уитни вернулись домой, хихикая как школьницы, над всем и вся. Я еле-еле переставляла ноги из-за того, что произошло в спальне, а она шла боком из-за волшебного пунша. Мы даже не начали погружаться в мои приключения с Диком.
Я почувствовала, как щёки вспыхнули от мыслей о прошлой ночи. Мне было не очень комфортно говорить о своей сексуальной жизни, главным образом потому, что секс с Джоном был довольно обыденным и скучным. Но прошлой ночью?
«Прошлой ночью…»
Я села за стол и достала расчёску.
– Прошлая ночь была… другой.
– У него была большая дудка? Или маринованный перчик?
Я усмехнулась, покачав головой:
– Почему ты такая?
– Я не знаю. Мои родители странные. Я думаю, что этот ген передался и мне. А правда, как это было?
– Это было… – Я на мгновение закрыла глаза и погрузилась в мысли.
– О боже мой, – ахнула Уитни, заставив меня открыть глаза, и сурово указала в мою сторону пальцем. – Он растряс твою вагину!
– Он растряс мою вагину, – повторила я, недоверчиво покачивая головой, вспоминая прошлую ночь.
– Чёрт возьми, да! Я так горжусь тобой, соседушка. Так теперь я права? У Джона был маленький член?
– Я не думаю, что мы можем даже классифицировать это как член. Это был, скорее, арахис.
– А у мистера горячего-горячего?
– Хобот слона.
Уитни победно вскинула руки:
– С днём рождения, Старлет Эванс!
Действительно, с днём рождения.
– Надеюсь, ты не сможешь ходить прямо все выходные. Кстати о… По шкале от одного до десяти, насколько немощными мы себя чувствуем сейчас? На уровне тостов с авокадо? – спросила меня Уитни, пока я пыталась распутать мокрые растрепанные пряди.
Мои вьющиеся каштановые волосы каждое утро представляли из себя комедию положений. Я думала о том, чтобы их сбрить, не менее пятидесяти раз за день.
Субботы для Уитни означали одно и только одно – поздний завтрак. Это был её любимый способ протрезветь после бурных пятничных вечеров. По большей части моя соседка по комнате была книжным червём, да и к своему образованию относилась серьезно. Но когда наступали пятницы! Как у прилежной студентки, у неё было не слишком много времени на отдых, но она вносила вечеринки в расписание.
Уитни называла это идеальным жизненным балансом. После вчерашнего вечера я поняла почему и была несколько разочарована тем, что пропустила два года студенческих вечеринок, сосредоточившись на учёбе.
– «Тосты» звучат потрясающе. С яичницей, – предложила я.
– Нет, лучше с яйцами, сваренными вкрутую, а после натёртыми, – поправила она. – И козий сыр с «Горячим мёдом Майка».
Она застонала от предвкушения.
– Пойдём в «У Евы»? У тебя день рождения, я угощаю.
«У Евы» было нашим любимым местом для бранча по двум причинам: кафе находилось в нескольких минутах ходьбы от кампуса и предлагало меню длиной с моё предплечье. Если хочется поесть как ЗОЖник или утонуть в кленовом сиропе, «У Евы» всегда найдётся подходящая позиция.
Отказавшись от расчёсывания волос, я собрала их в небрежный пучок на затылке.
– Я не могу пойти на бранч, помнишь? Я пообещала отцу, что в мой день рождения он заберёт меня на все выходные.
Уитни вскрикнула от отчаяния, как будто я сказала ей, что Лондон пал.
– А как же наша традиция бранча на выходных?
– Традиции придётся взять перерыв. Если только ты не хочешь присоединиться к нам.
Она задумчиво прищурилась:
– Эрик очень красивый.
Я вздрогнула.
– А, забудь, ты не сможешь поехать со мной.
– Ты уверена, что не хочешь новую мачеху?
– Ты и так мешаешь мне каждый день.
Я усмехнулась, схватила кроссовки и надела их, потом взяла розовое пухлое зимнее пальто, шарф и варежки.
Укутавшись и упаковав рюкзак, я подошла к Уитни и поцеловала её в лоб:
– Съешь тост с авокадо за меня.
Она ворчливо отмахнулась:
– Передай моему будущему мужу привет.
Я усмехнулась и, прежде чем выйти, схватила корзину с одеждой – постираю в папином доме. В Чикаго я добиралась на своей машине. Учиться в Висконсинском университете в Милуоки было очень удобно, учитывая, что до дома моего отца было всего два часа езды. Мы проводили каждое воскресенье вместе, время отца и дочери. Это был тот день, когда он не работал в тату-салоне, и день, который я тратила на стирку. Было бы здорово провести с ним субботу и воскресенье в эти выходные. День за днём я всё больше становилась папиной дочкой.
Я поехала прямо в «Инкед», зная, что именно там папа проведёт субботнее утро. Он жил и дышал этим салоном, и я была почти уверена, что и сегодня он и его сотрудники будут работать над фантастическими произведениями искусства. Когда я была ребёнком, я проводила много времени, наблюдая, как папа, его ребята и девчонки рисуют. Удивительно, сколько заказчиков плакали от радости, видя, как их шедевры оживают.
Если бы я ещё не начала свою карьеру, имела бы твёрдую руку и некоторые художественные способности, я бы с радостью провела жизнь, работая в папиной студии.
Припарковав машину за углом салона, я выскочила на мороз – по щекам бил холодный ветер – и бросилась к входу.
– Сюрприз! – прокричала толпа в холле, повергнув меня в шок.
Салон был празднично украшен.
– С днём рождения, Старлет! – пели собравшиеся.
Одной из самых крутых вещей в мире было увидеть группу мускулистых татуированных мужчин-байкеров, держащих розовые и фиолетовые воздушные шары, чтобы поздравить меня. Вся команда состояла из лучших друзей папы, и я выросла и прожила всю жизнь в их окружении. Нельсон первым поспешил ко мне и заключил в медвежьи объятия.
– С днём рождения, самородок, – сказал он, потирая кулаком мои вьющиеся волосы.
Нельсон вёл себя как рок-звезда, а с виду походил на игрока в американский футбол – непринуждённо крутой и непринуждённо гигантский. Нельсон был ростом шесть футов четыре дюйма и весом не менее двухсот девяноста фунтов. Хотя он не был пухлым. Он был весь в мускулах. Нельсон поднял меня с пола, как будто это было проще простого. Следующей на моём пути оказалась его жена Джой. Джой была красивой темнокожей женщиной, покрытой чернилами с головы до ног. У неё были яркие седые волосы и выбритые виски. Она всегда носила каблуки высотой не менее пяти дюймов – и всё же была ниже мужа.
Я почти считала их своими тётей и дядей. Папа называл их «любовью до гроба». Нельсон и Джой поддерживали нас в самые мрачные времена, и я, честно говоря, не думаю, что мы бы справились, если бы не их свет и забота.
Харпер обнял меня следующим. Ему было за шестьдесят, и его знали как одного из лучших татуировщиков в мире. Люди прилетали со всех уголков света, чтобы стать клиентами Харпера. Он был крутым, спокойным человеком, соприкасающимся с энергией и Вселенной. Иногда, если он чувствовал, что человек нервничает перед нанесением татуировки, то доставал колоду карт Таро и раскладывал их, а затем проводил быстрый сеанс рейки-терапии. Мы называли его нашим гуру-хиппи.
– Светлый привет, наша любимая.
Харпер улыбнулся и обнял меня. Он обнимал крепче всех, так, будто всю жизнь ждал момента объятия; от такого приветствия человек таял.
Дальше был Коул – тусовщик. Он уже разменял четвертый десяток, но всё ещё веселился так, словно ему только что исполнился двадцать один год. Коул был покрыт пирсингом, последним был «укус дельфина», прямо под нижней губой. Стройный, с лохматыми светлыми волосами и зелёными глазами, которые радостно сверкали, – я никогда не видела, чтобы у него был плохой день. Коул был человеком, который жил ради острых ощущений. Никого не удивило, что он вышел вперёд, держа поднос с шотами.
– Двадцать, чёрт возьми, один!
Коул прокричал это, не вынимая изо рта праздничную дуделку.
– С днём рождения, ковбойша, – сказал он, ставя поднос на стол и целуя меня в лоб.
И наконец был папа – лучший папа на свете.
– С днём рождения, принцесса, – сказал он, обнимая меня. – Я не могу поверить, что ты уже такая взрослая.
Он несколько раз поцеловал меня в лоб.
Мы с отцом были очень похожи. Не считая татуировок. В течение многих лет он предлагал набить мне что-нибудь, но я всё ещё не была готова. Быть может, однажды. В один прекрасный день.
Папа был красивым мужчиной. Когда он смеялся, а делал он это очень часто, на его щеках появлялись ямочки. У меня были такие же. У меня были и его карие глаза, и широкая улыбка. Ростом он был шесть футов два дюйма, и у него была лысая блестящая голова, которую все любили потирать на удачу.
– Я думал, что твой парень тоже приедет, – удивлённо сказал папа.
Я сморщила нос:
– Скажем так, не вышло, и я надеюсь, что больше никогда его не увижу.
Папа прищурился, раздумывая, стоит ли спрашивать подробности, но затем пожал плечами:
– Хорошо. У него были дерьмовые татуировки.
Я улыбнулась:
– Худшие из худших.
– Шоты! – крикнул Коул, сунув один мне в руку.
Я засмеялась.
– Хорошо, но мы не будем буйствовать. В понедельник у меня важный день, и я не должна переходить черту, – предупредила я.
Коул отмахнулся от меня:
– Это твой двадцать первый день рождения. Дай себе волю.
Если бы он только знал, какой свободной я была накануне вечером. От одной мысли об этом мои щёки вспыхнули.
– Не волнуйся, лютик, – сказал папа. – Я позабочусь о тебе.
Собравшиеся выглядели настолько радостными, что я не могла их подвести.
Кроме того, разве может быть что-то хуже волшебного пунша?
Я приняла шот от Коула, мы чокнулись и опрокинули рюмки.
– О боже! – вскрикнула я.
Хуже. Намного-намного хуже волшебного пунша.
Харпер хихикнул и похлопал меня по спине:
– Позволь приготовить тебе настоящий напиток. Тот, после которого не захочется блевать. Поверь мне. Это говорит человек, ненавидящий вкус алкоголя.
«На Харпера уповаю!»
Он приготовил мне напиток, и это был настоящий волшебный пунш, потому что я не могла сказать, что в нём есть хоть капля алкоголя.
Я пила коктейль за коктейлем, как моряк. Мы весь день включали музыку, танцуя в салоне, ощущая полную свободу. Я не знала, что могу пить так много, пока не выпила слишком много, и следующим, что я помнила, было наступление субботнего вечера. Я обнимала унитаз, пока отец держал мне волосы.
– Я чувствую себя мёртвой, – сказала я после того, как меня вырвало в третий раз.
Похмелье, которое, как мне казалось, я пропустила субботним утром, очень любезно встретилось со мной в субботу вечером.
Папа хмыкнул:
– Я помню своё первое похмелье. Мне было четырнадцать, и меня вырвало в любимую пару туфель отца.
– Четырнадцать?! – ахнула я.
– Не все были такими хорошими детьми, как ты, принцесса. Некоторые из нас изо дня в день делали неправильный выбор.
– Я больше никогда не буду пить, – простонала я, прислонившись к ванне.
Папа сел рядом, и я положила голову ему на плечо.
– Так все говорят, когда им плохо от выпивки. Но потом, что ты думаешь? Наступает ещё одна ночь, которую нужно забыть, и цикл повторяется.
– Нет, – поклялась я. – С меня хватит.
Он поцеловал меня в лоб.
– Прими душ и надень пижаму. Ты пахнешь как задница. Я приготовлю тебе немного попкорна, чтобы успокоить желудок. Ты сегодня мало поела.
Он заставил меня принять стоячее положение.
– Как насчёт «Тако Белл»? Это немного облегчит похмелье.