Это происходит так быстро, что я сощуриваюсь от ослепляющих меня ярких солнечных лучей. Небо на удивление чистое бирюзовое. Темная свинцовая туча обрывается ровно на полосе тумана. Впереди высокая трава и столбы, на которых болтаются подхваченные ветром разноцветные ленты. Слышен шум барабанов и перезвон колокольчиков. С холма вниз к реке спускается какая-то процессия, видно разноцветные колпаки то выныривающие из-за зарослей, то теряющиеся в желто-золотой листве низеньких берез и ярко-красных кустарников. Если присмотреться, то сквозь редкие деревца можно разглядеть конусы шатров.
– Отлично, – радуется Лера и оборачивается ко мне, – всё хорошо?
– Угу, – киваю я.
Но я в шоке от такой резкой перемены.
– Давайте ещё поднажмем, раз-два, – командует старик.
Взмахиваем веслами, всем не терпится уже побыстрее оказаться на берегу. Солнце пригревает и в ветровке становится жарко, расстегиваю молнию. Пришвартовываемся к мосткам, они тоже украшены разноцветными лентами. Старик хватает свой багор, зацепляется им за столб и подтягивает плот к берегу, привязывает канат. Перевожу дух.
– Идите вверх по тропинке, – машет он рукой.
Опускаю весло, подхожу к нашим вещам. Лерин рюкзак прижал мой, хватаю его и подаю ей. Какой-то он слишком легкий, что она практически ничего не взяла с собой?
– Спасибо, – улыбается она.
Переходим по мосткам на берег и поднимаемся по тропинке. По бокам на кустах тоже развешены разноцветные ленты и лоскутки. Выходим на небольшую полянку, где нас уже встречают. Женщины разодеты в пышные цветастые платья и в платках, что делает их похожими на матрешки. Мужчины тоже в разноцветных рубахах. Все смеются поют, радостно встречают нас, кричат что-то на непонятном для меня языке, осыпают нас крупой. Стоим смотрим на них, не знаем, как на это реагировать.
Вдруг к нам делает шаг высокая крупная женщина, в таком обширном платье она кажется просто огромной в ширину, в руке у неё поднос, на котором находится высокий хлеб, похожий на пасхальный кулич, только верхушка не облита сахарным сиропом, а посыпана солью. По бокам лежат два окрашенных яйца.
– Хлеб да соль! – кричит она чисто по-русски зычным голосом.
– Нужно отломить кусочек хлеба с солью и съесть, – подсказывает старик.
Он уже закончил свои дела на мостках: закрепил плот, убрал весла и догнал нас.
– Нельзя отказываться, не по обычаю, – добавляет он.
Лера первая отламывает кусочек хлеба, где побольше соли и отправляет в рот, зажмуривается от удовольствия.
– Как же вкусно, – аппетитно произносит она.
По очереди подходим и угощаемся. Женщины так и продолжают петь звонкими голосами, осыпая нас зерном.
– Зачем они это делают? – спрашивает Олеся нашего проводника.
– Желают вам богатого урожая, – отвечает он.
Мне нравится пышный разноцветный наряд одной из них, я делаю к ней шаг и тянусь, чтобы пощупать ткань, но она вдруг взвизгивает и бьет меня по руке пучком вонючей полыни.
– Эй, нельзя-нельзя так делать? – тут же вмешивается старик.
– Как так? Я просто хотела потрогать ткань, – обиженно отвечаю я.
– Вы пришлые, чужие, пока не очиститесь от того мира, вам нельзя никого из них касаться, – отвечает он.
– В смысле? – мы с Олесей переглядываемся.
– Ну таков обычай у них, чужак может быть заразен.
– Да в смысле? – взбрыкиваю я, – у нас все прививки есть, можем показать Q-код.
– Не только болезнями, но и злыми духами, – объясняет старик, – нужно пока вам типа в карантийной зоне побыть, очиститься.
– Фигеть, – закатываю глаза.
– Дарина, не спорь, ну таков обычай, – улыбается мне Лера, – знаешь же пословицу – со своим уставом в чужой монастырь не лезь.
– Вот верно, – поддакивает старик.
– А как вас зовут? – спрашивает она его. – Я Лера, а это мои друзья – Даня, Максим, Кирилл, Аня, Игорь, Олеся и Дарина. – По очереди тыкает она в нас.
– Зовите меня Аверьян Егорыч, – кивает он.
– А меня Пуления Авсеевна, – громко произносит женщина с подносом.
Пока мы спорили вся процессия уже двинулась в обратную сторону всё также задорно напевая и развешивая ленты на кустах.
– Идите за мной, – кивает она, передавая поднос помощнице и ведет нас вверх по другой тропинке.
Топаем за ней. Начинает здорово так припекать, снимаю совсем ветровку. Идти недолго, всё прямо вдоль кустов с яркими красными листьями и вот мы поднимаемся на холмистую площадку усеянными разноцветными шатрами. Повсюду шум-гам: где-то играет музыка, где-то стучат в барабаны.
– Как же жарко, – вырывается у меня. – На том берегу дождь, холодно, а у вас тут лето.
– Это всё наши шаманы, – улыбается она, показывая на вереницу пляшущих людей на склоне холма. Там их человек пять-шесть. Укутались в шкуры, на головах какие-то маски с оленьими рогами, бьют в огромные бубны и изгибаются в дикой пляске. – Они тучи разгоняют, чтобы солнышко привечать. Радогощь!
– Что? – не понимаю я.
– Радогощь. Осеннее равноденствие. Это когда день становится равный ночи, а после Радогощи день идет на убыль, наступают холода. Священный праздник у когальского народа. В это время подсчитывают урожай, восхваляют и благодарят природу за плодовитость, готовятся к зиме. В такой великий день может сыграть свадьбу только ал-когал, то есть один из наивысших сословий, можно так сказать, – вместо неё поясняет Аверьян Егорыч, наш проводник. – Вон видите белые шатры на вершине холма – там ал-когалы, туда ходить нельзя, там находятся только мужчины.
– Ясно, – киваю я. Что с них взять, у них всё поди как в 19 веке, женщинам ничего нельзя.
Выходим на огромную поляну, тут много разноцветных шатров, каждый огорожен небольшим кругом из веток, камней и из того, что попалось под руку. Незамысловатые изгороди украшены лентами и вениками из каких-то трав, в основном вонючей полынью. Мне кажется, что уже весь воздух пропитался этим отвратительным запахом, ну по крайней мере моя ветровка уж точно, когда по ней прошлась та женщина, платье которой я хотела потрогать.
– Зачем столько полыни? – спрашиваю я.
– Чтобы злых духов отгонять, – улыбается Пуления Авсеевна.
– А, ну ясно, – хмыкаю я.
Глазею по сторонам. Возле каждого шатра разведен костер, женщины готовят еду, мужчины кто что-то строгает, кто играет на домре или кубызе, рядом носятся ребятишки. Все одеты в такие же странные наряды, что и наши встречающие. За шатрами видны повозки и скот, в основном лошади, но и коровы есть и огромные с густой свалявшейся шерстью быки. Кто-то даже притащил с собой альпаков, они вытягивают свои длинные шеи из-за повозок и испуганно посматривают на нас.
Наш шатер оказывается самым последним у самой кромки леса, чуть ли не на болоте. Если сделать два шага в сторону, то уже под ногами хлюпает темная вода и путь перегораживают высокие камыши.
– Оставляйте вещи и идемте, вас уже ждут, – говорит Пуления Авсеевна, открывая нараспашку две узкие деревянные дверцы.
Смешно, шатер, а с дверями. И интересные какие, филенчатые, по кромке идет замысловатый орнамент, если присмотреться можно как будто разглядеть людей с рогами на головах, а наверху сквозные окошечки без стекол, только деревянная узорная решетка. Заходим внутрь, тут везде ковры и по стенам, и на полу. По периметру высятся стопки сложенных одеял. Больше и нет ничего.
– Тут и спать будете, расстелите на полу и ложитесь, одеял всем хватит, – рассказывает Пуления Авсеевна.
– А где оплачивать? – спрашивает Олеся.
– Да не нужно ничего, вы же гости у нас, – машет рукой Пуления Авсеевна.
– Так на сайте же было написано…
– Ну мало ли что там написано, – перебивает её Пуления Авсеевна, – Радогощь, негоже в такой праздник с людей деньги брать. Кладите вещички и вперед, заждались уж вас, без вас не можем начать.
– Почему? – удивленно спрашивает Игорь.
– Обычай такой – сначала гостей привечать, накормить, напоить…
– И спать уложить, – смеется Кирилл.
– Оно и верно, – улыбается Пуления Авсеевна, – нук, поторапливайтесь и не боись, никто ваши вещи тут не тронет, среди когалов воров нет, мы не такой народ, чтобы чужое брать.
Прикольно. Наверное, хорошо жить в таком обществе, где никто ни у кого не ворует. Сбрасываю с плеч свою рюкзак и прислоняю к стопке одеял, но на всякий случай достаю из кошелька деньги с карточкой и смартфон и распихиваю по карманам джинсов. Пусть на всякий случай при мне побудут. Кидаю на рюкзак ветровку, худи тоже снимаю, но беру с собой, вдруг похолодает, вечер уж, завязываю рукава кофты вокруг пояса.
– Идемте-идемте, – торопит нас Пуления Авсеевна.
Выходим из шатра и топаем за ней между рядами пестрых шатров. Выводит она нас на поляну к сухому дереву. Дерево огромное высоченное, ствол толстый гладкий давно уже потерял кору и ветви все высохшие, без листьев или хвои, вытянуты кверху и сплетены между собой, образуя круг или колесо. Не только непонятно, что это за порода, да и не определить хвойное оно или лиственное раньше было. Под кроной дерева несколько низких столиков покрыты белой скатертью с вышитыми узорами, уже всё сервировано, готово к трапезе.
– Сначала сюда, умыться с дороги! – кричит нам Аверьян Егорыч.
Он уже успел снять свой охотничий костюм и переоделся в белую рубаху, подпоясанною красным туеском, возле него несколько деревянных ведер с водой и ковшик, тоже деревянный. Рядом с ним несколько девушек с полотенцами и вениками из полыни и трав. Подходим.
– Как с гуся вода, так с тебя худоба, – приговаривает старик, опрокидывая в подставленные ладони каждому из нас по ковшику, – хорошенько и руки мойте и лицо, смывайте дорожную пыль и гоните прочь сущностей, что прицепились к вам в миру. Негоже их тут держать, во святом месте.
С этими словами девушки набрасываются на нас и начинают хлопать своими вениками, злых духов видимо опять из нас изгоняют. Мне становится смешно. Только после ритуала духогонения нам выдают полотенца, чтобы вытереться.
– Всё? Мы теперь чистые? – спрашиваю я у Аверьяна Егорыча.
Но он лишь усмехается.
Прежде чем вернуть полотенце рассматриваю его, оно тоже с вышивкой, орнамент и кажется мне, что там изображены девушки с вениками.
– Добро пожаловать к столу, – приглашает нас Пуления Авсеевна.
Для нас накрыто отдельно. Видимо мы всё ещё не до конца очистились, сторонятся нас, привечают, а близко к себе не подпускают. Присаживаемся попой на ковры вокруг низкого столика. У нас самовар и деревянные блюда со всякой стряпней. Тяну руку к хворосту.
– Дарина, нельзя пока, – Лера хлопает меня по руке и тихонько объясняет, – видишь никто не прикасается к еде, значит, ждут сначала чего-то.
Оглядываю всех, Лера права, ни один человек ещё не взял ничего со стола, руки у всех опущены, все смотрят на главный стол. Мне становится неловко.
За большим столом видимо самые уважаемые люди, седовласые деды с длинными белоснежными бородами. Один из них встает и что-то говорит на своем когальском, обращаясь не только к своим, но и к нам тоже.
– Что он говорит? – шепотом спрашивает Олеся.
– Объявляет о начале Радогощи, подводит итоги уходящего лета, радуется хорошему урожаю, приветствует вас на своей земле, надеется, что с вашим приходом плодовитость улучшится.
– При чем тут мы? – удивляется Олеся.
– Ваше присутствие может способствовать ещё лучшему урожаю на следующий год, – объясняет старик.
– Всё равно ничего непонятно, – смеется Олеся.
Между тем седовласый старик подзывает к себе какого-то мужика, богатырского телосложения, примерно сорока лет, кудрявые волосы всклочены, нос картошкой, смотрит исподлобья и борода с рыжинкой.
– А это жених, у которого свадьба намечена в Радогощь, – переводит нам Аверьян Егорыч.
– Страшный какой, – шепчет мне Олеся.
– У него уже есть две жены, в Радогощь появится третья, – продолжает рассказывать Аверьян Егорыч.
– Как третья? Разве они мусульмане? – вырывается у меня.
– Нет. У когалов это обычное дело, если муж здоров и может обеспечить всех, и если две жены мало плода приносят, то шаман может разрешить взять третью жену, – поясняет Аверьян Егорыч.
– Фигасе, – выдыхаю я. – Вот так порядки.
– А где невеста? – спрашивает Олеся.
– Вон в том шатре, – Аверьян Егорыч показывает пальцем на маленький белый шатер на склоне холма. Он стоит от всех поодаль, окруженный высокой изгородью, на столбах насажены какие-то шашечки. – До свадьбы никому её видеть нельзя.
– Почему? – удивляется Олеся.
– Ну значит так принято, – перебивает её Лера.
Седовласый старик с белой бородой заканчивает свою речь, отпускает жениха и садится за стол, надламывает пирог и тут же все оживают, начинают переговариваются между собой, смеются, берут ватрушки, шанежки. Еды много всякой разной. Тянусь наконец к хворосту.
Пуления Авсеевна разливает из самовара чай по кружкам передает нам.
– Кушайте гости дорогие, у нас тут всё свое и чай на травах, не ваш не магазинский, и мед с целебными травами и варенье, – нахваливает она.
Похоже у них тут всё с травами. Откусываю пирог с рыбой, и там какая-то приправа. Но вкусно, ничего против не скажешь. Меня удивляет, что на каждом столе опять стоит блюдо с высоким куличом, обсыпанном солью и два крашеных яйца по бокам.
– А зачем куличи, не пасха же, – спрашиваю я Аверьяна Егорыча.
– Это символ плодородия, чтобы больше урожая было, зерна и плодов, скота и птицы, чтобы семья разрасталась, – отвечает он.
Сидим, едим пока солнце высоко, но вот оно касается верхушки холма и над поляной раздается барабанный бой. Все тут же встают и кланяются столу.
– Благодарят за вкусную пищу, – поясняет Аверьян Егорыч. – Ну и нам пора, солнышко провожать.
Встаем, идем вместе со всеми к холму, а там уже на вершине горит костер и пляшут в дикой пляске шаманы. Темнеет быстро, вроде вот только светло было, как вдруг махом солнце за холм спряталось и стемнело, повеяло осенним холодом. Ежусь, развязываю с пояса рукава худи и кутаюсь в теплую кофту.
Яркий огонь вспыхивает на вершине и вдруг гигантское охваченное пламенем колесо катится по склону холма в сторону реки. Ветер развевает огненный плащ, колесо подпрыгивает на бугорках и сотни ярких искр рассыпаются в темноте. Красиво.
– Это символ уходящего солнца, – не дожидаясь вопросов, объясняет Аверьян Егорыч. – Как колесо катится, так и солнышко от нас убегает. День на убыль, тепло на холод, жизнь замирает.
Барабанный бой усиливается и кажется, что уже дрожит земля под ногами. Люди вокруг начинают прыгать и плясать, корчится, подражая переодетым в шкуры шаманам и что-то кричат.
– БУМ-БАМ-БУМ-БАМ! – темп ударов нарастает.
Все мельтешит у меня перед глазами и вдруг раздается ужасный грохот похожий на треск скалы, как если бы от землетрясения рушилась гора. В ту же секунду барабанный бой обрывается, словно кто-то невидимый разом рвет мембраны на всех ударных и воцаряется тишина. Люди испуганно смолкают, не кричат уже, не поют, стоят замерев на одном месте, а кто и вовсе уже сидит на своей пятой точке и держится за траву, словно земля сейчас взбрыкнет, и они боятся упасть. И она вздрагивает, резко, обрывисто, будто бы кто-то толкает пласты грунта изнутри. Я не удерживаюсь на ногах и падаю на колени, хватаюсь за то, что попадает под руку, за толстые стебли и меня начинает качать, как пьяную.
– БУМ-БАМ-БУМ-БАМ!
Теперь шум уже идет из-под земли, словно запоздалое приглушенное эхо повторяет все звуки – и барабанный бой, и крики людей – гул нарастает. Земля дрожит, ветер поднимается, свистит в ушах. Хочется зажмуриться, но я смотрю, страшно закрывать глаза. И вдруг на востоке поднимается огромная полная луна и заливает всё вокруг ярким призрачным светом. Из-за того, что она висит очень низко, кажется, что она просто гигантская.
И сразу все звуки затихают, люди оживают, поднимаются с травы, улыбаются. Снова возобновляется музыка, но уже гораздо тише и мелодичнее, женщины начинают петь что-то тоскливое на своем когальском.
– Что это такое было? – спрашиваю я, вставая на ноги и отряхивая джинсы.
– Дух земли открыл родники, – отвечает Аверьян Егорыч, – во время Радогощи можно взять живую и мертвую воду.
– Живую и мертвую воду? – переспрашивает Олеся. – Прям как в сказке. А что любой может взять?
– Нет, не любой, – отвечает Аверьян Егорыч. – Страж родников Аргаст любому не даст. Он сам выберет кому можно набрать воды, а кому нет. А кто ему не по душе придется, тому живым не уйти.
– Уууу… страсти какие, – смеется Олеся. – А посмотреть хоть можно?
– Не советую, – на полном серьезе отвечает Аверьян Егорыч.
Переглядываемся с ней. Что-то мне совсем становится не по себе. Хочется сбежать из этого странного места прямо сейчас.
– Время позднее, – вдруг говорит Аверьян Егорыч, – давайте провожу вас до вашего шатра.
Провожает, так бы не нашли в темноте, фонарей же нет и костры у многих потушены, хоть луна и светит, но всё равно можно заплутать в незнакомом месте. Доводит до места, а там уже нас Пуления Авсеевна встречает.
– Ну всё ложитесь и не шастайте ночью. Ночь время духов и иных существ, напоритесь ещё на кого не надобно, – предостерегает она.
– А умыться и в туалет хоть можно? – вздыхаю я.
– За шатром всё, – машет она в сторону леса. – И я вам чаю заварила, хорошего травяного. Выпейте перед сном.
По очереди ходим умываться, мы с Олесей идем последними, нас довольно нагло подвинули, хотя я же узнавала на счет туалета, но…, впрочем, со мной так часто бывает.
Уборной оказывается просто место, отгороженное легкой занавеской. К врытому столбу прибит деревянный умывальник. А в туалет видимо нужно на болото ходить. А там ещё кто-нибудь вынырнет и за жопку цапнет. После таких удобств мне ещё сильнее хочется свалить побыстрее домой.
– Ты видела какой он страшный? – говорит мне Олеся, умываясь над самодельной раковиной, напоминающей корыто.
– Кто?
– Да жених этот, – объясняет Олеся.
– Ага, – соглашаюсь я.
Беру в руки кусок необычного мыла и принюхиваюсь. Похоже, что оно самодельное, сами сварили, да ещё туда цветов и трав добавили. Вкусно пахнет и мылится хорошо.
– Бедная невеста, – вздыхает Олеся, – за такого страшного, да ещё и третьей женой. Бррр…
– Угу, – поддакиваю я.
– Я бы сбежала, – говорит она.
– А вдруг девушка не может сбежать, – предполагаю я.
– Почему?
– А если караулят? Она там сидит в шатре, а вокруг сторожат, чтобы не сбежала, – пожимаю плечами.
– Какой-то девятнадцатый век, – возмущается Олеся.
– Вот именно, – киваю я. – Но нам нельзя вмешиваться. У них тут свои порядки и обычаи.
– Да, – вздыхает Олеся.
– Хотя…
– Что? – Олеся на меня внимательно смотрит.
– А вдруг она старая и страшная и за него пойти у неё это единственный вариант остался, – выдвигаю я новое предположение.
– Ну да, – недоверчиво произносит Олеся. – Вот бы её увидеть.
– Ага, – киваю я. – Вот на свадьбе и увидишь.
Мы заходим в шатер. Ребята уже разложили одеяло полукругом, ногами к центральному столбу и спят. Кирилла с одной стороны Аня обнимает, а по другую Лера уже пристроилась. Вот откуда она вообще взялась? Если бы не она, то вполне возможно получилось и мне рядышком где-то лечь. Совсем рядом с ним… Смущаюсь от этой мысли и ещё больше начинаю ненавидеть эту Леру.
На низком столике чайник с опустевшими кружками. Олеся наливает себе чай в единственную оставшуюся чистую кружку.
– Будешь?
– Неа, – мотаю головой, – не хочу.
Достаю из рюкзака минералку и делаю несколько глотков.
– Ну ладно, – пожимает плечами Олеся, – чай вкусный, терпкий немного, а так ничего.
Снимаем джинсы и худи, и укладываемся с Олесей у самого края. Одеяла толстые удобные, видать много пуха внутрь набито. И лежать на них мягко и под ними тепло. Вытягиваюсь под своим одеялком.
Олеся вырубается почти сразу, после пары фраз, а мне как назло сон не идет. Вроде и устала, плечи болят от гребли, но уснуть не могу. Всё мне мерещится, что кто-то ходит вокруг нас, топчет траву большими ступнями, неуклюже продирается сквозь ряды шатров, задевая тонкие стенки.
Достаю телефон, чтобы пошариться в интернете, но тут не только интернет, тут и обычная связь не ловит. Вздыхаю, прячу его под подушку, дальше лежу, бессмысленно таращась по сторонам.
Через окошечки в дверях проникает яркий лунный свет и ложится ровным квадратом на противоположную стенку шатра. Сквозь щели тянет ночной прохладой, натягиваю одеяло до самого носа и смотрю на небо, слушаю лесные звуки. Откуда-то издалека доносится приглушенный гул – то ли бой барабанов, то ли что-то ворочается в глубинных слоях земли.
Вдруг чья-то огромная тень заслоняет свет, на миг мне даже кажется, что я вижу яркий большой глаз в прорези. Вздрагиваю и мигом ныряю под одеяло вместе с головой. Мое воображение рисует огромного великана, заглядывающего к нам, недаром Пуления Авсеевна как-то странно говорила про ночных существ.
Сердце бешено стучит, я боюсь пошевелиться, вдруг он заметит меня и ворвется сюда. Ребята спят, а мне до ужаса страшно и хочется кричать. Я слышу его сиплое дыхание и топот переминающихся больших ног. Неужели я всё это придумала или на самом деле там стоит великан?
Чуть-чуть отгибаю край одеяла и подглядываю через щель, но не в сторону, где двери, туда слишком страшно смотреть, а в бок. На тонкой стене шатра яркий квадрат от лунного света и на нем отчетливо выделяется темная тень в форме большой головы. Миг и тень исчезает, словно её смахивает ветром, снова ровный яркий квадрат и тут же до меня доносится громкий всплеск, потом шлепанье по воде гигантских ног, будто бы великан отправился в лес через то болото. Шаги удаляются и наконец всё стихает.
Лежу некоторое время, прислушиваюсь, но потом всё же осмеливаюсь и высовываю нос из-под одеяла. За дверями никого, оглядываю ребят – все спокойно спят, по ходу ничего такого они не слышали.
Откидываюсь обратно на подушку. От страха голова плохо соображает. Видела ли я это всё на самом деле или может быть просто на несколько минут отключилась и это всё мне приснилось?
Сердце всё ещё стучит. Пытаюсь успокоиться, но вздрагиваю от каждого ночного шороха, но всё же незаметно я погружаюсь в сон.
Сновидения приходят ко мне какие-то нервные, дерганные. Чудится мне, что я всё падаю и падаю в глубокую темную пропасть и всё никак не могу достичь дна. Вдруг от длительного полета перехватывает дыхание, словно там, в этой пропасти, уже закончился воздух и от недостатка кислорода сжимаются легкие. Я никак не могу вздохнуть, только хватаю ртом бесполезную пустоту и вдруг краешком мозга понимаю, что это всё, что это конец…
Внезапно меня ослепляет яркий свет, вздрагиваю и подскакиваю на постели, с трудом разлепляю глаза. Кто-то распахнул настежь двери, впустив утренние лучи восходящего солнца. Зеваю.