3. Ярослав
– Эй, друг, – окликнул я проходящего мимо нескладного лысого мужичка. – Навесь-ка мне еще по пятерке!
Явный новичок провел рукой по голове, будто хотел пригладить несуществующие волосы, поднял железные блины и нацепил на штангу.
– Подстраховать?
– Думаешь, справишься? – ехидно усмехнулся я, прошелся по мужику надменно-оценивающим взглядом и на выдохе сделал жим вверх. Лысый обиженно пробурчал что-то невнятное и направился к стойке с гантелями.
Четвертый подход мне дался уже не так резво, мышцы приятно гудели от напряжения. На бицепсах вздулись вены, а футболка пропиталась потом. Закончив со штангой, я обошел ринг, расположенный в центре тренажерного зала.
«Живи, Тёмыч. Пока что. Но послезавтра тебя ждет потрясающий хук слева. Все, как ты любишь».
Я улыбнулся будущему сопернику и поспешил в раздевалку. Холодные струи душа бодрили, смывали усталость и запах тяжелого железа. В мысли уже пробралась длинноногая Аня, с которой сегодня намечался весьма интригующий вечер, обещающий плавно перетечь в не менее интересную ночь.
Но тут в груди резко защемило, и вовсе не от переизбытка романтических чувств. Я издал невнятный сдавленный звук, пошатнулся, уперся ладонью во влажный кафель. По воде на полу побежали алые разводы.
Придерживаясь за стену, едва передвигая ноги, я вышел из душевой кабины. Перед глазами плясал хоровод черных точек. Рваное дыхание со свистом вылетало из груди. В голове звенело. Нет, не так – стрекотало, щелкало, словно в раздевалке сновал рой стрекоз. Каждый шаг отдавался болью во всем теле.
– Эй, – окликнул я какого-то парня, но тот сделал вид, что не слышит, и скрылся за дверью сауны.
Стрекот нарастал. Воздух вокруг пошел рябью. Из соседней кабинки вышел мужчина средних лет.
– Друг, п-помоги, а… – давился я словами. – У меня, п-походу… давление…
Но мужчина, обтираясь полотенцем, прошел мимо.
«Какого черта?»
Сзади неожиданно повеяло зимним морозом. Что было совсем ненормально и неожиданно, но принесло толику облегчения… Ровно до тех пор, пока множество ледяных игл не впилось в спину. От резкой боли я выгнулся дугой и закричал. А в следующий миг меня вдруг подняло над полом, потянуло, словно рыбу, насаженную на невидимый гарпун. Ужас комом встал в горле, мешая дышать. Вместо крика из груди рвалось бессвязное мычание, смешиваясь со стрекотом тысячи невидимых стрекоз. И сквозь этот гул отчетливо прозвучала какая-то жуткая тарабарщина:
– Ipe novuum aspectuum…
По воздуху меня протащило мимо кабинки, где на полу скрючилось мое собственное тело: из носа и ушей стекали алые струйки крови, а по коже расползалась вязь черных, словно живых, татуировок. Они тонкими змейками шевелились и разрастались, стремительно обволакивая меня, пока все не померкло в этой жуткой тьме.
Пустую тишину огласил истошный нечеловеческий вопль. Я вздрогнул, распахнул глаза и сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд. В голове гудело, спину болезненно жгло, будто я лежал на острых раскаленных углях. Казалось, даже кости мои – и те трещали. Проморгавшись, я наконец рассмотрел рельефный потолок, густо увитый узорчатой лепниной. Будто я находился не в фитнес-клубе, а в каком-нибудь Зимнем дворце.
«Не понял, а где душевая?»
Слева от меня что-то шевелилось. Я скосил глаза и заметил отползающую загорелую девицу с белыми волосами-дредами. Ее лицо было искажено ужасом, но смотрела она не на меня – а на свой огромный беременный живот. Так, словно видела его впервые. Придерживала его рукой и продолжала двигаться, отталкиваясь пятками, оставляя после себя мокрые следы. Девушка добралась до тонированной стеклянной стены, на которой блестели серебром какие-то иероглифы.
«Это определенно не мужская раздевалка», – пронеслась мысль и тут же потонула в новом женском крике.
Смуглянка согнулась пополам, обхватывая живот. Замолчала она так же резко, как и вскрикнула, словно у нее случился болевой спазм.
«Схватки, что ли?»
Выдохнув, она оттолкнулась ногами еще раз и смогла дотянуться до стены. Новые серебристые символы будто сорвались с кончиков ее пальцев и вплелись в стекло. А потом… Она просто сунула в стену руку.
«В смысле?!»
Я снова заморгал, силясь прогнать бред. Тем временем расплывчатые тени с той стороны стены схватили девушку за руку и вытянули на другую сторону.
– Она рожает! Целителя! Позовите целителя! – раздались за преградой встревоженные возгласы.
«Врача, быть может? Скорую… Доктора… Какого, к чертям, целителя?!»
– Я что-то сделала не так, я что-то сделала не так, я что-то… – откуда-то сзади донеслись до меня заунывные причитания.
– Тащите сюда дроу Наала, пусть снимет шваххов купол.
За тонированной стеной кто-то отдавал странные распоряжения. Там определенно была какая-то суматоха, мелькали тени, вскрикивала рожающая девица. Голоса доносились будто из жестяного ведра, то ли с эхом, то ли со скрежетом.
– Инквизы на подходе, магистр, – доложил кто-то.
– Инкви-и-и-зы, – снова простонали сзади так удрученно, будто наступил конец света.
Я с трудом повернул гудящую голову, в шее что-то щелкнуло, пронзая болью. Когда же мне наконец удалось перевалиться на другой бок, я увидел рядом еще одну девушку. Она явно пребывала в истерике: зареванная, с покрасневшим носом и в дурацком старомодном платье, под стать которому она навертела свои черные волосы в бабкин пучок. Мелькнула мысль, что я оказался в театре, но за спиной девушки располагался ряд учебных парт, разрезанный все той же тонированной стеной, будто кто-то накрыл кусок помещения огромным стеклянным стаканом.
– Что за…? – на выдохе прохрипел я и закашлялся. – Где я?
Девица вздрогнула от неожиданности, вытаращила на меня свои зеленые глазищи.
– Дроу?
– Чего? – не понял я.
Она шустро вскочила на четвереньки, доползла до меня и схватила за руку.
– Ты живой!
Руку тут же прошило болью, и я от души ругнулся. Но девица не переставала меня трясти.
– Выпусти! Выпусти меня отсюда!
– Да отвали уже, сил нет, – простонал я, отдергивая руку.
– Не можешь, да? – Истеричка шумно шмыгнула носом и зло добавила: – Вот и сдохнем, значит, вместе. Инквизы и тебя не пощадят.
– Инквизы?
– Пыта-а-а-ть буду-у-ут, – заревела в голос девица.
Абсурд, казалось бы, достиг своего апогея. Я резко сел, отчего все вдруг покачнулась, закружилось. Голова взорвалась фейерверком боли, а тело ломило так, будто его всю ночь пинали. Я потрогал лоб, но повышенной температуры вроде бы не ощущалось.
«А какие там симптомы у белой горячки?»
С очередным стоном я помотал головой и сосредоточился на более важных вопросах.
«Что это вообще за место? Театр? Универ? Не понимаю. И тело… Я видел собственное тело в душевой. У меня глюки или что?»
Я снова бросил взгляд на исписанные мерцающими символами стены.
«Все-таки театр. Ага, иммерсивный, со спецэффектами. А уползшая беременная девица? Актриса? Такое вообще возможно сыграть?»
Мысли опять вернулись в душевую:
«Но я-то не играл. Я видел… себя… А если я умер? Если это ад?»
Я повернулся к истеричке и переспросил:
– Пытать будут, говоришь?
Девушка в ответ громко всхлипнула и кивнула.
– В котлах варить, что ли? – Я перебирал в уме все, что знал о загробной жизни. – Черти?
Истеричка неожиданно подавилась всхлипом.
– Правильно! Чертить! – Она вскочила, схватила с ближайшей парты гусиное перо.
«Может, все-таки перфоманс какой? Пьеса средневековая…»
Девушка подбежала к дымчатой стене, где проступали контуры окна, и принялась царапать знаки.
Я со стоном поднялся и, пошатываясь, встал за ее спиной. Голова кружилась. Телу, казалось, было еще хуже. Тряхнул перед глазами рукой – пальцы двоились и были такими загорелыми, будто я только что вернулся с египетских пляжей.
– Решила вычислить площадь усеченного конуса? – оценил я сложные художества.
Девушка испуганно вздрогнула.
– Твой голос… Он другой.
Она хотела добавить что-то еще, но стекло в местах, где были написаны символы, начало странными клоками стекать-сползать на пол, открывая распахнутое окно. Я оторопело уставился на средневековые каменные постройки снаружи и деревья, отливающие пурпурно-лиловой листвой. Декорации были такими масштабными, что… будто и не декорации вовсе.
– Да что за хрень?!
Пока я пялился на пейзаж, истеричка шустро вылезла наружу и засеменила по карнизу.
– Ну знаешь, дамочка, я как бы тоже к пыткам страстью не пылаю.
Болезненно кряхтя и матерясь, я перевалился через подоконник, как мешок с… м-м-м… ну не важно, и ринулся за ней, придерживаясь за стену из серого камня. По широкому карнизу второго этажа мы добежали до угла здания. Затем девушка спрыгнула на выступающий козырек, опустилась на четвереньки с намерением свеситься ногами вниз. В длинной юбке все это делать было, судя по всему, крайне неудобно.
– Подожди. – Я ее опередил, первым оказался на земле. Тут же подхватил висящую девушку под задницу и аккуратно поставил на землю.
Она густо покраснела и открыла рот, собираясь что-то сказать, но потом словно передумала. Рванула от меня со всех ног.
– Да подожди ты! Черт!
Я, конечно, увязался следом. Про себя решил, что зеленоглазая истеричка определенно что-то знает об этом месте. И раз убегает от пыток и каких-то там «инкви́зов», значит, нам точно по пути.
Мы петляли между хозяйственными постройками, пересекли выложенную допотопной брусчаткой площадь и оказались возле кованых ворот.
– Эй, постой! – поравнялся я с девицей. – Куда бежим-то?
– Подальше от инквизов. Бабушка Лорен всегда говорила, что главное правило выживания – предусмотрительность. Вот я и предусмотрела путь экстренного побега. Я так надеялась, что до этого не дойдет! Но появился ты и все разрушил!
Она затормозила и зло ткнула в меня пальцем.
– Ты мне жизнь сломал, шваххов дроу!
Она снова ринулась вперед, тараторя между всхлипами про запрещенные заклятия, души, инквизов, чтоб им пусто было! Она говорила, ускоряясь и пропуская целые куски слов.
– Господи, да о чем ты вообще? Психичка ненормальная! Какие души? Какое проклятие?
– Которое ты притащил в академию! – выкрикнула она. – Ты теперь неправильный! И прокля́тое тело твоей дроу до обмена не было беременным. Ты же видел, живот вырос за считанные минуты.
– Не видел. И так не бывает.
– Вот именно!
Она остановилась перевести дух и согнулась. Похоже, от бега у нее закололо в боку. Я все больше убеждался, что мадам немного того. Однако все равно попытался выудить у нее хоть какую-то информацию:
– Инквизы – это те, кто пытает тут? Звучит похоже на инквизиторов, а они тоже зайками-кисками не были.
– Да.
– За грехи при жизни? За то, что плохо себя вели? Делали ужасные вещи?
– Конечно, ужасные! – воскликнула она со злостью.
– А полиция здесь есть? И здесь – это вообще где? А я…
Но девушка не дослушала – снова побежала.
– Да подожди ты!
На бегу я крутил головой, и меня одолевали сомнения. Обстановка вокруг казалась неподходящей для ада. Малоэтажные постройки больше походили на европейскую деревню. Правда, удивительно лиловые кроны деревьев отдавали ванильным флером сказочности, но встречалась и обычная зеленая растительность. Да и люди на улицах выглядели спокойными, занятыми своими хлопотами.
«У нас в российской глубинке народ в гораздо худших условиях живет, чем в местном аду. Так все же, может, это не ад? Тогда что?»
Задумавшись, я перешел с бега на шаг, поймал любопытный взгляд дородной бабы, держащей за ноги двух трепыхающихся…
«Ну да, точно, куры!»
Птицы возмущенно кудахтали и сопротивлялись произволу, и вся эта картина навевала ощущение обычной деревенской жизни. Казалось, если у этой толстухи и есть в доме котлы, то они явно предназначались для наваристой куриной лапши…
– Стоять! – громогласно раздалось впереди. – Именем закона великого Рогранта, прославленного града магов стихий и…
Баба выронила кур и шустро юркнула в дом, плотно затворив за собой дверь. Деревня вообще вся как-то резко опустела. Я осторожно выглянул из-за угла дома и, в который раз за сегодня, офигел.
Высокий худой мужчина в помпезном голубом камзоле и накрахмаленных белых перчатках картинно взмахивал рукой и вещал про какой-то Рогрант.
«Если здесь и ставят пьесу – то этот точно играет Арамиса!»
Его темные волосы были собраны на затылке в аккуратный хвост, а на лице красовались подкрученные кверху усы и короткая, но идеально подстриженная бородка, будто этот пафосный хлыщ сюда прибыл прямиком из местного барбершопа.
Второй рукой он держал конец веревки, переливающейся серебряными нитями и зелеными всполохами. Рядом, устремив обреченный взгляд в небо, прямо в грязной луже стояла на коленях та самая истеричка. Сверкающая веревка смыкалась удавкой на ее шее, и с каждым словом лощеного хмыря петля затягивалась все сильнее.