Капитан полиции Буанзен зевнул и посмотрел на настенные часы. Они показывали половину седьмого утра. В десять заканчивалось его дежурство, однако по опыту Буанзен знал, что иногда утренние часы приносят множество неприятностей.
Ночь прошла относительно спокойно, если не считать грохота канонады, доносившегося со стороны набережной. Поначалу многие переполошились, испугался и дежурный по городу, однако позже все разъяснилось – охранная фирма «Баярд» повинилась, что это на их склад снова было совершено нападение. Такое случалось и прежде, «Баярд» охранял что-то очень важное, и на его объекты с удивительной регулярностью нападали злоумышленники. Иногда о ночных перестрелках сообщала речная полиция, но в этот раз грохот был такой, что его слышали во всех районах города.
Капитану Буанзену канонада на складах «Баярда» показалась подозрительной, но кто его спрашивает? У «Баярда» были такие связи, что начальство предпочитало даже не произносить название агентства вслух. За «Баярдом» стоял «Филипп Таккер», гигантская охранная компания, клиентами которой являлись монстры вроде «Фьорда», производившего львиную долю программного обеспечения к высокоскоростным ваквантерам.
Даже смешно было сравнивать: с одной стороны «Фьорд», а с другой – капитан Буанзен со своими подозрениями. Сиди на своем месте и радуйся, что дежурство обошлось без «мокрухи». То есть трупы все же были, около трех утра патрульные сообщили о двух «жмуриках», однако, как выяснилось вскоре, это оказались какие-то бродяги. Какое же это убийство? Так, недоразумение.
Чуть раньше пришлось зафиксировать два изнасилования, но и с этим разобрались на месте: одного из злоумышленников преследовал полицейский наряд и скрутил на границе района, а второй попался тепленьким – он не смог сбежать, поскольку был травмирован зубами своей жертвы. Теперь бедняга находился в больнице, где хирурги пытались пришить ему хоть что-то из того, что у него было раньше.
Чуть позже поступил сигнал о семейном скандале – сначала муж бил жену, потом жена мстила мужу, и так продолжалось полночи, пока соседи не вызвали полицию.
Супругов привезли в отделение в наручниках и поместили в разные клетки, однако они так громко орали друг на друга, продолжая ссору, что Буанзену пришлось пригрозить им «холодной», где «вода по колено, а в углах водоплавающие крысы». Почему-то упоминание о водоплавающих крысах успокаивало даже самых отъявленных дебоширов. Что-то ужасное было в этих словах – водоплавающая крыса.
Присмирели и супруги, а вместе с ними взяла паузу и вся преступность в районе. Патрульные не сообщали ни о торговцах наркотиками, ни о попытках взлома, ни даже о разбитой витрине на Кармайн-стрит, которую последние три ночи упорно разбивал неизвестный маньяк.
«Нет, так легко закончить дежурство мне не дадут», – думал капитан Буанзен, следя за минутной стрелкой. И он оказался прав: без двадцати семь поступил вызов из северо-запада – в пригороде Барух случилась перестрелка.
Еще пару месяцев назад он бы об этом даже не узнал – где его участок, а где пригород Барух, но на последнем совещании в городском управлении было решено помочь службе пригородных шерифов, поскольку те не справлялись с захлестнувшей их территорию волной воровства и грабежей. Шефствовать над Барухом выпало сорок второму участку, в котором и служил капитан Буанзен.
«Ну и ладно, вернусь, попью кофе – тут и дежурству конец», – подумал он, оставляя прокуренное помещение участка.
Вместе с молчаливым сержантом они отправились в дорогу и к восьми утра прибыли на место. Деревенский шериф по фамилии то ли Гутхор, то ли Гутторн – капитан не разобрал, да и не собирался выяснять – сопроводил городских полицейских к дому, где и случилась перестрелка.
Пострадавшим оказался Кшиштоф Паллец, шестидесятипятилетний пенсионер, проживавший в своем коттедже последние двадцать шесть лет, ранее не судимый, всю жизнь проработавший бухгалтером на табачной фабрике Свифта. Эти и многие другие сведения о себе пострадавший сообщил полицейскому и готов был еще долго рассказывать, если бы капитан время от времени не возвращал его к предмету расследования.
– Это было нападение, офицер! Персональное нападение! – объявил старик, потрясая головой, обернутой мокрым полотенцем. Он был необыкновенно возбужден и горел желанием оказать органам всю необходимую помощь.
– Я стоял здесь, а он стоял там! – рассказывал старик, перебегая с места на место.
– С чего все началось, сэр?
– С чего началось?
Пострадавший на мгновение задумался.
– Ах да, конечно! Дело в том, что я плохо засыпаю и, случается, подхожу к окну – вот к этому… – Он повернулся и указал на окно первого этажа. – Это моя спальня, но раньше я держал в этой комнате птиц.
– И что же вы увидели, сэр?
– Сначала ничего, потом пошел в туалет, а у меня, знаете ли, плохо отходит моча и случаются рези. Я провел в туалете минут двадцать, хотя поклясться не могу, возможно, чуть больше, а когда возвратился в спальню, снова подошел к окну… Собаки в лесу вели себя очень шумно, это меня насторожило.
– Вы имеете в виду парк, сэр?
– Это дальше парк, офицер, а здесь у нас настоящая чащоба! Порядок никто не желает наводить, у вас в городе, может, и не так, а наши местные власти – вор на воре и вором погоняет.
– Мистер Паллец, это к делу не относится, – напомнил шериф, который и являлся представителем местных властей.
– Давайте начнем прямо с нападения, мистер Паллец, – предложил Буанзен. Он еще надеялся успеть выпить кофе перед сдачей дежурства.
– Да-да, офицер, я как раз к этому и приближаюсь. Одним словом, подхожу я к окну и вижу: стоит черный человек.
– Что значит «черный», сэр?
– Черный – значит черный. Голова черная, руки черные, ноги черные.
– То есть вы хотите сказать, что это был бангиец?
– Если бы это был бангиец, офицер, я бы так и сказал – бангиец, а я говорю: он был черный. Сплошь.
Капитан Буанзен и шериф переглянулись.
– Что он делал, этот черный человек? – спросил капитан.
– Он воровал мое белье… – произнес мистер Паллец таким тоном, словно сообщал о государственной измене.
– Черный человек воровал белье, – повторил капитан. – Скажите, сэр, это было какое-то особенное белье?
– Нет, ничего необычного, вот, посмотрите, прищепки остались, а вещей-то и нет.
– Что же пропало?
– Две пары брюк. Я стираю их сам. Другие носят в химчистку, но это дорого, и я не могу себе этого позволить. К тому же обе пары мне покупала моя покойная жена Эльза, я ведь теперь вдовец, офицер.
– Примите мои соболезнования, сэр, но нельзя ли перейти к самому происшествию.
– Я о нем и рассказываю, офицер. Вот же, пропали двое брюк и две рубашки. Это для меня не происшествие, а целая драма.
– Кто первым стрелял – они или вы?
– Сейчас я и до этого дойду, офицер. Заметив черного человека, я поспешил в соседнюю комнату, там прежде была библиотека, но почти все книги поели лесные термиты, пришлось отдать в школу. Так вот, о чем это я? Ах да! Ружье! У меня есть чудесное ружье, осталось мне от отца, – марки «Берроун». Замечательное ружье двенадцатого калибра!
Старик так разошелся, что полотенце с его головы упало, однако он не обратил на это внимания. Его лицо разрумянилось, глаза блестели.
– Я взял ружье и зарядил его картечью! Вообще-то я охотился только на боровую дичь, а для нее хороша дробь «третий номер», бывало, годился и «четвертый», но для охраны дома – только картечь, скажу я вам. Только картечь «два нуля».
– Вы зарядили ружье и вышли из дома. Что было дальше? – попытался помочь капитан. Чашка горячего кофе перед сдачей дежурства превращалась в несбыточную мечту.
– Я не просто вышел, офицер, я воспользовался черным ходом и появился совершенно неожиданно для злоумышленника. Он как раз рубашками занимался, шельмец.
– Вы что-нибудь сказали ему?
– Нет, ничего особенного не сказал, а только: руки вверх, воришка!
– И он начал стрелять?
– Не помню. Свет померк, и я свалился, а на шее потом синяк образовался – мне это потом наш доктор сказал, Скотт его фамилия.
Буанзен подошел к потерпевшему и осмотрел синяк на шее. Действительно, было похоже на след от удара – точного и хорошо рассчитанного. Чуть сильнее – и мистер Паллец уже никогда бы не очнулся.
Послушав потерпевшего еще немного, капитан Буанзен свернул разговор и, пообещав обязательно разобраться, покинул участок мистера Паллеца.