Лаваш легко пропускает жидкость.
Эти хрустящие хлебные лепешки не созданы для бурного ручья чеснока, тхины, хумуса и острого соуса, льющихся из тяжелого свертка шаурмы, которую вы едва держите двумя руками.
Вы знаете это. Я тоже. И тот парень, который нарезает самую хрустящую курочку в районе. Все про это знают! И что же мы делаем? Вооружаемся рулонами вощеной бумаги, прочной алюминиевой фольги, тонкими бумажными пакетами, чтобы только на время справиться с… потопом.
Все начинается медленно.
Маленькая белая капля с едва заметным пятнышком оранжевого масла посередине капает на поднос. И, как только вы это замечаете… рядом появляется еще одна. Через секунду вы – профессор Малькольм из «Парка Юрского периода», следящий за стаканчиком воды на приборной панели. Кап, кап, а потом плюх, и поток уже не остановить. Бумажный пакет переполняется, и вы понимаете, что ваша шаурма тонет.
И что же вы делаете?
Молясь всем богам, вы отчаянно кусаете, кусаете и кусаете. Зажмурившись, вы атакуете свою шаурму подобно бешеной акуле. Впиваетесь в краснеющую маринованную капусту, пережевываете уксусный табуле, обжигаете язык горячей картошкой фри. Чесночный соус капает с подбородка, хумус оседает у вас на ресницах, два кубика томата закладывают нос, пока вы не откидываетесь на стул, жадно хватая воздух ртом.
Соусы льются у вас по рукам, стекают до локтей, но вы, несмотря ни на что, продолжаете, поворачиваете голову, пытаетесь отдышаться, словно ползете по-пластунски, пока – да, да, да! – наконец-то не добираетесь до самого конца блюда.
Поздравляю!
Вы съели шаурму до того, как мокрый ком из ее остатков упал на стол.
Теперь поднимите взгляд и медленно улыбнитесь мне, потому что я улыбаюсь вам. Давайте откинемся назад, поерзаем на скрипучем пластиковом кресле и посмеемся, потому что наши лица выглядят так, словно их окунули в торт и полили кровью сверху.
Давайте посмотрим в темноту за стеклом, за светом неоновой вывески, за пустой автозаправкой, дальше, где тянется пустой главный проспект этого тихого города, туда, где простирается темная гряда леса.
Уже очень, очень поздно, на дворе вторник, и все тихо, потому что город спит, но мы здесь, и мы куда-то едем, совершенно свободные, рвемся куда-то, и мы оба знаем, что это – полное
СЧАСТЬЕ!