То ли дело у нас, красота! Речка – Дон, вон, какая чистая да искристая; поля, луга, леса. Воздух, хоть на хлеб намазывай. А, свои: мясо, молоко, яички, картошка, моркошка. Разве же это ничего не значит? Есть желание, лови рыбу, собирай грибы, да ягоды. Одним словом, Центральное Черноземье. Земля, словно икра белужья. А, уж, посади, кажется дугу, так вырастет целая телега. И, что же менять этот рай, на какую – то там Москву. Нет, дураков нетути.
И, может поэтому, а, может ещё почему, Элечка росла, словно на дрожжах. Высокая, тоненькая, с рыжими косичками, с глазами в пол лица, чуть косящими и зелёными, словно молодая, весенняя трава. Она и в детском садике, и потом в школе всегда была лидером. Добрая, с ясным, открытым взглядом, она находилась всегда в центре внимания. Кожа, как атлас, губки, что твоя малинка – ягодка, пальчики длинные, с блестящими миндалинками ноготков. Ямочки на щёчках не сходят с личика вместе с симпатичной улыбкой.
А, уж смышлёная была, спасу нет. В четыре года читала газеты с мелким шрифтом, как из пулемёта. Настя, даже боялась этой, её смышлёности. Господи, сохрани, оборони от всех напастей, отроковицу Элеонору, – шептала она молитву богу, укрывая дочку на ночь, или, уже провожая её в школу.
Жизнь её наполнилась смыслом до самых краёв. Плескалась, даже через эти края, лилась по дороге. Эля! Элечка! Эленусечка! Девочка моя, любимая! Жизнь моя! Счастье моё! Кровиночка моя дорогая! Вот для чего мне стоило столько лет про колобродить, промотаться в жару греха, промаяться одинокой птицей. Вот оно счастье, которого она так долго ждала.
А, девочка и вправду была не простой крови. Тонкой кости, белой кожи. На висках её синели жилки, ресницы ложились на щёчки, брови в разлёт, похожи были на крыло ласточки – касатки в полёте. Глаза, весенняя поляна, руки с тонкими, длинными пальчиками. Губы с возрастом пухли, превращаясь в пионы. Румянец забрызгивал щёки, превращая их в алые маки, когда Эля волновалась, или же смущалась. В глазах переливалась влага. Фигура начинала из детской, превращаться в девичью, когда ей стукнуло четырнадцать. Бёдра округлялись, сглаживая подростковые углы, талия истончилась. Груди бугрились под шёлковым платьем. Ямочка на нежной, девичьей шейке трепетала и дрожала, когда она косила своим зелёным глазом, на понравившегося мальчишку. А, уж они – то, эти мальчишки, готовы были прямо выпрыгнуть из собственной шкуры, чтобы Эля, вот так смотрела на них, своими изумрудными глазами. Раздувала тонкие ноздри, как норовистая кобылка в предчувствии любви. Но, это была просто детская, ни к чему не обязывающая симпатия, с её стороны. Сердечко её спало, подобно грудному дитяти.