Сначала, он был настолько нежен, настолько ласков, если не сказать, трепетен с ней, что Эля как – то успокоилась и обрадовалась от того, что муж её будет почти совершенство. Вон, как он бережёт меня, боится ранить не только моё тело, а и душу. Как обходителен он, как бережно относится ко мне. Счастье моё радость моя, душа моя, – шептала она в порыве страсти.
А, он, вдруг превратился в хищного зверя и стал, чуть не насиловать её. Закрыв ей рот жадным поцелуем, он вдруг вошёл в неё без предупреждения. Она закричала и, даже укусила его за губу, на что, он наотмашь ударил её по лицу. Но, тут же, снова превратился в агнца и стал, ласкать её. Извиняясь и оправдываясь, что всё это от огромной любви и неудержимой страсти.
Мол, не сдержался он, ведь столько времени она продержала его в таком напряжении. Да, изголодался я, разве это не понятно. Ведь, я мужик, а ты, чуть евнуха из меня не сделала. Разве же можно столько мужчине обходиться без секса? А, я терпел, потому, что люблю тебя только одну и, хочу быть, только с тобой, любимая. Ты, единственная. Ты и, только ты, теперь для меня, свет в окошке.
Да, разве не доказал я тебе этого, моя любовь, моя жизнь, моё сердце? Эля, от таких слов начинала приходить в себя. Боль потихоньку уходила, слова ласкали слух, руки делали своё дело. От всего этого, снова стало жарко, томно и хорошо – хорошо. Она любила, её любили, ну, что ещё нужно девочке в восемнадцать лет?
Теперь они занимались этим каждый вечер. Все кусты были поломаны их страстью, вся трава была помята в тех местах, где они любили друг друга. Вода в реке, только, утекала далеко и безвозвратно, смывая с их тел пот, после долгих и горячих оргий. Летний соловей – садовая камышовка, укладывала их вечером, захлёбываясь своей песней и будила на заре, тёхая и булькая, переливчато тренькая, и затихая, лишь для новых рулад. Охая, ахая и перемежая, всё это пересвистом.
Кукушка на закате солнца, начинала считать им счастливые года. А, то, вдруг рано на заре, принималась продолжать свой подсчёт, будто устыдившись за свою леность вечером.
Лягушки, просто, с ума сходили и старались перекричать и «соловья», и кукушку. Но, это им не удавалось и они, оттрубив смену ночью, замолкали на какое – то время перед рассветом, уступив место то ли малиновке, то ли зарянке, которые вплетали в общий хор свои нежные переливы. Эля полюбила так эти ночи любви, что утро для неё стало пыткой невыносимой. Ведь, это значило, что нужно расстаться с любимым, а ей этого не хотелось.