Александра осторожно промокнула голое влажное тело тонкой фланелевой простыней. Потом вылила себе на ладонь из красивого оранжевого флакона ароматного масла и принялась втирать в кожу бедер, живота, ног, особое внимание уделялось груди. Втирать надо было долго, тщательно, чтобы масло полностью впиталось и кожа сделалась горячей и чуть розовой, будто тлела тихонько изнутри. Только тогда наступал долгожданный эффект, и прикосновение к собственному телу радовало, ладонь скользила по коже, как по атласу. Потом тогда можно было накинуть на себя легкую домашнюю тунику и пройти в гостиную к телевизору.
Напротив телевизора рядом с любимым глубоким удобным креслом на столике ее уже ждал бокал красного вина, четыре ломтика сыра и три крупные виноградины. Все это Александра готовила заранее, перед тем как пойти в ванную холить себя после долгого нудного трудового дня.
Ну да, ну да, не мешки она ворочала. И за прилавком не стояла, и затылки ничьи не выстригала. Сидела в директорском кресле, просматривала бумаги. Слушала бестолковую бухгалтершу, иногда поддакивала ей, иногда противоречила. Потом просматривала книгу жалоб и предложений. Писала поощрения, если было за что. Или лишала премии, если на то имелись причины. Заставляла секретаршу варить ей кофе, носить из соседнего магазина свежее шоколадное печенье. Обходила свои владения раз по семь-восемь за день. Возвращалась в свой кабинет, смотрела на часы и понимала, что… день снова прожит зря.
Нет и не может ей быть удовлетворения от нудного времяпрепровождения, именуемого работой. Пускай все это принадлежало ей. Пусть она здесь целиком и полностью властвовала, миловала и казнила по собственному усмотрению, могла за день по нескольку раз менять себе прически, но все равно ничто ее не радовало.
Почему? Да потому, что все это было мелким, ничтожно мелким в сравнении с размахом сетинского бизнеса. И доходы соответственно такими же были мелкими и ничтожными в сравнении с его доходами. И тратить она могла также ничтожно мало, в сравнении с тем, что тратила прежде, когда была его женой.
Ах, как она ругала себя теперь, как ругала! Ну что за идиотка была, право, начав требовать к себе внимания, а?! Ну некогда ему, да и господь с ним! Пускай он себе работает, пускай считает что-то, переводит во что-то, инвестирует. Это его работа, забота, бизнес. Он ведь так однажды ей и сказал, пытаясь вразумить ее:
– Сашенька, голубушка, займись чем-нибудь, не приставай ко мне со своим бабским нытьем! Мне некогда!
– А тебе всегда некогда! Всегда! – негодовала Александра и роняла на пол какую-нибудь посуду, и та разлеталась фарфоровыми осколками. – Я для тебя мебель! Я для тебя красивая кукла, которую иногда, когда этого требуют твои дела, ты выводишь в свет! Я так больше не могу, Сетин! Я так больше не могу!
– Не можешь, и не надо, – пожал он однажды широченными плечами в обычной своей сетинской манере, сопровождаемой ленивым равнодушным кивком. – Собирай вещи и топай отсюда, дорогая…
И сколько потом ни билась в истерике Александра, сколько ни умоляла ее простить и не обращать внимания на блажь, вызванную скорее всего ежемесячным синдромом, ничто не помогло.
Сетин был непреклонен. Он ее выставил за дверь.
Да, он что-то выплатил ей, хотя она просила много больше. Помог ей основать свое дело. Даже оборудование завез и ничего не потребовал взамен. Но все это было ничтожно мало, скудно и смешно в сравнении с тем, что она могла бы иметь, прояви она хоть чуточку здравого ума и хитрости.
Ни того ни другого она в тот момент не имела. Это потом уже заматерела, потершись на светских тусовках. Но тогда была дура дурой. Не то что нынешняя сетинская женушка. Вот кто оказался умницей-разумницей. Вот у кого мозгов палата и выдержки столько же.
Он оставляет ее одну дома вечерами? Ну что ж, подумаешь! Он читает ей часами нотации? Ерунда! Он не пускает ее работать? А Саша знала, что Валерия просилась. Так что же, поработает в саду.
В саду Валерия не работала, об этом Александре тоже было известно. Но ей почему-то нравилось себя травить подобным образом, представляя, как ковыряет крохотной лопаточкой нынешняя сетинская жена клумбы с гортензиями. Как вытирает тыльной стороной ладони пот со лба, как заправляет рукой в грязной перчатке непослушные прядки под шелковую яркую косынку. И как спешит навстречу Виталику, когда тот возвращается из своей конторы, держа наперевес корзинку с…
Тьфу ты, чуть не подумала, что с ландышами. Это же совсем другая история. Это не про последнюю сетинскую жену, а про несчастную падчерицу, которую мачеха послала ночью в лес за цветами в дикий мороз.
Сетинская жена ничьей падчерицей не была. В лес ее никто не посылал ни в мороз, ни в зной, ни в дождь, ни в ветер. С корзинкой, полной нежного первоцвета, та не возвращалась и на шее у Виталика не повисала. Все меж ними было тихо, мирно и чинно. Что, собственно, и бесило Александру больше всего.
Неужели из-за денег так прогибается, кусала она губы, часами размышляя о более чем завидном положении своей последней соперницы. Любить-то она его не могла! Любить Сетина невозможно было в принципе. Почему тогда меж ними так все гладко-то? К какому такому соглашению им удалось прийти? Что сумела нащупать в нем Валерия, чего не обнаружили три предыдущих жены?
Ответа у Александры не было. Вернее, он был, и всегда один – все из-за денег. Меркантильной была Валерия эта, меркантильная и хитрая, потому и просидела на троне дольше незадачливых предшественниц.
А им вот хитрости не хватило…
Взяв двумя пальчиками тоненький кусочек сыра, Александра пригубила вино. Подумала, глотнула еще. Потом только заела сыром. Мельком посмотрела в телевизор, снова выпила. Поставила бокал на столик, взяла виноград. Потом перевела взгляд на телефонный аппарат и, позабыв о винограде, потянулась за трубкой.
Набрать Наташу не успела, та опередила.
– Привет, – поздоровалась с обычным томным вздохом, зашелестела чем-то, зашелестела, снова вздохнула и спросила: – Пьешь?
– Пью, – призналась Саша. – А ты?
– И я пью. Ты красное?
– Ага. – Саша проткнула острыми зубками виноградину, втянула с шумом брызнувший сок. – А ты, как всегда, коньяк?
– Коньяк. – Наташа опять вздохнула и пожаловалась: – А винограда нету. А у тебя, я знаю, всегда есть!
– А почему у тебя нет? У тебя же всегда горы фруктов были, Наташа!
Саша заволновалась. Прежде Наташкин роман с дядечкой – так она называла престарелого любовника своей бывшей соперницы, игнорируя заезженное «папик», – ее жутко раздражал.
Ну как же, одной Наташке из них троих удалось так удачно пристроиться. Машка окончательно опустилась и, кажется, бесповоротно. Пила и таскалась с кем ни попадя. От былой привлекательности ровным счетом ничего не осталось.
Самой Александре приходилось вкалывать с утра до поздней ночи.
Свое просиживание в директорском кресле она именовала только вкалыванием, и никак иначе. Пускай порой почти ничего не понимала и не старалась понять в цифрах, которыми жонглировала ее бухгалтерша. Хотя делала вид, что понимает, и пыталась даже спорить с ней. Пускай зевала часами, рассматривая свои ногти. Пускай накачивалась кофе до звона в ушах. И иногда даже днем заваливалась на свой диванчик, спрятанный от стороннего глаза в укромной нише.
Все равно она вкалывала, потому что ей необходимо было каждое утро подниматься по часам и самой готовить себе завтрак. Ей приходилось придерживаться распорядка дня. А это уже режим! А где режим, там и вкалывание.
Получалось, что Наташка одна из всех бывших сетинских жен ухватила фарт за хвост. Поначалу – да, раздражал этот фактор, завидовала даже. Но после той памятной встречи с Машкой в кафешке с грубыми пластиковыми столами и стульями, липкими блинами и кислой сметаной это Александру не могло не вдохновлять.
Да, они послали Машку куда подальше с ее страшными намеками и откровенными призывами к преступным деяниям. Да, они фыркнули, поднялись и ушли, гордо неся перед собой свою честь, достоинство и неподкупность. Да, потом даже посмеялись надо всем тем, что она говорила и предлагала, но…
Но забыть этого Александра не смогла.
Может, и правда говорил что-то подобное Сетин, а? Может, уже надоела ему за два года его безродная, безропотная жена? Может, приелась бессловесная преснятина? Может, он дейтвительно решится на то, чтобы попросить ее покинуть его дом? И тогда, устав от вечных поисков и притирок характеров, он вновь устремит свой взор назад? А там что?
А там, потирала руки Александра, – спившаяся Машка, пристроенная за обеспеченным дядечкой Наташка. И совершенно одинокая, ничем себя не запятнавшая, бывшая его первая и верная жена Александра. Так что шанс у нее был, хотя и призрачный весьма.
И тут вдруг звонит пристроенная по всем правилам Наташа, уставшая копошиться в роскоши, и вещает печальным голосом, что ей нечем закусить коньяк.
Что за дела, блин?! Что, даже ломтика лимона нет в ее огромном, как шкаф, холодильнике?!
– Были, Саш, были горы фруктов, теперь нет. – Наташа вздохнула уже с явной слезой.
– А куда же твой дядечка смотрит? – возмутилась Александра, едва не подавившись виноградной косточкой. – Он же всегда перед уходом твои полки проверял! Что случилось, Наташа?!
– Случилось. Ты права, случилось! – Наташа захныкала. – Мы расстались, Сашенька!
– Как это расстались? – не поверила Саша, противное подозрение черным пятном вползло в душу, все там сразу перепачкав.
Мудрит Наташка! Точно мудрит! Только прознала про сетинское заявление, как тут же наверняка наладила своего дядечку восвояси. Оно и понятно. Кому же охота ковыряться в складках морщин престарелого дядечки, каким бы обеспеченным тот ни был, если на горизонте вновь забрезжил силуэт Сетина Виталия Станиславовича.
Чего греха таить, все они в начале семейной жизни с ним были влюблены в него как кошки. Все, без исключения: и Сашка, и Машка, и Наташка. Наташка – так, кажется, больше остальных, потому что моложе всех была на тот момент. И если у Саши какие-то сомнения ковырялись в душе, то Наташка ухнулась в брак с Сетиным, как полоумный в омут.
– Как это расстались? – стараясь придать голосу ленивое равнодушие, переспросила Александра.
– Не стремись походить на Виталика, Саня, – попеняла ей тут же за ее попытку воссоздать тон Сетина Наташа. – У тебя это плохо выходит.
– Это ты о чем? – неумело рассмеялась Саша, хотя рычать уже хотелось.
– Это я о том, что ты мгновенно переполошилась, узнав о нашем разрыве. И хотя стараешься говорить равнодушно, как Виталик, – сделала нажим на имени бывшего мужа бывшая соперница, – у тебя ничего не выходит. Ты злишься!
– С чего ты взяла! – взбесилась Александра, решив стоять до победного. – Чего мне-то злиться из-за твоего разрыва с дядечкой? Это тебе надо злиться, потому что у тебя винограда теперь нету. Я-то его сейчас как раз ем.
– Ты злишься, – начала немедленно пояснять Наташа, будто и не слышала всего того, что только что сказала Александра, – потому что боишься меня в роли соперницы.
– Я?! Тебя?! Сдурела, что ли?!
Обидеться ей удалось совершенно неподдельно. Но только потому, что ее так точно раскусили. Вот поди ж ты, самая молодая из всех троих Наташа, а проницательности ей не занимать.
– Ничего я не сдурела, Саш. – Наташа вздохнула. – И не пытайся меня убедить, что ты не думала над Машкиными словами.
– Какими словами? – Она поперхнулась вином, которое уже принялась пить без церемоний, огромными глотками.
– Какими словами! – передразнила ее Наташа. – Хватит, Саш! А то обижусь, так и знай… И ты, и я, мы обе думали над тем, что рассказала нам Маша. О том, что Сетин заявил в кругу своих близких друзей.
– Наташа, ты совсем с ума сошла! – фыркнула Саша, теперь, когда хмельно зашумело в голове, притворяться стало гораздо проще. – Какой Сетин?! В кругу каких друзей?! О чем заявил?! Ты что же, поверила в это, в самом деле?!
– А ты нет? – Кажется, Наташа прониклась ее искренностью, потому что голос ее разочарованно дрогнул. – Думаешь, соврала?
– Соврала не соврала, какая нам с тобой разница? Может, он и брякнул спьяну что-нибудь, кто-то приукрасил, Машке донес, она тоже прибавила что-нибудь, вот и…
– Ладно тебе, Саш, ерунду пороть. – Голос Наташи снова окреп уверенностью. – Во-первых, Сетин никогда не напивается, ты это знаешь. Во-вторых, он запросто мог такое ляпнуть.
– С чего это? – насторожилась Саша, выливая остатки вина из бутылки в бокал.
Она тоже никогда не напивалась, как и Сетин. Тем более в одиночестве, когда одиночество было таким вот домашним, а не случалось принародно за ресторанным столиком или барной стойкой, где его запросто мог скрасить кто-нибудь. Там лишние сто граммов вполне могли быть оправданными. Но сегодня был особый случай. Сегодня она перенервничала.
– Я знаю, что он мог такое ляпнуть, Саш, – упрямо повторила Наташа.
– С чего, спрашиваю, ты делаешь такие выводы?
– Не забывай, что я была последней его женой.
– Он до сих пор при жене! – поддела ее Саша.
– Ну… Я имею в виду, что последней из нас. Не цепляйся, а то трубку брошу! – пригрозила Наташа.
– Ладно, не буду, а ты не тяни. Говори внятно и быстро.
Краешек бокала легонько стукнул по зубам, сделалось неприятно, будто у нее и в самом деле от азарта руки тряслись.
Нет, ну какой азарт, какой азарт-то?! Она же не на охоте. А Сетин не дичь.
– Так вот, уже при мне он не раз говорил, что устал жить в вечном поиске. Что хочет покоя в доме, стабильности и все такое, – осторожно начала говорить Наташа, явно боясь сболтнуть лишнего. Потом запнулась ненадолго, подумала и все же призналась: – И про детей говорил что-то, Саш.
– Да?! И что же?
– Я плохо вслушивалась. Поскольку, сама понимаешь, эта тема не для меня.
– Можно подумать, для меня! – возмущенно фыркнула Александра. – Я вам еще в кафе сказала, что ни за что не стану рожать от Сетина, какими бы благами он меня ни осыпал.
И снова зубам стало больно от легонького удара стеклянным краешком.
А ведь родит! И еще как родит! И рожать станет каждый год, если ему того захочется! Ведь думала и об этом тоже, почти каждый день думала. И живот свой загорелый и плоский поглаживала, не востребованный пока истинным женским предназначением. И думала при этом, что запросто пожертвовать готова гладкой нежной кожей, если на то будет воля божья и Сетина. И пускай поправится, и оплывет, и грудь пускай ощетинится вздувшимися от молока сосками. Лишь бы Сетин взял ее снова в жены и признал за ней право рожать ему детей. Лишь бы это случилось все, а уж она готова жертвовать.
– Станешь, Саша, – с напором произнесла Наташа.
– Что?! – не поверила она своим ушам. – Что ты только что сказала?!
– Я сказала, что ты станешь рожать, если он того захочет. И я первая у тебя в ногах стану валяться, поняла!
– Нет, не поняла.
Александра и впрямь запуталась.
Когда узнала от Наташи, что та рассталась со своим дядечкой, то заподозрила ее тут же в том, что она стремится опередить их всех. Преимущества-то у нее были, чего уж. И вдруг бывшая соперница заявляет ей такое!..
– Если Сетин захочет от кого-то из нас ребенка, – выразительно, почти по слогам, начала Наташа свое объяснение, – то ты должна будешь ему родить, Саш. Ты, и только ты!
– Почему я? – удивилась Александра. – Почему не…
Наташа детей иметь не могла. Оставалась Машка.
– Потому что я ей не верю.
– Машке?
– Машке, Машке! Она поселится рядом с Виталиком, родит ему деток, а про нас забудет через минуту. Разве не так, Саш? Она же… Она же совсем другая. Она отличная от нас.
Машка и впрямь отличалась от них чрезвычайной беспринципностью. Опуститься до тривиального романа с собственным водителем, имея при этом такого мужа, как Виталик, могла только законченная дура. И что бы там она ни болтала про страсть, захватившую их обоих, какие бы объяснения ни плела, захлебываясь от слез в их присутствии, Саша с Наташей ей не верили и понять ее никак не могли.
– Ну да, она немного… немного не такая, – закивала Саша, будто Наташа могла ее видеть сейчас.
– Да, – обрадовалась обретенному взаимопониманию между ними Наташа. – И не немного, Саша! Не немного! Она ведь… Она ведь запросто может забеременеть от какого-нибудь проходимца, а потом заявить, что это ребенок Виталика.
– Может, – не могла не согласиться Саша. – И что предлагаешь?
– Я?.. Я предлагаю… – Наташа тяжело вздохнула, снова чем-то зашуршав, как в самом начале разговора.
– Чем ты там шуршишь, не пойму? – разлюбопытничалась Саша.
– Конфеты ем. Надо же чем-то коньяк закусывать, – нехотя призналась бывшая соперница. – Фруктов же нет!
– Смотри, талия поплывет с этих конфет. Как станешь Сетина заново пленять?
– Я и не стану его пленять. Собственно, поэтому я и звоню тебе.
– Почему поэтому?
– Потому что этим займешься ты, Саша.
– Я?!
Александра прикрыла расползающийся в радостной улыбке рот ладошкой. То, что Наташа добровольно сдавала свои позиции, было замечательно. Машкин вариант заведомо проигрышный. Наташа единственная, кто была серьезной соперницей. А она вот так запросто уступала ей свое место.
– Ты, ты, Саша, – она вздохнула со слезой. – Я не смогу родить, а ты сможешь. А он хочет ребенка, я помню, он говорил об этом. Ну начну я с ним жить заново при хорошем раскладе, Саш, а дальше что?
– Что?
– А дальше он детей захочет. И снова захочет меня поменять на какую-нибудь Леру. Нет уж, хватит. Больше мы его упускать не станем. Так ведь? Если не я, то только ты. Машка не в счет, сама понимаешь. Так что…
– Наташа, Наташа, постой! – Александра вдруг затрясла головой, вспомнив о самом главном. – Но ведь мы не знаем наверняка, говорил ли он в самом деле об этом! И опять же эта его Валерия. С ней-то что делать?!
– Что с ней делать, решим после того, как прощупаем Сетина, – деловито пояснила Наташа, разворачивая с диким шуршанием очередную конфету, будто фантик стеклянным был. – Это я беру на себя. Послезавтра вечеринка одна намечается. Ты приглашена?
О вечеринке в доме губернатора Александра была наслышана. У нее в салоне запись за неделю осуществлялась местными красавицами. Но ее туда не пригласили. То ли позабыли, то ли сочли недостойной. И она проревела целый вечер два дня назад, вспоминая, как пачками отправляла приглашения в мусорку, когда была еще сетинской женой. Тогда не могла ходить, потому что ему вечно бывало некогда, теперь…
– Да, пригласили, – соврала она тут же, – но я решила не ходить. Там Тополев будет наверняка. А он так меня достал в последний раз, что лучше уж я дома пересижу.
– Хорошо, – не поверив ни единому слову, закивала Наталья. – Сетин там будет непременно.
– А его Лера?
– Вряд ли. Она столь скучные мероприятия не посещает.
– Или он ее не берет, – подхватила Саша. – Может ведь такое быть, раз он зовет ее так же, как и нас – «дорогая»?
– Да все может быть, Саш, все! Надо не сидеть сложа руки, а действовать. Правильно? – И тут же сама себе ответила: – Правильно. Сначала мы с тобой удостоверимся в его намерениях, а потом уж… А потом уж станем решать, что с этой красавицей делать.
– Ты это, Наташ, смотри только глупостей не натвори.
– А ты что подразумеваешь, говоря о глупостях, а, дорогая? – замурлыкала Наташа и тут же рассмеялась. – Нет уж, в постель я его не потащу, будь уверена. Мне его надо тебе вернуть, а потом крестной матерью вашего первенца заделаться. А ты… Ты ведь меня не кинешь, Саш? Нет?
– Нет, – твердо пообещала она, и, поболтав еще пару минут о пустяках, они распрощались.
Кинешь не кинешь! Какие-то глупости говорит. Если посмотреть серьезно на все, о чем они сейчас говорили, то бредом все и покажется. Две бывших жены мечтают о том, чтобы вернуть одной из них бывшего мужа. При этом другая надеется на солидное вознаграждение и не менее солидное ежемесячное содержание. И вот, все это благополучно распланировав, они как-то позабыли спросить у самого бывшего мужа: а согласен ли, а захочет ли? Жить с одной из них и содержать сразу обеих? Так еще и третья бывшая жена имеется, которая тоже надеждой живет. И четвертая жена, пока не бывшая. С ней-то что? Ее-то куда?
Бред, да и только!
Саша выбралась из кресла. С сожалением посмотрела на пустую бутылку. Не надо было столько пить, нельзя. Сразу голова тяжелой делается. И мысли в ней под стать. Нехорошие, злые, некрасивые мысли.
Разве стала бы она, к примеру, на трезвую голову думать о Наташе как о безнравственной авантюристке? Нет, не стала бы. А она теперь вот именно так о ней и думает. Стала бы проклинать Машку за то, что та внесла в их души смуту такую? Ни за что не прокляла бы, грех потому что. А теперь вот, бредя шаткой походкой в кухню, клянет. И страх какой-то мерзкий и ползучий в душу крадется.
А вдруг вся эта гадкая затея не доведет их до добра? Вдруг кто-то из них пострадает? И самое главное: с Леркой-то, с Леркой что делать?! Ее-то куда девать? Она вряд ли добровольно захочет расстаться с милым уютным гнездом, которое второй год вьет для себя и для Сетина.
– Бред! – пробормотала Саша вполголоса и вдруг со злостью швырнула хрупкий бокал в раковину.
Он разлетелся вдребезги. Саша принялась сгребать осколки в кучку, тут же поранила палец. Кровь закапала столешницу, попала на подол туники, тут же просочилась сквозь салфетку, которой Саша попыталась перехватить порез.
– Да что же это такое, а?! – возмутилась она собственной неуклюжести.
Тут же заспешила, услышав звонок домофона, салфетку бросила на пол, оторвала бумажное полотенце, им перебинтовала палец. Побежала к двери.
– Кто там? – запыхавшись, спросила она в трубку домофона.
– Я, я, чего кричишь-то? Гонится за тобой, что ли, кто? – поздний гость захихикал. – Впустишь или как?
– Почему сегодня?! Почему так поздно?! – возмутилась Саша, вспоминая, какой сегодня день недели.
– А соскучиться разве грех?
– Нет, но… – Она с сожалением глянула на выпачканный кровью подол туники. – Я не готова!
– Ладно тебе, Саша. – В самое ухо тяжело и протяжно вздохнули. – Давай без церемоний. Не чужие мы друг другу, чтобы так вот заморачиваться. Открывай, что ли!
– Ладно, входи, – она ткнула пальцем в кнопку. – Только учти, недолго. Мне этих разговоров в прошлый раз хватило. Входи…