Полные радужных надежд французы вступили на азиатский берег Босфора. Однако во время остановки у Аскалонского озера случилось солнечное затмение, которое многими было воспринято, как дурное предзнаменование и в корне изменило общее настроение. А вскоре появились первые вести о сокрушительном поражении короля Конрада под Дорелеей. Вначале французские крестоносцы отказывались верить дурной молве, уверяя себя в том, что она ничто иное, как происки коварных греков. Но, увы, вскоре французы увидели своих переживших недавнюю битву союзников. Вид у германских крестоносцев был самый жалкий, и никто из них ничего не знал о судьбе короля Конрада.
На Людовика VII разгром под Дорелеей подействовал удручающе. Французский король, хотя и не отличался особой воинственностью, тем не менее при благоприятных условиях мог проявить и отвагу, и смелость, однако в трудной ситуации он терялся. Вот и на сей раз при виде обезумевших германцев Людовик все больше мрачнел, и когда на горизонте появилась Никея – мощная цитадель с огромным количеством башен, – он выглядел так, словно сам потерпел поражение.
В городе королева остановилась в великолепном дворце наместника византийского императора. Вела она себя так, словно ничего особенного не случилось, продолжая развлекать себя музыкой и песнями. В сложившейся обстановке такое поведение было явно неуместным, но король не решился упрекать жену, а предпочел выбрать для себя другое временное жилище – расположенный по-соседству с дворцом наместника дом богатого никейского купца.
Людовик сразу собрал совет, на котором в основном растерянно молчал. Вельможи, святые отцы и магистр тамплиеров успокаивали его, говоря, что не все еще потеряно: французские крестоносцы вполне способны самостоятельно противостоять врагу, да и германские союзники не все уничтожены, поэтому их не следует совсем сбрасывать со счетов. Король слушал и хмурился.
Воины тем временем располагались на постой. Борис нашел пристанище в харчевне, где рыцари заняли все комнаты, включая каморки и кладовки, а ратники разместились в конюшне и под растущим во дворе густым платаном.
Пока Векша и Угрин искали в Никее баню, Борис попытался поговорить с хозяином харчевни о битве под Дорелеей. Однако беседа не получилась, потому что тучный грек то ли вообще не доверял крестоносцам – даже тем, которые говорят на его родном языке, – то ли на самом деле мало знал. Не услышав ничего нового, Борис оставил в покое хозяина харчевни и направился во двор. На крыльце его догнал де Винь.
– Оказывается, мессир Конрад говорит не только на латыни, но и по-гречески!
– Да, говорю, – подтвердил Борис.
– Ух, ты! – изумился де Винь. – Немногие наши святые отцы знает греческий язык.
Их внимание привлек рыцарь Бруно. Он стоял посреди двора, устремив взгляд на двух устроившихся под платаном едва живых германских крестоносцев.
– Что ты их разглядываешь? – спросил Борис.
Бруно ответил ровным, бесстрастным голосом:
– Если бы наш корабль не задержался в пути, я ушел бы с ними, и возможно меня уже не было бы в живых.
– На все Божья воля, – заметил де Винь.
Во двор вошли Векша и Угрин, выглядевшие очень довольными.
– Должно быть, они нашли баню, – предположил Борис.
– Баню? – заинтересовался де Винь.
Его тело не знало воды почти полгода, и в последнее время собственный крепкий запах очень не нравился молодому рыцарю.
– Я бы тоже помылся, – смущенно сказал он.
– Ну, так пойдем с нами, – пригласил его Борис.
Путь до бани был неблизкий. Векша шел впереди, а Угрин замыкал шествие. Город кишел крестоносцами, местных жителей почти не было видно. Французские рыцари и ратники рыскали по узким улочкам Никеи в поисках развлечений – они были веселыми и довольными.
Выйдя из лабиринта улочек на широкую улицу, Векша, Борис, де Винь и Угрин увидели воинов, заметно отличающихся от тех, которыми был полон город. По вымощенной камнем дороге медленно двигались около дух десятков верховых, возглавляемых седым стариком с перевязанной рукой. Трудно было понять, кто в этой толпе рыцарь, а кто простой ратник: у всех на кольчугах и шлемах лежал толстый слой пыли. Их кони шатались от усталости.
Глянув на знамя, де Винь тихо воскликнул:
– О, Иисус! Это же германский король?
Да, действительно, это был никто иной, как король Конрад, чудом уцелевший в той битве, где полегло почти все его войско. С опущенной головой он выглядел совсем поникшим.
Правителю земель, называемых Священной Римской империей, удача по-настоящему улыбнулась только однажды – когда германские князья избрали его своим королем. А потом ему пришлось потратить немало безуспешных усилий, дабы справиться с раздорами тех же князей. Но если в немецких землях у Конрада еще была какая-то власть, то итальянцы, включая сменявших друг друга римских пап, совсем не желали его признавать. В результате он так и не был венчан императорской короной (коронация, как известно, проходила в Риме) и довольствовался титулом короля. Отправляясь в этот поход Конрад рассчитывал поднять свой низкий авторитет, однако первый же бой обернулся для него катастрофой.
Справа от неудачливого короля был крепкий рыжебородый молодец, а слева – коренастый воин, у которого было широкоскулое лицо с густыми темными бровями, синими азиатского разреза глазами и висящей клочьями черной бородой.
«Вот те на! – поразился Борис. – А ведь сей ясноокий витязь никто иной, как князь Андрей Юрьевич!»
Сын ростово-суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого, Андрей, приходился Борису двоюродным братом. В детстве два внука Владимира Мономаха, будучи почти ровесниками, иногда играли вместе, в юности они встречались всего пару раз, однако Борис узнал родственника.
– Избави нас, Боже, от такой беды, – бубнил де Винь. – Salvum nos fas, Deus!26
Борис опустил голову, не желая, чтобы князь Андрей заметил его и назвал при всех настоящим именем. Лучше уж им встретиться потом наедине.
Когда германский король и его свита скрылись за поворотом, Борис обратился по-русски к своим слугам:
– Вы признали князя Андрея Юрьевича?
– Вестимо, признали, – откликнулся Векша.
– Как же его сюда судьба занесла? – удивился Угрин.
– Заносит ветром листья, – буркнул Векша, – а люди Господней волей…
– Слушай меня, Векша! – прервал его Борис. – Опосля бани ты сыщешь князя Андрея и скажешь ему, что я желаю с ним повидаться.
– Слушаюсь.
– Токмо не забудь помянуть о том, что здесь я для всех – рыцарь Конрад, и никто иной.
– Слушаюсь, – повторил Векша.
Отдав распоряжение, Борис повернулся к де Виню:
– Прости, Ги, что я завел речь на непонятном тебе языке, но мои слуги не говорят по-вашему.
Де Винь кивнул.
– Не стоит беспокоиться, мессир. Меня не касаются взаимоотношения рыцарей с их слугами.
Они двинулись дальше и вскоре дошли до большого белокаменного строения.
– Вот и баня, – сообщил Угрин.
– Ух, ты! – вырвался восхищенный возглас у де Виня.
– Тоже мне баня, – забурчал себе под нос Векша. – Настоящая баня бревенчатая, с паром и вениками березовыми…
– Не ворчи, – оборвал его Угрин. – Радуйся тому, что Бог дал.
Помывшись, Борис, де Винь и Угрин вернулись в харчевню, а Векша отправился на поиски князя Андрея. Старый воин догадался, что, раз нужный ему человек возле германского короля, то оба они должны быть где-то рядом с королем французским. И действительно Конрад вселился туда же, где уже пребывал Людовик. Когда Векша подходил к временному пристанищу двух королей, он еще издали увидел возле арки князя Андрея, беседующего с тем самым крепким рыжебородым молодцом, который ехал справа от короля Конрада.
«Подожду, когда князь Андрей Юрьевич останется один».
А в это время Агнесса де Тюренн вышла из дворца наместника в сопровождении своей служанки Жервезы – крупной девицы с пышными формами. Настроение у Агнессы было скверное потому, что сразу по прибытию в Никею она получила разнос от королевы, затем ее вторая служанка подвернула ногу, и, наконец, ей пришлось выслушать замечание от злоязычной графини де Росси. После всех этих неприятностей девушка решила немного прогуляться, чтобы успокоиться.
На улице воины беззастенчиво разглядывали Жервезу, а точнее на ее выступающие округлости. Кое-то из ратников, не стесняясь присутствием благородной девицы, отпускал соленые шуточки.
Агнесса и без того была раздражена, а поведение мужчин совсем вывело ее из себя.
– Невозможно с тобой появиться на людях, – зашипела она на служанку.
Та виновато шмыгала носом.
Увидев Лупо, Агнесса знаком подозвала его и попросила:
– Проводи меня, дурачок.
– С великим удовольствием! – откликнулся шут.
– Ступай! – велела Агнесса Жервезе.
Девица подчинилась с явной неохотой. Она, как и многие другие служанки, была неравнодушна к королевскому шуту и с радостью провела бы время в его обществе.
Как только Жервеза ушла, внимание ее юной госпожи привлекли два незнакомых рыцаря у арки.
«Кто они? Рыжебородый похож на норманна, а у второго рыцаря очень необычная внешность».
– Ты их знаешь? – тихо спросила девушка у Лупо, указав взглядом на незнакомцев.
– Дурак знает все и всех, – ответил шут. – Рыжебородый рыцарь – племянник короля Конрада, герцог Фридрих Швабский, а его собеседник – герцог Андре из-за реки Борисфен27.
– Борисфен? – удивилась девушка. – Я никогда не слышала о такой реке.
– Я читал о ней у греков.
Между тем разговор у арки закончился, и герцог Швабский удалился, оставив своего собеседника в одиночестве. Стоявший в сторонке Векша решил, что ему пора подойти к князю Андрею.
«Это же оруженосец рыцаря Конрада!» – удивилась Агнесса, увидев, что старый воин приблизился к «герцогу Андре из-за реки Борисфен».
Таинственный рыцарь Конрад вот уже три месяца не давал покоя девушке из благородного рода де Тюреннов. Было в этом мужчине нечто такое, отчего сердце Агнессы бешено колотилось. В ее воображении этот таинственный чужеземец был одновременно и Роландом, и Тристаном28, а все, что касалось его, казалось ей необычайно интересным.
– Что случилось с малюткой де Тюренн? – спросил Лупо, когда девушка замерла на месте, уставившись в одну точку.
– Погоди! – с досадой отмахнулась она от него.
Агнесса увидела, как у «герцога Андре» изумленно взметнулись вверх его мохнатые брови.
– Кажется, он его удивил, – тихо проговорила девушка.
– Кто, кого? – не понял Лупо.
Не ответив ему, Агнесса продолжала наблюдать за беседующими мужчинами. Лупо укоризненно покачал головой.
– Если бы Господь велел бы мне, недостойному Его рабу, избирать наказания для женщин, я для всех вас придумал бы только одну кару – целую вечность сторожить полный мешок, не зная, что в нем находиться.
Девушка обиженно надула губы.
– А тебя никогда не мучило любопытство?
– Увы, мучило и мучает, – признался шут, бросив на Агнессу взгляд, полный тревоги.
Он испытывал к ней чувство, начисто лишенное страсти (у него, как у большинства коротышек, была слабость к женщинам с пышными формами), но полное нежности и умиления. Желая этой замечательной девушке счастья, Лупо беспокоился за нее и не хотел, чтобы любовь, которую она, похоже, начала испытывать к рыцарю Конраду, разбила ей сердце.
Тем временем встреча, за которой они наблюдали, закончилась. Векша отвесил поклон и скрылся в толпе крестоносцев.
– Пожалуй, не стоит болтать о том, что мы видели, – сказал шут.
– Я вовсе не болтлива, – обиженно отозвалась Агнесса.
У нее пропало желание продолжать прогулку. Она решила вернуться во дворец наместника, чтобы где-нибудь в укромном уголке предаться своим мечтам о таинственном рыцаре Конраде.