И бысть плачь и вопль по всъмъ градомъ и по сёломъ… на Русскую землю приидоша бесчисленное мно жество, яко прузи траву поядающие, тако и сии сыроядци христианский родъ потребляющее.
Не запела ещё птаха,
Ещё ветер не подул,
Как заслышал в поле Пахарь
Кочевой бегущий гул…
Понудив быка сурово,
Зашагал из края в край:
– Копьями поганых снова
Обернётся урожай?
Рухлядь посгребут в охапку?..
Ну, а полюшко врагу
Не умчать, как лисью шапку,
Подхвативши на скаку…
На рогаль сохи бодливой
Грудью приналёг слегка.
Рядом внучек с веткой ивы
Шёл, постёгивал быка.
Грязновато-мутным валом,
Словно в паводок вода,
На восходе бледно-алом
Через Русь текла Орда.
Мчались скошенные набок
И росли до облаков
Тени от мохнатых шапок
И железных шишаков,
Поднимались клубы праха,
Перемешанного с тьмой…
И велел мальчонке Пахарь
Отогнать быка домой.
Приложил к землице ухо,
Чутко вслушался в рассвет.
И услышал, что разруха
За Ордою скачет вслед.
И услышал – поприжала,
И услышал – носит мгла
Красный колокол пожара,
Похорон колокола.
Степь. Кулик над степью свищет.
Клики войск. Щитов удар…
Что ещё он там услышал?
Но зерно земле отдал.
Искусней любых рукоделий
С прожилками лист лопуха.
Мне все имена надоели,
Твоё непривычно – Ольха!
Царица весёлости птичьей,
Почувствовал нежность, смеюсь…
Не сказка, а древний обычай,
Где ты – полонянкою, Русь.
Не сказка, а горькая небыль.
Свет ясного солнца померк,
Тревогой ударился в небо
Степей лошадиный набег.
Спастись от беды невозможно,
И Русь в забытьи – на века.
Грохочет безглазая кожа
На чёрной лесине древка.
Снимаются с озера птицы,
Ветшает покинутый кров,
Густеет в коровьем копытце
Не дождик, а тёмная кровь;
Леса захлебнулись пожаром,
Орда унавозила брод…
Не ветер поёт по амбарам,
А голод когтями скребёт!
И головы мёртвых, как дыни,
Долбит на пиру вороньё.
И вновь на галопе ордынец
Бросает и ловит копьё!
Спастись от беды невозможно,
Но выстоять, выдержать лишь…
Грустишь с лопухом подорожным,
С Ольхой придорожной грустишь.
Царица весёлости птичьей.
Почувствовал нежность, смеюсь…
Не сказка, а древний обычай,
Где ты – полонянкою, Русь.
Брань славна луче есть мира студна.
Поле боя – спящий лагерь,
Оба войска полегло…
Над усопшим князем Ангел
Светлое простёр крыло,
Одесную к изголовью
Преклонил чудесный взгляд.
Суверенною рекою
Русский двинулся отряд.
На щитах угрюмых воев,
На хребте понурой рати
Белолик и обескровлен
Князь в кроваво-красном платье.
От плеча в деснице мёртвой
Меч уложен лебединый
Над мужицкою пехотой
В частоколе вил и ливней.
Дивной славой меч горит,
Проплывая над рядами.
И пророчит: «Не преданье,
Так страдание сплотит.
Чем на вкус поганей зелье,
Тем вернее приворот…
Не сплотило Русь веселье?
Чаша горькая спасёт!..»
Шкатулки взяты в торока,
Иконы с золотым окладом,
Сафьян, парча… Над Самаркандом
Верблюдицами облака,
Размеренно переступая,
Роняют колокольцев звон…
Отчизна! Матерь! Русь святая!
От Волги твой кровавый стон!
Пришла с благословеньем к сыну,
Несла в котомке образа…
Почтеннейшему армянину
Сбывает честь твою базар.
Царица в рубище рабыни,
Запроданная в дом рабу…
Торговец грузит на арбу
Пропёкшиеся крепко дыни.
Кумыс, сверкающий на солнце,
Из пиалы широкой пьёт,
Халатом вытирает рот…
Пьёт!.. Вытирает!.. И смеётся!
Но меч, отточенный страданьем,
Над благоверным занесён;
Вот набежала тень… О давнем,
О неизбывном – грустный сон!
А. П. Бубнов. «Утро на Куликовом поле»
Возвеселилась Русь и в доброй силе
На ратный пир, на сечу собралась.
Уже в ней было что-то от России,
И светел был, как именинник, князь.
Посверкивая мудрыми глазами,
Сошёл с коня, торжественный чуть-чуть,
Чтоб наудачу здесь, перед полками,
Крутым шеломом Дону зачерпнуть.
И волны не отхлынули обратно.
На княжеский ответствуя поклон,
Узнав ещё не названного брата,
С Димитрием облобызался Дон.
И выплеснулся к вражеским повозкам,
В теченье многоводном расступясь.
И пропустил Димитриево войско.
И голову покрыл на битву князь.
Теснились мы. Примеривались взглядом.
Дышали углублённо, горячо.
И не было среди стоявших рядом,
Кто бы вперёд не выдвинул плечо.
Мечи дымились утренней росою.
Струилось грозно лезвие реки.
И среди копий, наклонённых к бою,
Проглянули полтавские штыки.
Не в тереме – у сильного в неволе,
Не в храме – что без воли тоже пуст,
Не за столом, а в пиршественном поле
Своё рожденье праздновала Русь.
Сородичи сошлись единым станом
От княжеских сапожек до лаптей.
А больше было на пиру незваных,
Но дорогих по случаю гостей.
Их почестями встретили – не просто,
Поили кровью – допьяна причём,
«За Русь!», «За князя!» – громыхали тосты,
И сабля звонко чокалась с мечом.
Стрел лебединых подавалось брашно,
И бражники валились тут и там,
Покуда брани круговая чаша
Гуляла по пирующим рядам…
Горою пир! Постыдно воздержанье!
Позорно – уклоняться от струи!..
И вот мертвецки пьяные лежали
Уже в обнимку – гости и свои.
Иного обнесли ковшом. Немилость?
Но тем, кто опрокинулся в закат
Глазами вверх, Бородино приснилось
И в пламени великом Сталинград…
Русский царь остробородый;
Из молитвы да в угар!..
Шляхту бил и бил татар
И бояр – о плаху мордой.
Женолюб и костоправ,
Гордых пригибал насильно.
И прибил во гневе сына,
Русь к нему приревновав.
Люто Родину любил,
Обожал её смертельно:
Приднепровский чернобыл
И лесов уральских темень.
Страшный, трудный человек.
От его косого взгляда
Был зачат петровский век…
Или добренького надо?
Упредил в измене всех.
Небывалой, видно, силы,
Если на душу взял грех
Много, мало – всей России;
Беспримерно был велик,
Если от его раденья
И замученного крик
Возвестил страны рожденье?!
Горожане ахают,
Сторонясь…
Как обнялся с плахою
Ясный князь.
Сковырнулся с кручи,
Камнем лёг
Страже под скрипучий,
Под сапог…
В хохот государыня!
Кувырком!
Князю ель подарена
На хором.
А его невестушке —
Женишок —
Из еловой ветоши
Посошок!
И. Е. Репин. «Письмо запорожцев турецкому султану»
Пишут казаки письмо. Смачно, весело, звонко!
Кроют владыку турецкого в мать-перемать…
Кто же такое султану дерзнёт прочитать?
Добрый гостинец прими, воровская сторонка!
А дипломатии, ясно, тут нет никакой.
Сколько толмач не усердствуй, не сыщет и страха.
Клякса, чернила размазаны? Это папаха
С хохотом брошена крепкой казацкой рукой!
Позубоскалить старшины бывалые рады!
Сгрудясь над каждым словцом, забавляется стан.
Вместо вечерней молитвы прочти! Столько правды
Кто ещё скажет тебе, хмуробровый султан?
Ты им ответишь на содранных заживо кожах,
На кол сажая и крест выжигая на лбах…
Пишут казаки, хохочут… И звякают в ножнах
Острые сабли седых беззаботных рубак!
В. И. Суриков. «Покорение Сибири Ермаком»
«Дьяки бают, что – казак
И разбойничал над ширью?
Чем отбрешешься, Ермак?»
– Больше нечем, как Сибирью!
«Царь, он лют и грозен так,
Перерубит разом выю.
Чем откупишься, Ермак?»
– Больше нечем, как Сибирью!
«А спусти он злых собак
Хохотнув зубною гнилью,
Чем отшутишься, Ермак?»
– Больше нечем, как Сибирью!
«А когда подстрелит враг
И в Иртыш спихнёт, что гирю,
Чем запомнишься, Ермак?»
– Больше нечем, как Сибирью!
Смута правит государством,
Смута бьёт в колокола!
Раб – не раб, и власть – не властна.
Мор и голод. Кровь и мгла.
Потеряло твёрдость слово —
Изворотливей воды:
Вкривь пошло без Годунова,
Без Ивановой узды.
Ложь по праву самозванства
Спорит с кривдою за трон.
Вина подлы. Льстивы яства.
Смута. Смутен небосклон.
Худ о всем, а нету страха;
Всякий – царь, а нет царя;
Измочаленная плаха
На подворье киснет зря.
Смута ищет атамана,
Клич пустила и огонь!
Чу?.. Заржал из-за тумана
Под седлом шляхетский конь.
«Гоноровому» не внове
Воду сабелькой мутить —
Как не гарцевать «панове»,
Как усишки не крутить?
Среди дыма, среди смрада
Шарься в тереме, не трусь…
Но уже святая правда
Прозвучала:
– Гибнет Русь! —
И высокое начало
К истине воскресших слов
Ополченье собирало,
Лютовал набатный зов,
Чтоб сермяжные Добрыни
И потомки Калиты
Брались за мечи-дубины
После спячки-дремоты.