Сетин вышел на ступеньки офиса, распахнул пиджак и какое-то время смотрел в нахмуренное небо.
И чего все облаками затянуло? С утра солнышко в окнах играло, обещало погоду, а тут того и гляди дождь пойдет. Он планировал сегодня с Леркой на пруд сходить, погулять, поговорить. На поваленном дереве можно было бы посидеть, помечтать о чем-нибудь.
Про поваленное дерево никто не знал. Это была крохотная сетинская тайна. Он ее немного стыдился, потому никому и не рассказывал. Вроде ничего такого, а оголяться как-то ни перед кем не хотелось, вот и молчал. А когда удавалось, сбегал туда.
Дерево повалило грозой лет шесть назад. Оно было большим и крепким, казалось, стоять будет вечно, а оно вдруг упало, ухнув ветками в крапивные заросли. Ствол сломался у самого основания и зиял года два огромной рваной раной, а потом неожиданно снизу полезли молодые побеги. Они оплели место надлома плотным пологом, устремились ввысь, получился отличный шалаш. Сетин забирался туда, садился на усыхающий сломанный ствол, раздвигал ветки и смотрел на пруд, на лодки у берега, на людей, плескающихся чуть подальше, возле мостика.
Ему там так нравилось. Он даже начинал что-то насвистывать негромко. А пару раз поймал себя на том, что напевает. Неправильно, конечно, фальшиво, но напевал. Застань его кто за этим занятием, глаза бы вытаращил.
Разве не странно? Молодой, преуспевающий, вечно занятый то бизнесом, то женщинами прячется в кустах и песенки насвистывает или напевает?
Сашку, Машку и Наташку туда точно тащить не стоило. Стали бы ныть, стонать, то их комарье замучило, то ноготь сломался, то солнце печет, то кусты по ногам хлещут. И на него стали бы смотреть с мерзким сучьим интересом.
А что это за блажь их муженьку в голову полезла такая? Чего он в эти кусты, по какой такой нужде таскается, и их вот теперь потащил? Уж не извращением ли каким тайным страдает? В собственном саду деревьев видимо-невидимо, растительности заморской, не на рубли купленной, а он на берег пруда в заросли крапивные сбегает.
Это все было не для них. Это было только его местом, его тайной, хотя он ее и стыдился немного.
А вот Лерке захотелось вдруг показать, и именно сегодня. Солнце с утра так палило, казалось, вечер будет дивным – тихим, спокойным, умиротворяющим. Захотелось провести его с ней вдвоем. Чтобы никто не мешал. Никто и ничто, даже собственные стены, которые он призывал ее ценить за роскошь.
С утра они что-то не то говорили друг другу. Вернее, снова он говорил, а она слушала вполуха и настырно ему возражала, не открывая рта.
Сетин улыбнулся, вспомнив бунтарские глаза своей последней жены – Валерии. Он, наверное, из-за этих ее глаз на ней и женился. Как заглянул в них однажды, так и оторваться не смог. Потом уже узнал всю ее, и привязался, а поначалу глаза ее его пленили.
Так о чем это он? Ах да, о сегодняшнем утре. Она снова слушала его бредни, снова бунтовала и ненавидела его молча. Он бы на ее месте давно в него тарелкой запустил, а она терпит. Интересно, как надолго ее хватит? И главное, что не давало ему покоя и из-за чего он изводил ее регулярно, – почему она терпит?!
Они составили брачный контракт, существовала еще между ними и устная договоренность о том, что они все должны решать только цивилизованно. Никакого ора, никаких быдловских семейных сцен, разумеется, никаких измен, этого Сетин не терпел и сам не допускал никаких вольностей на стороне. Все должно быть чинно, мирно и спокойно.
– Даже если я захочу сказать вам… тебе… – она поначалу все время называла его на «вы», пыталась поправиться, путалась, краснела, смущалась. – Даже если я захочу сказать тебе, что ты последний гад?! Я должна буду сказать это нежным голосом?
На последней фразе она аж засипела от удивления. А ее глаза… Ее глаза так бесились, так негодовали.
– Ты не можешь мне сказать этого, дорогая, – спокойно парировал тогда Сетин.
– Почему? Почему?!
– Потому что ты не имеешь на это права, – и уставился на нее, внимательно рассматривая.
Она, бедная, так растерялась, что не нашлась что ответить. Длинные ресницы метались вверх-вниз, вверх-вниз, пальцы сплелись на коленках. И она не смотрела на него теперь. А ему надо было, чтобы смотрела. Он же провоцировал ее и наблюдал, провоцируя. И ему очень важно это было. Важно наблюдать, важно знать, что она думает, что чувствует сейчас. А узнать это он мог, лишь глядя в ее глаза. Они у нее не могли лгать. Пока не могли.
А она на него не смотрела!
– Я имею на это право, а ты нет, – проговорил он с нажимом, будто нож в колотой ране проворачивал. И добавил: – Мы же договорились, кажется, раз и навсегда! Тебе непонятно?
– Понятно, – кивнула Лера и посмотрела на него совершенно несчастными, полными слез глазами. – Понятно – я гадина, а ты гадом быть не можешь. Правильно?
Слезы все же пролились. Ее глаза не смогли справиться и вместить столько обиды.
Лерка в тот момент была по-настоящему несчастной, и не будь он Сетиным Виталием Станиславовичем, он бы схватил ее, прижал к себе и наговорил бы много славного и хорошего. И примирение бы состоялось, бурно завершившись в постели. Но…
Но он был Сетиным Виталием Станиславовичем, сорока лет от роду, в меру жестоким, в меру расчетливым, немного хамоватым, если это требовалось, и до безобразия осторожным. И еще у него до Лерки были Сашка, Машка и Наташка, которым тоже хотелось верить и на которых тоже хотелось рассчитывать и надеяться. Но они подвели его. Не оправдали. Не создали и не уберегли того счастья, на которое он надеялся с ними. Не от скуки же он женился каждый раз, в самом деле! Нет! Он тщательно присматривался, выбирал, встречался со светскими свахами, просматривал фотографии. Узнавал о родственниках и все такое. И все равно ничего не выходило. А с Леркой…
С ней он странно встретился, странно познакомился, странно женился на ней и так же странно они теперь живут бок о бок уже два года.
Он провоцировал и наблюдал.
Она молча бунтовала и терпела.
ПОЧЕМУ ОНА ЭТО ДЕЛАЛА?
У него было несколько вариантов ответов.
Первый, и конечно же самый распространенный, не он его придумал: она это делает из-за денег. Ей понравилось жить богато, потому она и терпит.
Второй вариант: Лерка старательно – а она вообще была очень старательной и исполнительной особой – выполняет условия брачного контракта. Там был пунктик, один среди многих прочих, что если они проживут в браке десять лет, то треть состояния Сетина Виталия Станиславовича перейдет его законной супруге. Вот, может, поэтому она так старалась? Так это тоже из-за денег, получается.
Третий вариант: ей не хотелось возвращаться в свою городскую квартиру в многоэтажке. Район был отвратительным, на его взгляд. Соседи все сплошь склочники и жлобы. Одна бабка, помнится, Лерка рассказывала, не раз участкового вызывала и жаловалась на то, что молодая соседка шумит и мешает ей днем(!) укладывать внука. Как могла Лерка днем шуметь, работая на другом конце города, было непонятно многим, включая участкового, но бабка продолжала жаловаться.
Итак, третий вариант – из-за соседей и промышленного загазованного района. Но этот вариант сам Сетин оценивал на слабую троечку.
Были еще четвертый и пятый варианты про возможных подруг, которые начнут злорадствовать и фальшиво сюсюкать, утешая, если Лерка сбежит от богатого мужа и снова поселится на своих сорока пяти квадратных метрах. Еще могла быть какая-нибудь тайная старая связь с человеком, от которого она и укрылась за высоким забором сетинского дома.
А еще…
Еще имелся самый последний и самый безнадежный вариант у Сетина. О нем он думал на все лады, когда сидел на поваленном стволе дерева и смотрел сквозь листья на зарастающий осокой пруд. Это ведь был и самый желанный вариант для него, потому-то и верить в него было очень трудно.
А вдруг она его любит?! Вдруг любит его – такого вот отвратительного – и терпит поэтому? Может быть такое в принципе?
– Нет, – ответил сам себе Сетин, медленно спускаясь по офисным ступенькам к машине. – Такого быть не может.
Она не могла его любить. Вернее, не могла любить в нем человека. Почему? Да потому, что он еще ни разу не повел себя по-человечески с ней. Тираном был – да. Еще наставником, постоянно читающим ей нравоучения. Хозяином, повелевающим и строгим. Но ни разу не был с ней просто человеком. Разве могла она полюбить его такого? Нет. И рассмотреть в нем не могла ничего за всем тем, чем он от нее прикрывался – строгостью, занудством, недоверием.
– Она не любит тебя, Сетин, – сказал сам себе Сетин, поворачивая под нужным углом зеркало заднего вида, чтобы видеть себя. – И не надейся!