Толчея на базарной площади Оштоша была невообразимая. Аромат фруктов перемешивался с запахом свежеструганных досок эшафота и незабываемым, зло щекочущим ноздри воина, запахом только что пролитой крови.
Несмотря на ещё раннее утро, стояла невыносимая жара. Белое солнце уже раскалило камень мостовой, и заставила пропотеть жителей города, собравшихся лицезреть смертную казнь проклятых пиратов.
Прикрыв лицо платком с благовонием, северянин протиснулся почти к ограждению, так близко, что мог разглядеть лицо осужденного.
На помосте стоял конунг. Князь северных земель. Даже сейчас, на коленях он сохранил величие воина и бесстрашие перед смертью.
Взревели медные тубы. Застучали барабаны. Гул толпы смолк. Затихли даже ишаки и мулы в стойлах у прилавков.
– Последнее слово, презренный, – рявкнул Юсуфбей, владыка города, в зеленом атласном халате, подпоясанном дорогим ремнем с золотыми бляхами и широкой саблей.
Конунг лишь смачно сплюнул и одарил Бая презрительным взглядом.
Несколько воинов натянули веревки, сгибая вождя северян в три погибели и прижимая его голову к огромному пню, служившему плахой. Свистнул ятаган, рассекая воздух и плоть. Светловолосая голова с глухим стуком упала в корзину.
Берсерк лишь стиснул зубы, реагируя на гибель конунга. Ему пора было уходить. Он увидел всё, за чем пришел на базар, и оставаться тут дальше не было смысла. Да, и сутулиться и горбиться, скрывая свой гигантский рост и могучее телосложение, становилось всё невыносимее из-за клокотавшей в душе злобы и бессилия.
Расталкивая незадачливых дехкан, радующихся смерти вождя северных пиратов, Норман поспешил с площади, мысленно клянясь отомстить за смерть своего предводителя.
Он клялся и повелителю огня и именем Безликой, которую почитали в этих жарких как пекло Ада землях.
Скупая слеза, исчезла в косматой светлой бороде северянина.
– Они заплатят, за всё заплатят, – словно молитву шептал воин, но едва он прошел мясные ряды его взгляд уловил до боли знакомый силуэт.
«Это она», – мелькнуло в голове. Берсерк окрикнул девушку по имени, и она обернулась.
– Живой… – практически беззвучно прошептала восточная красавица, и на ее глазах блеснули слезы то ли от радости, то ли от печали.
– Живой. Моя за твой приехать, – прошептал северянин на наречии султаната.