Пятнадцать дней ворлок скитался по лесу, голыми руками отбиваясь от диких зверей. Однажды ему встретился арахнид, но, к счастью, не напал. Против гигантского паука с выломанной из ближайшего дерева дубиной и кое-как возвращающимися магическими силами не пойдешь.
Наконец, произошло то, чего Шэйрад долго ждал. В схваченный первыми утренними морозами ствол воткнулась белооперенная стрела – первое предупреждение.
–Я друг! – заорал ворлок, трясясь от холода, но продолжая перебирать ногами, – Свой! Не стреляйте! – ему казалось, что он кричит. Но на самом деле пересохшее без воды горло издавало лишь отдельные звуки, обветренные и потрескавшиеся губы открылись в немом крике.
Ударила вторая стрела. На сей раз древко хищно задрожало в земле, покрывшейся тонкой ледяной коркой – накануне прошел дождь, а ночью и утром ударил мороз.
–Sie est meallor! No’re gillyh! Por gezer! – и ворлок потерял сознание.
Очнулся он от мягкого влажного прикосновения к лицу. Резко приподнялся на локтях. Смывавшая запекшуюся кровь с лица юноши, эльфийка боязливо отдернула руки.
–Где я?
–Это не важно, – ответила не эльфийка, а устроившийся рядом с лежанкой Шэйрада эльф с огромными печальными голубыми глазами. Он стенгул нагайкой по голенищу сапога и продолжил, – Ты на передовой стоянке. Это все, что нужно знать. Кто ты?
Не осознав, что собеседник говорит на общем языке, Шэйрад попробовал построить более-менее связную фразу на эльфийском, но его прервали:
–Говори на общем. Наш диалект тебе все равно не известен, а от звуков Старшей речи мы уже почти отвыкли.
–Я Шэйрад. Ворлок. Уничтожаю чудовищ за деньги.
–Здесь нет чудовищ. А если и находятся, то мы сами с ними разбираемся.
–Я бежал от людей…меня захватили в бою…
– Человечьи дела нас мало волнуют. Мы подлечим твои раны, предоставим возможность отдохнуть, дадим коня, и ты покинешь лес.
–Я ранен?
–Волки попятнали тебя. Да и тот бой, в котором тебя захватили, не прошел даром.
Действительно, Шэйрад только сейчас заметил неглубокую резаную рану на боку.
–Сколько ты шел?
–Пятнадцать дней без еды, воды и сна. За мной может быть погоня.
–Это нас не волнует.
–А что вас волнует?
–Война с гномами Марук’Каама.
–Мне нужен меч.
–К сожалению, в оружии недостатка нет. Его держать все равно некому. Теперь спи. Отдыхай.
Когда Шэйрад достаточно окреп, чтобы сесть в седло, печальноглазый эльф вернулся снова. В руках он держал два свертка. Бросил юноше первый. Там оказалась шелковая сорочка, теплая куртка и серый плащ. Подождав, пока ворлок оденется, эльф положил в ноги кровати второй сверток. Развернул покрывающую его тряпицу. В свертке оказались простые кожаные ножны, обмотанные сверху шкурками каких-то мелких зверушек, с серповидным эльфийским гвихиром.
–Конь оседлан и ждет. Ты поедешь с закрытыми глазами до окраины наших владений. Я провожу тебя. Так приказано.
И снова дорога. Копыта подаренного эльфами гнедого стучат, сначала стучат по заиндевевшим листьям в лесу, затем выбивают дробь из камней большака. Как и раньше, ворлок один. Скачет галопом гнедой, стучат копыта, далеко разносится дробный перестук. Как и раньше, в тавернах и на постоялых дворах за общим столом всегда полно места, где бы ворлок не присел. Как и раньше, за спиной – меч, впереди – дорога. Только сейчас дорога определена. Ворлок едет домой. Туда, где осталась семья, где традиционно зимуют те, с кем бок обок он учился играть мечом, творить магию. И опять стучат конские копыта по большаку, опять ветер в лицо, опять бьются о спину ножны с мечом – единственным достоянием ворлока –, опять ветер бросает в лицо первые снежинки…
Уже виденного Инквизиторами в водах озера хутора он достиг, когда зима начала предъявлять свои права более активно. Тающее еще в полете крошево, больше похожее на особо холодный дождь, уступило место почти полноценному снегопаду. Тракт и окрестность занесло рыхлым снежком вперемешку с грязью.
Шэйрад бросил коня перед валяющимися на земле воротами, припорошенными белым. Предчувствуя недоброе, бросился во двор. И застыл, словно громом пораженный, не обращая внимание на то, что небеса разверзлись и извергают из себя настоящий снегопад. Тяжелое дыхание ворлока обращалось в пар. Он оглядывал то, что осталось от дома. Последнего, что объединяло его с нормальными людьми.
Несмотря на то, что прошло несколько суток, дня два, как оценил Шэйрад, смрад смерти и гниения никуда не делся. Он витал над хутором, смешиваясь с запахом гари и мокрых угольев. Стоявший холод, необыкновенный для первых дней зимы, сохранил тела от тления. Ворлок, не сдерживая горьких соленых слез, оставляющих холодящие дорожки на щеках, шел меж телами.
–Отец…Дед…Ян…Маллет…Гарад…, – шептал он, узнавая знакомые лица, – Все…все погибли…
Вопрос кто виноват не возникал, ответ на него Шэйрад получил брезгливо перевернув на спину носком сапога труп первого попавшегося гоблина. Внимательно осмотрел. Гоблины, как и орки, пользовались татуажем для распознавания своих. По истории Школы эти клановые знаки были Шэйраду знакомы. И он знал куда идти. В душе поднялось злое чувство. Чувство, сродни жажды. Но, в отличие от банальной жажды, оно отнюдь не удовлетворялось жбаном ледяной колодезной воды. Оно утолялось горячей кровью, и чем больше ее, крови, то есть, тем лучше.