Настоящим королем Гёза стал лишь в семнадцать лет, а до этого за него правили мать, королева Илона и дядя бан22 Белуш. Именно опекуны решили женить юного короля на младшей сестре киевского князя, княжне Евфросинии, заключив от его имени с Изяславом Мстиславовичем договор, по которому обе стороны обязались хранить дружбу и помогать друг другу военной силой. Шестнадцатилетнего Гёзу политическая составляющая этого брака совершенно не волновала. Его больше заботило, какова из себя эта таинственная русская княжна Фружина (так Евфросинию Мстиславну звали в Венгрии)? Может быть, она уродлива или сварлива?
Но невеста была настолько хороша, что жених сразу же влюбился в нее без памяти. Нежное с легким румянцем лицо, синие глаза, слегка вздернутый нос, маленький яркий рот – все это совершенно околдовало Гёзу. И ангельский характер русской княжны его тоже покорил.
«Господи! Неужели это неземное существо принадлежит мне?» – мысленно восторгался он, когда стоял с Фружиной у алтаря.
Вскоре после свадьбы молодая королева забеременела. Она легко переносила свое положение, не потеряв даже толики прежней красы, а молодой король чувствовал себя самым счастливым.
Но внезапно скончалась вдовствующая королева Илона, и почти следом за ней ушел в мир иной ее брат, бан Белуш. Не успел Гёза прийти после этих двух ударов судьбы в себя, как непризнанный сын короля Кальмана взял Пожонь. Неизвестно чем бы все обернулось, если бы все самые влиятельные вельможи и церковные иерархи не сохранили верность молодому королю. После того, как окружение Гёзы дружно выразило ему поддержку, он, воспрянув духом, отправился во главе армии на захваченную Борисом крепость, готовый биться со своим злейшим врагом. Но пришлось не сражаться, а платить алчным немецким наемникам, что, впрочем, короля нисколько не огорчило. Он даже не особенно расстроился из-за бегства сына короля Кальмана, поскольку считал поражение достаточным ему наказанием. Однако королева думала иначе, чем ее муж. Превратившись вдруг из кроткого ангела в волевую особу, Фружина принялась упрекать мужа в беспечности.
– Ты должен найти и казнить Бориса! – повторяла она. – Иначе нам не будет от него покоя!
Гёза подчинился желанию жены, отправив людей на поиски беглеца, но королева все равно была недовольна. В конце концов, она так рассердилась на короля, что отказалась делить с ним ложе.
Ссора между супругами прервалась, когда в Секешфехервар прибыли французские крестоносцы. Перестав дуться, Фружина вновь стала самой любезностью. Она сумела так очаровать короля Людовика, что он предложил себя в крестные отцы родившегося по весне сына венгерской венценосной четы, принца Иштвана.
Но едва крестоносцы успели покинуть Секешфехервар, как Гёза вновь впал у жены в немилость. Чтобы помириться с ней, он поручил найти Бориса одному из своих самых исполнительных слуг – некому Растко. По происхождению этот человек был сербским крестьянином, а поднялся он из низкого состояния, когда спас тонувшего бана Белуша. Брат королевы Илоны взял Растко к себе, а затем, распознав за неприметной внешностью цепкий ум, редкую наблюдательность и умение быть преданным, пристроил его к венгерскому королевскому двору. И вот уже много лет бывший хлебопашец верно служил правителям Венгерского королевства, выполняя самые ответственные поручения.
Растко вернулся в Секешфехервар в начале осени. Едва он предстал перед Гёзой, тот сразу догадался, что поиски не увенчались успехом, но на всякий случай спросил:
– Ты нашел самозванца?
С покаянно склоненной головой Растко поведал о своей неудаче. Он обнаружил следы непризнанного сына короля Кальмана и бросился за ним вдогонку, но настиг его только у реки Савы.
– Наш враг стал христовым воином, – сообщил Растко. – Он под защитой короля франков.
– И Людовик отказался его выдать?
– Отказался, – не моргнув глазом, солгал Растко.
На самом деле он ни о чем не просил французского короля, потому что добрался до крестоносцев, когда они переправлялись через пограничную реку Саву, и Людовик уже был на другом берегу. В отряде Растко были два француза (в XII веке многие из них переселилось в Венгрию), которые выведали, что некий чужеземец накануне вступил в Христово воинство. Назвался же этот воин рыцарем Конрадом из Мазовии. Пришлось заплатить одному из обозников, чтобы тот показал крестоносца-новичка. Борис как раз собирался переправляться, когда Растко увидел его. Но невозможно было ничего сделать, и верному слуге Гёзы ничего другого не оставалось, как только смотреть на удаляющуюся от берега лодку, в которой находился злейший враг его государя. А потом Растко, желая избежать упреков за нерасторопность, решил свалить всю вину на французского короля, якобы не пожелавшего выдать беглеца.
Ложное известие очень расстроило Гёзу. Пока он молча переживал, Растко пришла в голову мысль, что не будь юный король таким хилым и болезненным, его внешнее сходство с человеком, чьи родственные связи с Арпадами принято отрицать, было бы просто разительным.
Гёза, наконец, нарушил молчание:
– Об этом надо рассказать королеве.
Ему очень не хотелось говорить с женой, которую было нечем порадовать.
– Я потолкую с королевой, если это угодно моему королю, – услужливо предложил Растко.
– Потолкуй! – встрепенулся король. – Скажи ей, что я раскаиваюсь в своей беспечности и желаю с ней помириться.
Фружина приняла слугу мужа в небольшом зале с низким сводчатым потолком. По сравнению с тем покоем, где Растко беседовал с королем, здесь было гораздо уютнее – возможно, оттого что на стене висел яркий гобелен.
– Какие у тебя новости? – спросила королева.
Растко с виноватым видом отвесил ей низкий поклон, после чего повторил то, что недавно говорил королю. Фружина выслушала известие с хмурым видом.
– Ты видел Бориса? – спросила она.
– Да, видел.
– Между ним и моим мужем есть сходство? – задала королева неожиданный вопрос.
Растко было почти невозможно чем-либо удивить, но сейчас он недоуменно уставился на сидящую перед ним в кресле Фружину.
– Клянусь, я никому не скажу, – пообещала она, буровя его взглядом.
– Есть, – признался Растко, сам не зная зачем.
«Значит, тетка и впрямь не изменяла своему мужу», – с досадой подумала королева.
Она с раннего детства ненавидела свою тетку Евфимию, в чем виновны были слуги, которые распускали при маленькой княжне языки. От болтливой челяди Евфросиния услышала много нелицеприятного о своей матери. Говорили, что овдовевший сорокашестилетний князь Мстислав Владимирович, взял в жены дочь новгородского посадника Дмитрия Звездича, Любаву за ее редкостную красоту, однако не сумел удовлетворить ее в постели, отчего она во время его отлучек находила себе утешение в объятиях более молодых, чем он, мужчин. Еще толковали, что князь Мстислав часто приводил ей пример свою сестру Евфимию. А саму Евфимию слуги жалели, как безвинно пострадавшую от ирода-мужа.
Княжна матушку любила, хотя, став старше, начала понимать, что худая молва о ней правдива. Отца же девочка не помнила, поскольку он умер, когда ей было всего два года. Пересуды челядинцев вызвали у Евфросинии только огромную неприязнь к той женщине, которую покойный родитель чтил больше ее матери. Уже в Венгрии бывшая княжна, став королевой Фружиной, с удовольствием слушала, как обливают грязью ее нелюбимую тетку. Вот только никто не мог назвать имя любовника Евфимии. В то, что вторая жена короля Кальмана согрешила со слугой, последовавшим потом за ней в Киев, трудно было поверить, иных же кандидатов в соблазнители не нашлось.
– Ладно, забудь, о чем я тебя спрашивала! – сердито бросила королева. – Ступай!
Но Растко надо было еще выполнить поручение Гёзы.
– Король очень огорчен, моя королева… – начал он.
– Пускай огорчается! – прервала его Фружина. – В другой раз будет расторопнее!
– Король просит… – продолжил Растко.
Она опять не дала ему договорить:
– Со своим мужем я как-нибудь сама разберусь! Ступай!
Она вела себя, как жена, уверенная в том, что ее власть над мужем непоколебима.
«Погоди, красавица! – усмехнулся про себя Растко. – Будешь ли ты желанной для короля через год-другой?»
Он вернулся к Гёзе.
– Ну, что? – с надеждой спросил тот.
– Королева не пожелала с тобой помириться.
– Что же мне делать? – растерянно спросил король.
– Ждать. Рано или поздно она успокоится.
– Хочется, чтобы это случилось пораньше, – протянул Гёза и, вздохнув, добавил мечтательно: – Если бы пришла весть о смерти самозванца, Фружина простила бы меня сразу.
– Говорят, в Секешфекерваре появился колдун, творящий настоящие чудеса. Может, тебе стоит к нему обратиться?
– Колдовство? – испуганно забормотал король. – Но ведь это грех! Хотя, почему бы и нет?.. Я ведь не ради себя, а ради нашего королевства… Господь простит…
В душе набожного Гёзы происходила борьба, которая закончилась победой желания во что бы то не стало одолеть врага и угодить жене над благочестием.
– Приведи этого мага, – велел король Растко дрожащим голосом. – Я буду ждать вас обоих ночью в подземелье замка. Но тебе не жить, если ты обмолвишься об этом кому-нибудь – даже королеве.
К вечеру Растко нашел иноземного чародея, оказавшимся еще не старым, но уже седым, как лунь, человеком со смуглым, покрытым красными отметинами лицом. Левую щеку мага пересекал большой шрам, часть которого прикрывала густая борода. Во время разговора колдун угодливо суетился, буровя при этом собеседника своими маленькими черными глазками, словно пытался вынуть из собеседника душу.
«Зря я надоумил короля обратиться к нему», – пожалел Растко.
Ночью он повел чародея потайным ходом в замок. По узкому проходу они добрались до глубокой арки, затем спустились по крутой каменной лестнице в просторное подземелье, где хранились запасы, необходимые на случай длительной осады города. Больше чем наполовину подземелье было заполнено мешками, ларями и бочками, а на свободном пространстве стояли две грубо сколоченные скамьи.
Колдун что-то вынул из-за пазухи и положил на бочку. Приглядевшись, Растко различил три предмета: восковую фигурку человека, свинцовую пластинку и крохотный металлический сосуд. От факельного огня по всем атрибутам предстоящего колдовства бегали красные блики, отчего кровь стыла в жилах.
Вскоре в подземелье появился король в сопровождении смотрителя королевских покоев, старого Шандора. Гёза был очень мрачным. Он сел и поплотнее закутался в меховой плащ.
– Назовите имя! – проскрипел чародей жутким голосом, совершенно непохожим на тот, которым он говорил прежде.
– Борис, – подсказал Растко.
Колдун нацарапал что-то иглой на свинцовой пластинке, а затем воющим голосом начал произносить заклинания. Никто из присутствующих не понял ничего из того, что изрыгал из себя иноземный маг. Ни одно слово не повторялось дважды, и непонятно было, кого же колдун призывает к себе на помощь.
Происходящее действо так напугало короля, что его лицо покрылось мертвенной бледностью. Гёза проклинал мага за колдовство, а себя за то, что поддался искушению. Он убежал бы из подземелья, но ноги отказывались его слушаться. Оставалось только отчаянно молиться.
Наконец, завывания прекратились. Чародей сделал несколько пасов над фигуркой и принялся яростно втыкать в нее иголки. Пронзив руки, ноги, голову и сердце идола, он спокойно сказал на ломаном венгерском языке:
– Воистину, его надо похоронить, добрый государь.
Гёза вскочил и замахал руками.
– Только не здесь! Унеси все подальше от моего замка! – крикнул он так громко, что у присутствующих зазвенело в ушах.
– Хорошо! – миролюбиво согласился колдун. – Как угодно доброму государю. Воистину, я сам похороню его врага.
Его голос утратил жуткое звучание и стал самым обычным. Однако король все еще прибывал в страхе. Трясущимися руками он бросил чародею мешочек с монетами и крикнул:
– Возьми и убирайся из Секешфехервара! А если я узнаю, что ты проговорился о том, что здесь происходило, мои люди достанут тебя даже на краю земли и уничтожат!
Маг принялся подобострастно кланяться, приговаривая:
– Благодарю за щедрость, добрый государь! Если я проговорюсь, пусть Бог, воистину, накажет меня! Провалиться мне в преисподнюю, стать безногим калекой, повеситься на осине, как иуда! Разрази меня гром! Испепели огонь небесный!..
– Замолчи! – прервал его Гёза и, осенив себя крестным знамением, добавил скороговоркой: – Да простит меня Господь за великое прегрешение! Ступай, чародей! Выведи его отсюда Растко!
Спрятав за пазуху деньги и истыканную иглами фигурку, колдун помчался прочь с такой скоростью, что Растко едва за ним поспевал. Оба они тяжело дышали, когда выбрались из подземелья.
– Спасибо тебе, добрый господин, дальше я уже сам доберусь, – заискивающе сказал чародей.
– Ты не забыл еще о повелении короля? – грозно осведомился Растко.
– А как же! Век буду помнить. Я воистину честный человек и всегда держу свое слово.
– А вот мне кажется, что ты, воистину, мошенник, – холодно возразил Растко.
– Это воистину дьявольское наваждение, добрый господин, – заявил колдун.
– Ты уверен, что твое колдовство подействует?
Ответ мага был на удивление циничным:
– Воистину, подействует, добрый господин, воистину! Хотя веревка и яд все-таки более надежные средства.
Растко эти слова очень не понравились.
– Пошел прочь! – закричал он. – Убирайся, пока я не прибил тебя на месте! Чтобы к утру духу твоего не было в окрестностях Секешфекервара! Если я найду тебя завтра в городе, то вздерну на ближайшем дереве!
Когда Растко закончил свою сердитую речь, чародея рядом с ним давно уже не было.