– Сколько тебе нужно времени, чтобы собрать вещи?
– Часа хватит. У меня здесь немного вещей.
– Нужна помощь?
– Нет, я сама справлюсь.
Джахид порывался пойти со мной, чтобы мне, беременной женщине, не таскать тяжелые сумки. Но это ерунда. Моих вещей здесь немного, и поместятся они исключительно в рюкзак. То, что мне когда-то купил Карим, оставалось висеть в гардеробной на тех же местах, что и раньше. И я не собиралась забирать одежду, украшения, абайи и хиджабы разных цветов, хотя имела право на это.
Думала ли я когда-то, что окажусь в этом доме в последний раз? Да. В тот роковой день, когда сложила пожитки в небольшую сумку и покинула дом полгода назад. Я не хотела тут появляться, несмотря на прекрасный вид из окна и родной аромат бахура, который часто разжигала в спальне.
Этот дом словно прогонял меня прочь. Своей атмосферой, просторами и постоянным шумом.
Здесь много вещей. Нужных и ненужных. Я не успела толком распаковаться после приезда и молча взяла свой рюкзак и спустилась вниз. Не окидывала комнату в последний раз, ни свою, ни общую с Каримом. Слишком тяжело думать о будущем, которого у нас никогда не будет.
Аллах, ты предвидел это? Ты знал, что Карим – тиран, и заставил меня пройти через это осознание, несмотря на чувства?
А они были. Болезненные. В агонии. Там, в саду при королевской больнице, я чувствовала себя бабочкой, которой внезапно подрезали крылья. Мое сердце трепетно билось в груди рядом с мужем, слух выхватывал все оттенки его голоса, хрипоту, сквозящую в нежности. Я чувствовала его. Чувствовала Карима телом и душой.
Но бабочка не жила без крыльев. Она умирала. В агонии, в муках. И мои чувства к мужу казались такими же. Которые нужно вовремя похоронить, чтобы перестать мучиться.
Лишние вопросы в голове я не задавала. По крайней мере, старалась. В последние дни нашей совместной жизни до моего побега Карим вел себя жестко. Порой жестоко. Его нападки и обвинения в измене стали последним гвоздем в моих сомнениях по поводу мужа.