– Операционная готова? – Спрашиваю, выходя из лифта.
– Да, – кивает медсестра.
Вижу, что она хочет что–то сказать, но у меня нет времени на разговоры. Поэтому не даю ей ни единого шанса.
– Какая? – требую номер. У нас нет ни единой лишней секунды!
– Третья, – показывает рукой направление, и я тут же срываюсь с места.
Прохожу до конца коридора, заворачиваю за угол, захожу в предоперационное помещение и вдруг понимаю, что в самой операционной пострадавшей малышки нет.
– Где девочка? – ловлю выходящую из помещения медсестру.
– Ждем. Пока не привозили, – признается.
Та–а–ак. И что это за фигня?
Да я сейчас разнесу к чертям всю эту гребанную клинику!
– Тогда, где она? – спрашиваю у нее, с трудом сдерживая нарастающее раздражение.
У меня операция скоро, я должен быть максимально спокоен и сосредоточен. А вместо этого мне предлагают бегать по больнице и разыскивать пациентку? Они серьезно вообще?
– Я… – Тут же тушуется. – Я не знаю.
– Зашибись! – кидаю в сердцах.
Достаю телефон и набираю Ланского. Слушая длинные гудки, выхожу в коридор.
Стоит мне сделать пару шагов, как вижу друга. Сбрасываю вызов и со всех ног мчусь к нему.
– Дим, где девочка? – Без предисловий задаю ему самый важный вопрос.
– Здесь она, – хмуро показывает на дверь в палату.
– Как показатели? Анализы в норме? – спрашиваю, заходя в небольшое помещение. На малышку пока стараюсь не смотреть.
В моей голове не укладывается, что эта девочка – мой ребенок. Сейчас я даже мысли такой стараюсь не допустить!
От моего состояния конкретно сейчас зависит вся дальнейшая жизнь маленькой девочки, и я не имею никакого права ей рисковать.
Беру со стола историю болезни, открываю, пробегаюсь по анализам и проведенным обследованиям.
– Чем же она так? – недоумеваю. Состояние слизистой – просто жесть.
– У меня есть пара вариантов, но я пока их оставлю при себе, – произносит серьезно.
– Ну с вариантами ты не одинок, – говорю, хмурясь. – Банально бытовая химия.
– Я тоже склоняюсь именно к ней, – кивает, соглашаясь со мной.
К сожалению, родители очень часто слишком легкомысленно относятся к хранящимся в квартире моющим средствам и прочей химии, которой они пользуются для уборки или ухода за собой. И эта халатность порой приводит к самым ужасным последствиям для детей.
Не даром на каждой упаковке пишут о необходимости убрать средство подальше от ребенка. Хранить в недоступном месте и никогда, ни при каких обстоятельствах открытое средство рядом с ребенком не оставлять.
Света, видимо, как всегда, забила на правила. И теперь за ее наплевательское отношение к безопасности расплачивается наша дочь.
– Забирайте в операционную, – даю указание медсестрам. На девочку принципиально не смотрю.
Не могу.
Боюсь, что сорвусь.
– Погнали! – кидаю другу.
– Она подписала документы? – подлавливает меня Димка перед самым выходом.
– Нет, – честно признаюсь. Смысла скрывать от него правду нет.
– В смысле, не подписала? – резко останавливается и, охреневая, смотрит на меня. – Ты же сказал, что все сделаешь.
– Сказал, – хмуро киваю.
– И? – заводится друг.
– Не сделал, – произношу сурово.
Ланской психует. Он понимает возможные последствия не хуже меня.
– Кир, ты не можешь оперировать ребенка без согласия, – пытается до меня достучаться. Друг не разделяет со мной решение и не скрывает этого. Я же едва сдерживаюсь, чтобы не высказать все, что думаю по возникшей ситуации.
Меня не хило бомбит от одной мысль о возможном отцовстве, и я никак не могу взять под контроль эти чувства.
Если Светка солгала, то я уничтожу ее! А если нет…
То она тогда больше нашу дочь никогда не увидит.
– Могу, – огрызаюсь.
Сейчас у девочки есть единственный шанс выжить. Это я!
Больше ее никто не в состоянии вытащить.
– Нет, Кир, – отрезает Ланской. Он встает на выходе из кабинета и не пропускает меня дальше.
– Дим, уйди, – рычу.
– Нет! – заявляет упрямо. Взгляд друга пылает праведным гневом.
– Я все равно ее прооперирую! – напираю. – Дим, я не хочу причинять тебе вред, – предупреждаю.
Каждый из нас двоих знает, что я сильнее его.
– Не ломай себе жизнь и карьеру, – стоит на своем Димка. – Мать этой девочки засудит любого, кто хоть пальцем тронет ее дочь.
– Да пофиг! – отмахиваюсь от угрозы, как от назойливой мухи. – Задолбается со мной воевать!
– Нет, Кир, – не поддается на мои уговоры друг. – Я не позволю тебе совершить роковую ошибку.
– Ты собираешься меня остановить? – спрашиваю с вызовом.
– Кир! Да, блин! – снова психует. – Услышь меня! Нельзя оперировать без согласия! – говорит на повышенных тонах.
Вижу, что Ланскому самому хреново от сложившейся ситуации, но он, в отличие от меня, не поддается эмоциям. Димка думает наперед.
– Мне плевать, – огрызаюсь. – Она моя дочь.
Ланской смотрит на меня во все глаза.
– Что? – охреневает.
– То, что слышал! – грозно рычу на него. – Мать этой девочки – моя бывшая! А малышка – моя дочь.
Последняя фраза повергает друга в самый настоящий шок.
– Кир, ты потеряешь все, – говорит, немного придя в себя. – Разве этого не понимаешь? – смотрит с такой тоской в глазах, словно отправляет меня не в операционную, а на смертную казнь. – Лицензию, свободу, имя…Загубишь себя, как врача.
– Зато я спасу ее! – произношу с жаром.
– Такой высокой ценой? – охреневает.
– Да, – уверенно киваю. – Я все решил.
– Ты даже не знаешь, твоя ли это девочка, – качает головой. – Может ее мать солгала? Не думал об этом, м? – делает последнюю попытку достучаться до здравого смысла.
Но его усилия тщетны. Я все решил.
– Девочку надо спасать в любом случае. Ты со мной или против меня?