Несмотря на погожий теплый день, обитатели деревни не спешили покидать домов. Изредка только какая-нибудь детская мордашка мелькала в дверях, но испугано убиралась прочь, стоило пришельцу посмотреть туда. Шэйрад привык. Страх был его проклятьем, но одновременно и свидетельствовал о его репутации. Чем больше тебя боятся, тем лучше ты делаешь свою работу.
К несчастью, оборотням, вампирам, гулям, мантикорам, василискам и прочим тварям страх свойственен не был.
Шэйрад остановил коня перед преградившей дорогу местной милицией – горсткой тех же мужиков, которым выдали копья и кустарные, бездарно выкованные палаши. Было видно, что каждый из ополченцев просто-таки сгорает от желания оказаться как можно дальше от этого парня, одетого в кожаную куртку с торчащими наружу шипами, за спиной которого болтается чуть длинноватый для него полуторный меч с горящим в эфесе сапфиром. На ведомого в поводу ослика селяне вообще старались не смотреть. Некоторый опыт общения с угрюмым (а каким еще прикажете быть при такой профессии?) молодым человеком подсказывал – на спине ослика под толстой попоной не скрывается ничего хорошего. Очередное чудище, смотреть на которое – лишь желудок портить.
Сквозь отряд милиции протиснулся старейшина. Этот, в отличие от подчиненных, листом на ветру не трясся, хоть и смотрел исключительно под ноги каурой лошадке.
–С чем пожаловали, мэтр Шэйрад? Удачно ли было ваше путешествие?
Шэйрад выдержал театральную паузу, заставляя старосту понервничать, а ополченцев – основательно пропотеть.
–Мантикора, – проговорил наконец парень, прищурив глаза и постаравшись как можно циничнее ухмыльнуться, хотя недавнее свидание с полульвом-полускорпионом, в добавок наделенном крыльями к смеху не располагало, да и ребра еще болели (надо бы проверить, не приведи Тьма, переломала тварь кости!)
–Баттюшки. Ментихора. Творец защити…
–Творец как не знаю, а я защитил. В миле от плетней была. Так что, староста, раскошеливайся. Не то сам знаешь, – юноша выразительно потянулся к завязкам, стягивающим попону. Этот трюк он усвоил: в этой деревушке староста был на редкость жаден, поэтому Шэйрад старался всеми силами показать, что трофеи его живы-живехоньки. Для этого даже пришлось как-то тащить действительно живого арахна и отпускать его при всем честном народе, но блеф того стоил. Староста обозленного арахна помнил. И потянулся за мошной с золотыми, неровно обрезанными кругляшками. Шэйрад же демонстративно спешился, не спеша обнажил меч, давая зрителям из числа милиции и припавших к окнам селян получше рассмотреть клинок, и ткнул в и без того мертвую мантикору. Завязки, повинуясь безмолвному движению пальцев, распустились, и труп упал в пыль.
–Триста, – объявил Шэйрад, садясь на коня, – плюс обед, ужин, ночь в трактире и овес для лошади и осла.
Получив деньги, молодой человек направил коня к единственной в деревне корчме, где собралась добрая половина местных мужиков. Он ехал по улице, и все уступали дорогу, прижимались к стенам домов, падали в кучи нечистот, лишь бы держаться подальше от жуткого ворлока. Все, кроме маленькой девочки лет девяти-десяти. Она смело вышла на дорогу, протягивая ворлоку прошлогоднее яблоко, сохранившееся в леднике. С Шэйрада слетела маска холодного профессионала. Он протянул руку навстречу девочки. Еще чуть-чуть, и их пальцы встретились бы, но кто-то, видно, мать ребенка, схватила ее за подол и рванула к себе. Ничего, решил Шэйрад, пара материнских тумаков еще никого не убила, ведь не забьет же мать свое дитя до смерти.
В таверне, как всегда, никто не двинулся с места, чтобы уступить юноше место. Его лишь одарили испуганными взглядами, а корчмарь поспешил услать на кухню пригожих дочек, а к клиенту отправил служанку пострашней. Шэйрад высмотрел себе единственное свободное место за столом рядом с женщиной лет тридцати пяти, тоже пришедшей в деревню. Она сама показала на свободное место рядом с собой. Нехотя, Шэйрад сел.
–Только не надо снова начинать про грех убийства и прочую вашу друидскую муть, – предупредил он.
–Зато друидскую муть привечают везде, ворлок, а твое душегубство почитай и нигде. Кого изничтожил на сей раз?
–Мантикору. Скажешь, безобидное животное, редкий вид, интересная, как оно, тудация…
–Мутация, ворлок, мутация. Весь ум в меч вышел. Госпожа Тириэль учила…
–Я в курсе, чему учила эта эльфка, – рявкнул вдруг Шэйрад, – Из-за ее бреда моя работа упала в цене. Раньше друиды хотя бы держали свой язык за зубами, касательно монстров, а с приходом эльфки заговорили, мол, само уйдет, только прикормите малость мясцом бараньим. А я с голодухи пухни!
–Прости.
Повисла неприятная пауза, прерываемая только звуком опускающейся в суп ложки. Наконец, когда Шэйрад расправился с супом и приступил к баранине с картошкой, друидка спросила:
–Куда ты собираешься идти?
–Не важно. Дорог много, и на каждой я найду себе хлеб и ночлег.
Снова помолчали. На этот раз молчание вновь нарушила женщина:
–Я хотела спросить, почему ты перестал учиться врачеванию и занялся…этим?
Шэйрад отложил ложку и посмотрел на нее.
–Я узнал, что хотел, поэтому и ушел. Мой дед боролся с нечистью. Ну, в каком-то смысле, отец вообще сбежал в Вольную роту, с которой маршировал почти десяток лет, пока не открыл в себе Силу. У меня не было выхода. Вот так я и стал ворлоком, воином-колдуном, убийцей чудовищ и пугалом для детишек. Давай прекратим об этом.