Плющ, бурьян и лесной молодняк так и не смогли скрыть пожарище. Чёрные балки торчали из зарослей, словно гниющие кости какого-то гигантского чудища.
Похоже было, что огонь отбушевал здесь, самое меньшее, десять лет назад.
–Индейцы? – спросил я, осматривая местность.
–Сам как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Боунз.
Загон для лошадей и прочие пристройки, хотя и обветшавшие, по-прежнему стояли на своих местах. Уцелела и хижина, стоявшая чуть в стороне на пригорке.
–Индейцы сожгли бы всё, – сказал я.
–Я подумал так же, – согласился Боунз. – Здесь поработали белые. И готов поставить последний доллар на то, что это были роксделльцы. Поджарили неугодную семейку и постарались навсегда забыть не только её, но и название лощины.
Я поёжился. Мне много чего доводилось повидать в жизни, и сделать немало такого, от чего бросило бы в дрожь обычного человека. Но некоторые формы жестокости были мне непонятны и по-своему страшили.
Как люди – мирные, искренне бледнеющие при рассказах о проделках людей вроде меня! – способны со свистом и улюлюканьем провожать кого-то на виселицу?
Или как здесь: обложить сеном чей-то дом, подпалить и стоять вокруг, слушая, как вопят внутри сгорающие заживо люди?
Я всегда так рассуждал: хочешь чьей-то смерти – бери кольт и стреляй, а не прячься за спины соседей. И, во всяком случае, потом не строй из себя праведника.
Как-то давно я поделился этими мыслями с Боунзом, и он сказал мне, что моя ненависть к «мирным людям» – не более, чем попытка самооправдания.
–Ты убиваешь их – и нарочно ищешь в них недостатки, чтобы успокоиться свою совесть, доказать себе, что так и надо, что они на самом деле получают по заслугам. Это твоя слабость. Хочешь стать хорошим стрелком – избавляйся от неё.
–Но разве я не прав? Разве это не худшая ложь – осуждать насилие, а самим бить исподтишка, терзать толпой?
Мне едва перевалило за шестнадцать, когда я задавал эти вопросы.
Боунз отвечал с усмешкой:
–Это ханжество. Такое же самооправдание. Так что, будь любезен, не уподобляйся им, у меня нет желания путешествовать бок о бок с ханжой. Запомни несколько верных правил, которые всё расставят в твоей голове по местам. Перво-наперво, возьми свою совесть, зашвырни подальше и никогда не подбирай. Толку от неё никакого, одна помеха. Во-вторых, зашвырни подальше мысли о правде и лжи. Это лишь слова. Правду говорят, когда это выгодно, ложь говорят, когда невыгодна правда. Пойми, что кому выгодно, и никогда не будешь ломать голову над тем, правду тебе говорят или ложь.
–Что ещё нужно зашвырнуть подальше? – хмуро поинтересовался я.
–И никогда не подбирать, – добавил Боунз. – Да всю прочую чушь, всё, что не связано с выгодой. Например, мысли о том, кто прав, а кто виноват. Все в чём-то виноваты, правых нет, только и это неважно. На свете все без исключения лживы, все подлы и никто никогда не получает того, что заслужил. Получают только то, до чего дотянулись руки. Или – если говорить о чём-нибудь неприятном – получают то, от чего не смогли отбиться. Иди своей дорогой и не думай о постороннем.
–Но моя дорога когда-нибудь приведёт к Гэллоуэям, – сказал я тогда. – Я хочу, чтобы они получили то, что заслужили.
–Твоё желание – это твоё желание. Но, чего бы, на твой взгляд, ни заслужили Гэллоуэи, получат они только то, от чего не смогут отбиться, и ни на гран больше, – пожал плечами Боунз. – А мысли о справедливости советую зашвырнуть подальше…
–И никогда не подбирать?
–И никогда не побирать.
Он убедил меня. Мысль о том, что, обвиняя в чём-то других, я становлюсь ханжой, отрезвила меня. Но мальчишеские вопросы не исчезли подчистую, затаились где-то в глубине души. Вид пожарища вновь воскресил их.
А вот Боунза жутковатое зрелище, кажется, бодрило!
–Вот и наша надежда, – объявил он и снизошёл до объяснений.
Туманная Лощина тянулась с севера на юг не меньше, чем на четыре мили. Она изгибалась полумесяцем, и северный конец её смотрел на запад. Понятное дело, там нас должны были ждать в первую очередь, ведь именно в западном направлении мы скрылись из Роксделла.
Но рассчитывать на то, что два других выхода не караулятся, не приходилось.
Глядя на солнце (было уже часов пять вечера), Боунз сказал:
–У них вдоволь времени, чтобы привести из Роксделла подмогу. Но прочесать лощину до ночи им никак не успеть. А ночью они сюда не сунутся.
–Почему ты в этом уверен?
–Я исходил эту лощину вдоль и поперёк. Как чувствовал, что она нам понадобится. Здесь нет ни единого следа. Понимаешь? Люди по-настоящему боятся этого места. Уверен, тут дело не только в нечистой совести роксделльцев. Они наверняка запугали себя какими-нибудь колдовскими бреднями. Нет, ночью сюда никто не сунется. Они будут караулить выходы из лощины, но искать нас начнут не раньше утра.
–И что мы будем делать?
–Отдыхать. Будем спать по очереди – на случай, если подкрепление придёт раньше, чем я думаю, и они рискнут войти в лощину до темноты. Потом ещё половину ночи можно отдыхать. А под утро нанесём удар.
Звучало это всё, на мой взгляд, не слишком обнадёживающе.
–У каждого выхода будет по полдюжины человек, а сейчас – только по одному, – заметил я.
–Сейчас, при свете, мы – лёгкие мишени для засевшего в засаде стрелка. А стрелки нас ждут вполне приличные. Что Нэд, что шериф способны уложить нас обоих исподтишка раньше, чем мы их заметим. Иное дело ночью. Нашими союзниками будут туман, темнота и страх. А это надёжные союзники, уж ты мне поверь.
–Ладно, Джефф, я тебе верю, – вздохнул я. – Чёрт меня побери, если я понимаю, как работает твоя голова, но она редко нас подводила. А что насчёт тех опасностей, которых опасаются роксделльцы? Ты не думаешь, что они могут угрожать и нам?
–Ты боишься привидений, Джей Би? – спросил Боунз таким тоном, словно намеревался услышать что-то для себя новое.
–Мы вместе уже семь лет, – напомнил я. – Ты лучше меня можешь ответить на этот вопрос.
–Осматривая Туманную Лощину, я провёл в ней, общим счётом, день, ночь и ещё половину дня. Как видишь, ничто не изменило моего отношения к призракам. А если даже они здесь и водятся, то наверняка примут нашу сторону, потому что в их смерти виноваты не мы, а роксделльцы! Идём…
Держа лошадь под уздцы, он зашагал прямо к пожарищу. Я оглянулся на хижину, удивившись, что Боунз её проигнорировал. Лучшего места, чтобы обозревать окрестности, невозможно было придумать.
Боунз проследил за моим взглядом и усмехнулся.
–Какое самое важное правило на тропе войны? – спросил он.
–Никогда не делай то, чего ждёт от тебя враг!
Я дал наизусть вызубренный ответ – и только теперь понял, что хижина не только отличный наблюдательный пункт, но и смертельная ловушка в случае окружения. Если роксделльцы отважатся войти в лощину до заката, мы окажемся там в западне.
По ту сторону пожарища, футах в ста от чёрных костей погибшего дома, Боунз присмотрел распадок. В нём мы привязали лошадь, дав ей, наконец, отдохнуть от груза, седла и подпруги.
–Огонь всё же лучше не разжигать, – вздохнул Боунз, открывая мешок с припасами. – Ничего, нам не привыкать питаться солониной…
Однако мне пришла в голову другая идея.
–На тропе войны есть одна немаловажное правило, – напомнил я.
–Ну-ка, удиви меня!
–Не делая того, что ждёт от тебя враг, постарайся всё же убедить его в том, что ты делаешь именно то, чего он ждёт!
В хижине, на удивление, отлично сохранилась вся обстановка. Поджигатели ограничились тем, что повыбивали окна камнями. Покрытая толстым слоем пыли утварь стояла на своих местах. Можно было без труда определить, что в ту роковую ночь живший здесь слуга уже отужинал и сложил грязную посуду в лохань для мытья. Потом, по всей видимости, он выбежал наружу, услышав чужие голоса, и там нашёл свою – полагаю, весьма незавидную – судьбу.
Крыша прохудилась, и постель превратилась в груду гнилого тряпья. А вот запас хорошо высушенных дров не весь рассыпался в труху. Дымоход очага, конечно, засорился, но я быстро прочистил его.
Потом приготовил горячий ужин и сварил кофе. Боунз следил за окрестностями. Покончив с едой, мы укрылись рядом с лошадью. Напоследок я ещё подбросил топлива в очаг, на сей раз не пренебрегая и трухлятиной, так что дым из трубы ещё долго «выдавал наше присутствие».
Боунз лёг спать, завернувшись в одеяло. Солнце клонилось к закату. Преследователи так и не появились.
Думая о них, я всё меньше верил в безумный замысел Боунза. Возможно, следовало припрятать золото и, бросив лошадь, выбраться из лощины пешком. На своих двоих мы бы преодолели крутые склоны далеко от тех мест, где преследователи ждали нашего появления.
Но предлагать эту идею я не стал. Наверняка Боунз скажет, что потом нам не удастся вернуться за золотом. И, если поразмыслить, будет прав.
После резни на ранчо Гэллоуэев можно рассчитывать уберечь шеи от петли, только отгородившись от Роксделла границами двух-трёх штатов.
Причём желательно, чтобы один из штатов был мексиканским.
Чтобы отвлечься от невесёлых дум, я перевёл взгляд на чёрный остов сгоревшего дома.
Кто в нём обитал? Чем заслужил жестокую расправу?
На ум поневоле шли мысли о колдовстве. Страха они не внушали. Древние проклятия, индейская магия, ведьмовство, нашедшее в Новом Свете спасение от преследования европейских церковников… Таких баек можно вдоволь наслушаться, скитаясь по Великим Равнинам. Как и Боунз, я никогда не придавал им значения.
Я верил только в то, что видел своими глазами. По крайней мере, когда был трезв.
Однако я не раз убеждался, что многие люди серьёзно относятся к суевериям. Может статься, Боунз и сумеет обратить страхи роксделльцев против них самих.
Два часа я отстоял на страже. Над трубой хижины по-прежнему курился дымок. Солнце подбиралось к краю обрыва, служившего западной границей Туманной Лощины.
Я разбудил Боунза. Спал он, как всегда, чутко и открыл глаза, едва я протянул к нему руку.
–Всё тихо? – спросил он.
–Ни малейшего движения.
–Отлично. Теперь уж нет сомнений: в такой час роксделльцы не спустятся в лощину. Но, как и условились, я посторожу на всякий случай до темноты. Потом возьмёмся за дело…
Не успел он договорить, как в зарослях восточнее нашего укрытия послышался шорох. Мы замерли, держа оружие наготове. Краем глаза я заметил ветку, которая покачивалась в полном безветрии.
Боунз знаком велел мне отправиться на разведку. Я сбросил шляпу и скользнул из распадка.
Красться я умел не хуже индейца. Держась так, чтобы высокая трава всё время скрывала моё продвижение, я скоро достиг края зарослей.
К тому времени я уже не сомневался, что причиной нашего беспокойства стала какая-нибудь сойка. Ничего крупнее в Туманной Лощине, кажется, не водилось. За все часы, проведённые здесь, я не замечал признаков животных, даже птицы были нечастыми гостями в кронах деревьев.
Кроме крылатых созданий, тревожить нас было некому.
Правда, чувство, будто за мной наблюдают, так и не исчезло. Но оно по-прежнему было слабым, едва различимым, и ничем не напоминало пристальный враждебный взгляд. Я притерпелся к нему и не обращал внимания. Не обострилось оно и сейчас. А я знаю по опыту: скрывайся за ветвями кто-то, желающий мне смерти, у меня давно бы уже встали дыбом волосы на загривке, точно шерсть у охотничьего пса.
Тем не менее, я внимательно осмотрелся, но не обнаружил ни отпечатка подошвы на земле, ни единой примятой травинки.
Я успокоился и, поднявшись во весь рост, направился обратно. На ходу я покачивал ружьём, задевая дулом верхушки травинок.
Снова шорох…
Я резко обернулся.
На сей раз звук раздался намного ближе. Я явственно различил шуршание перьев. Сотни раз добывая себе пропитание охотой, я ни с чем не спутал бы хлопки птичьих крыльев. Правда, разглядеть саму птицу так и не удалось.
Для сойки крылья вроде бы крупноваты… И всё-таки это не что иное, как птица!
–Всё в порядке! – сообщил я, приближаясь к укрытию.
Тишина была мне ответом.
Неужели, пока я отсутствовал, Боунз заметил ещё что-то подозрительное? И пока я шагаю, играя с травами, как мальчишка, с другой стороны к распадку приближается враг?
Обругав себя за самонадеянность, я прошагал мимо распадка, словно бы в сторону хижины, чтобы не выдавать нашего укрытия. Достигнув густого кустарника, я стремительно скрылся за ним.
Потекли минуты ожидания. Я различал даже шуршание букашек в траве – и больше никаких звуков. Только послышался храп и негромкий перестук копыт привязанной лошади. Животное как будто не испытывало никакой тревоги.
Что происходит? Почему Боунз не ответил мне?
Выждав безрезультатно ещё несколько минут, я начал осторожно пробираться к распадку. Словно змея, скользил я между корявыми стволами кустов. А когда достиг края распадка, замер.
Боунз спал! Лежал, закутавшись в одеяло, точно я не будил его совсем недавно!
Лошадь переступила копытами при моём приближении. Боунз тотчас открыл глаза и внимательно посмотрел на меня.
–Всё тихо? – спросил он.
Прежде, чем я успел отметить про себя, что он произнёс те же слова, которые уже недавно произносил, с моих губ само собой сорвалось:
–Ни малейшего движения.
–Отлично.
Он поднялся на ноги и поделился теми же соображениями, которые я уже слышал. Только вместо слов «Потом возьмёмся за дело» заметил:
–Ты как будто сам не свой.
–Устал, – пожал я плечами.
Рассказывать о нелепом приключении не хотелось. Тем более, и лгать-то не пришлось: я действительно изрядно вымотался.
–Ложись, – сказал Боунз.
Я не заставил просить себя дважды и закутался в его одеяло. Засыпая, успел подумать, что злую шутку со мной сыграл, конечно же, мой собственный мозг, утомлённый полутора напряжёнными сутками.
Чего только за них не произошло! Я играл чужую роль, убивал, искал золото, скрывался от преследования… Никаких сомнений: расслабившись после горячего ужина, приготовленного в заброшенной хижине, я задремал на часах.
Задремал, как видно, стоя, не погрузившись в сон полностью, но переживая события, которых подспудно ожидал. Ползанье по округе пригрезилось мне, поскольку я был напряжён и опасался, что враги окажутся храбрее, чем рассчитывал Боунз.
Успокоив себя этими мыслями, я провалился в настоящий сон.
Пробуждение наступило, кажется, в ту же минуту.