Утро было стылым, не выспавшимся и чутко реагирующим на явно грядущие перемены. Которые я совершенно не любила. Я стояла перед зеркалом, расчёсывая спутавшиеся за ночь волосы. Всю ночь снились тревожные сны, которые для меня часто означали перемены, за ночь температура вернула летний город в осеннее время года, мол, нечего, тут у всех уже осень, а ты все нежишься на теплом солнышке. Надо подстричь волосы, с отчаяньем, опаздывая, злилась я. Мама только расстроится, она любит мою каштановую копну… Мама… Родители звонили каждую неделю и каждый раз это превращалось в мучительную пытку. Они чувствовали вину за то, что оставили меня в одиночестве за тысячу километров, я же – облегчение. Они жалели меня, я жалела преданное ими свое доверие. Закинув в себя бутерброд с кофе, я с неудовольствием отметила, что на улице заморосил дождь, а значит, на аэробайк придется брать защитный воздушный купол, что значительно снизит его скорость, то есть, надо торопиться. Так, куртка, рюкзак, ботинки на рифленой подошве и бегом. Я жила на первом уровне, выезд на аэротрассу почти всегда был свободным, так что через несколько секунд уже рассекала потоки и лавировала между аэролетами, сделав непрозрачным с внешней стороны воздушный купол байка.
– Ты чего такая напряженная? – раздалось шипение Ларки откуда-то справа. Я дернулась, сегодня мне было не сосредоточиться, мысли блуждали где угодно, только не на молекулярной генетике.
– Переживаешь из-за Бекетова? Да? – настойчивый шепот прорывался сквозь вату невыспавшегося мозга. – Хочешь, я тебя подожду?
– Хочу. – Присутствие подруги всегда немного повышало во мне градус спокойствия.
Спустя четыре пары я стояла перед тяжелой дверью кафедры юриспруденции.
– Давай. Я буду здесь. Если что – кричи. Я ворвусь и вцеплюсь в него ногтями. – Лара была настроена решительно. И как мне только могло так повезти с подругой? Я кивнула и постучала.
– Войдите. – Миловидная секретарша с густо накрашенными малиновыми губами на меня не смотрела, и весь ее вид источал недовольство тем, что ее отвлекают от важных дел. – Что хотели?
– Меня ждет профессор Бекетов. – Я решила не смущаться ни строгим формальным тоном, ни показной строгостью. Поэтому сделала уверенный шаг вперед и закрыла за собой дверь.
– Я сейчас спрошу… – жеманно поджались яркие губы, похожие на жирных красных гусениц. Наверное, ядовитых. Поднялась, деловито процокала в кабинет и захлопнула за собой дверь.
«Я же просил сразу пропустить студентку Алири, как только она придет, сколько вам нужно раз это повторить, чтобы вы запомнили?» – прогрохотал голос Бекетова. Ух ты, я и не знала, как жестко он умеет… Пунцовая секретарша отстучала своими копытцами обратно, выдохнула и процедила в мою сторону: «Вас ждут». И сделала вид, что меня здесь нет и никогда не было.
– Петр Васильевич, здравствуйте, – улыбнулась ему, как старому знакомому. Я испытывала что-то мягкое, дочернее к этому человеку. Был в нем какой-то правильный надежный стержень, который я чувствовала, с ним рядом словно можно было расслабиться, потому что если начнет все вокруг рушиться – именно такие люди мир и удержат, с ним хотелось пить чай в старой гостиной и класть голову на плечо, рассказывая о прошедшем дне. Он был своим. – Очень рада вас видеть. Что-нибудь выяснили про артефакт?
– Здравствуй, Тирис. Можно я по-стариковски, буду обращаться на «ты»? – пока я говорила, его лицо словно разглаживалось и добрело, и я не могла представить, что он только что жестко выговаривал секретарше с жирными губами. – Семечко-то? Выяснили, конечно. Студенты второкурсники баловались, смахнули его случайно в землю в оранжерее. Ищем, но … сложно это.
– Конечно, мне будет приятно. Только какой же вы старик… Не наговаривайте на себя.
– Да, Тирис, между тем, мне уже семьдесят один исполнился… – профессор хитро улыбался.
– Правда? Я была уверена, что вам немногим больше шестидесяти …
Бекетов рассмеялся, было видно, что ему приятно. Разговор лился спокойно, профессор вел себя со мной, как и всегда – непринужденно, но что-то оставалось в скобках, за основной темой, я видела – он к чему-то готовился. И терпеливо ждала продолжения. Два раза заглядывала секретарша, но напоровшись на предупреждающие стопсигналы в глазах профессора пряталась за дверь, поперхнувшись словами.
– Видишь ли Тирис, у меня к тебе серьезный разговор, боюсь, здесь нам не дадут серьезно поговорить. Разреши пригласить тебя прогуляться, на воздухе лучше говорится. Как ты на это смотришь?
– Да, конечно, почему нет…
– Тогда подожди меня пару минут, закончу дела, встретимся у главных ворот? Хорошо?
– Конечно, профессор. – Я задумчиво кивнула и вышла из кабинета.
Лара кинулась ко мне, едва я вышла за дверь.
– Ну что? Ругал? Хвалил? Делал непристойные предложения? Или пристойные? Что? Не молчи! – подруга в своем репертуаре. Ну какие еще непристойные предложения…
– Нет, все в порядке, поговорить просто хочет о чем-то, но здесь мешают постоянно, предложил прогуляться. Ты иди домой, я потом с тобой свяжусь обязательно, хорошо?
Погода наладилась, дождь прошел, небо посветлело. Мы медленно шли по аллее вдоль университетского, кованого под старину, забора.
– Я буду честен с тобой, Тирис, потому что знаю, что ты тоже со мной всегда была честна. Наверное, я именно это больше всего ценю в людях. – Лицо Петра Бекетова было непривычно для меня собранно, будто он готовил речь, выверял каждое слово. Зачем? Что происходит? Я терялась в догадках. И постепенно напрягалась.
– Не буду ходить вокруг да около, скажу, как есть. Итак, я знаю, что тебе нужна работа. И не просто, а социально значимая. И я готов тебе ее предложить. Работа будет хорошо оплачена. Всего три дня в неделю по три часа. Тысяча кредитов в неделю. Полное оформление и официальная печать Верховного Судьи, с которой не сможет поспорить ни одна Клиника Эмоционального Восстановления. Никто и никогда больше не сможет даже заподозрить в тебе ни эмоциональную нестабильность, ни личностную неидентичность, ни пониженную стрессоустойчивость. Полная абилитация, раз и навсегда.
Вот оно что. Меня все-таки догнали мои тревожные сны. Он знал. Откуда-то все знал. Знал, что меня второй год мучали лечебными мероприятиями по эмоциональному восстановлению, и знал, что я проваливала каждое. И мне отчаянно нужна такая работа, что позволит мне избежать статуса «эмоционально нестабильной», который может испортить мне всю оставшуюся жизнь. Так как этот статус, проявленный в личном деле, если я его не сниму в течение нескольких месяцев, дает потом возможность манипулировать мной каждому работодателю, запрещать исследования, увольнять без причин, или просто не брать на работу. Эмоционально нестабильная – это второй сорт. А дальше – работа не по специальности, скорее всего, малоквалифицированная. Учеба насмарку. Потому что таким – нестабильным, не место в стабильном обществе. Я молчала. Он просто вывалил на меня все это сразу, одним махом. Я не была к такому готова.
– Прости, девочка, если задел больное место, я не хотел, правда. – Бекетов остановился, мягко, по-отечески глядя мне в глаза. – Но был вынужден прояснить все и сразу, так как хочу предложить тебе работать у моего сына. Он … инвалид. С ним тоже… произошел …несчастный случай. А тебе я доверяю. И ни секунды, ты слышишь? Ни одной секунды я не думаю, что ты хоть немного эмоционально нестабильна. Иначе не предложил бы. Ты мне веришь?
Я медленно подняла на него глаза. Он смотрел по-настоящему прямо, честно, и впервые на дне его светло-серых глаз я не столько увидела, сколько почувствовала плещущуюся боль и какую-то …безнадежность… Им, этим глазам, хотелось верить. Сын, значит, инвалид… Наша медицина шагнула настолько далеко, что даже меня вылечила, хотя, шансов тогда было… кот наплакал… В нашем мире практически не было неизлечимо больных. Абсолютно у каждого в доме стояла медицинская капсула, у кого-то более современная, у кого-то попроще, в больницах стояли мощные огромные капсулы, располагающие самыми большими возможностями, и я даже не знала болезней, которые нельзя было вылечить… После того, как двадцать лет назад был открыт частотно-волновой метод воздействия на физические ткани, при котором происходило считывание кода здоровой клетки прямо из ДНК человека, затем воспроизводящий нужные частоты для каждого индивидуально. Излечение почти любой болезни занимало от пятнадцати минут до нескольких суток.
– Верю ли я? Я не знаю… – прошептала я. На глазах тихо собирались слезы. Не от боли. А оттого, что неожиданно снова окунулась в воспоминания. Слишком резко и неожиданно. Без предупреждения. В которые я никогда ни при каких условиях не хотела окунаться. – И что вы хотите? Сиделку? Няньку? Почему я?
Бекетов глубоко вздохнул. Я вдруг увидела, как он стар. Как устал. И как труден этот разговор для него самого. И еще – что это не все, что он хотел мне сообщить.
– Не сиделку, не няньку и не домработницу. У тебя будет официальный статус помощницы юридического консультанта.
– Официальный… А что от меня нужно будет на самом-деле? – я не была круглой дурой и прекрасно понимала, что юридическому консультанту на фиг не сдалась девчонка недовыпускница с факультета молекулярной биологии. Здесь, как минимум, должна быть кафедра права. Значит, дело в другом.
– Ты умница, как я и думал. Да, дело будет в другом.
– Я просто заранее должна оговорить, что ни за какие деньги я не соглашусь на что-то непристойное, бросающее на меня тень или принижающее мои честь и достоинство… – я блеяла как овечка в загоне, окруженная волками. Еще не съели, а уже от страха онемела.
– Вот поэтому я именно тебя и прошу об этом. Да, именно прошу. Как друга. Я прошу у тебя помощи Тирис. Ты будешь выполнять его требования, такие как – прочитать, рассортировать почту, разобрать бумаги, ответить, разослать, да, конечно, все это может выполнить и виртуальный помощник… Но, все дело в общении. Может, иногда сваришь кофе, просто расскажешь о погоде – не больше, я обещаю. У него сложный характер, с ним будет трудно – поэтому я плачу такую сумму, именно за эти сложности. Поверь мне, у моего сына хоть и сложный характер, но он не подлец, не негодяй, и никогда им не был. Я ручаюсь, что он никогда не поведет себя с тобой подло или бесчестно, скверно. Грубо – возможно, таков уж он теперь, но тебе ничего рядом с ним не грозит. Тем более, я всегда буду на связи. Он совсем один, Тирис. Только работа. После… несчастного случая ни с кем не общается. Я поздно обзавелся семьей, моя жена давно умерла, он – единственное, что у меня осталось. Мой сын хороший человек, попавший в сложную ситуацию. Путем сложных манипуляций мне удалось уговорить его взять помощника. Трое не прошли его собеседование. Но ты – пройдешь. Если же нет – контракт будет расторгнут. С выплатой тебе приличной неустойки.
Проговорив такую длинную речь, Петр Васильевич Бекетов устал. Он давно ни с кем не был так откровенен. Но эта девочка за полгода не сказала ни одного слова неправды. Она пахла свежим лесом после дождя, потому что чистая правда пахнет именно так. У нее получится.
– Значит, три дня в неделю, по три часа, просто общение, тысяча кредитов, но откуда печать Судей? Они разве дают помощникам юристов такие печати?
– Такую печать дам тебе лично я, потому что я – один из пяти Верховных Судей Юго-западного Округа. И я прошу у тебя помощи.