– Мира, пожалуйста, оставь меня ненадолго. Мне нужно побыть… в одиночестве. – шептала я, с трудом разлепляя сухие потрескавшиеся губы. – Я справлюсь, правда. Посижу пока здесь…
Старшая сестра Мира тревожно смотрела на меня своими теплыми шоколадными глазами, затем, погладив меня по волосам, тихо вздохнула и медленно пошла к аэролету.
Август подходил к концу, разнося уже холодеющими ветрами весть о скорой смене времени года, прощался пряными запахами трав с подножья северных гор, ласкал сладкой свежестью чистейшего соснового леса. Природа всегда успокаивала меня, восстанавливала, возвращала себе. Словно к целительному источнику, приходила я залечивать свои раны на эту тихую, защищенную от чужих взглядов, полных осуждения и жалости поляну, спрятавшуюся прямо у подножья горного хребта, на краю заповедника Северного Округа. Сюда же я вновь попросила привезти меня сестру Миру, теперь, когда уже и восстанавливать-то, если честно было нечего. Мой мир грез о любви и счастье был растоптан, раскрошен до основания, и даже не знаю, стоило ли пытаться вновь собрать себя по кусочкам. Слезы давно иссякли, глаза припухли, но долгожданное облегчение все не наступало. Я бы приняла все – и опустошение, и горечь, и обиду, только бы боль ушла. Но она не уходила. Острая, горькая, она грязным сапогом крушила все, что еще осталось у меня от самой себя – разлетающееся ошметками самоуважение и вера в людей.
– Пожалуйста, помоги. Убери боль. Я больше не хочу чувствовать. Ничего. Пожалуйста… – я не знала, кого прошу, впиваясь ногтями в грубую кору и падая на колени около ближайшего дерева. – Не могу больше… пожалуйста, не надо…
Я открыла глаза, потому что меня кто-то тряс за плечо и испуганно повторял: «Тирис! Что с тобой! Тирис, тебе плохо?»
Я что, заснула? На коленях? Около дерева?
– Мира? – я повернула осоловевшее лицо и посмотрела на испуганную сестру. Она что-то еще говорила, тянула меня за руку, а я… я была удивительно, потрясающе… пуста.
– Срочно домой, Тирис, и зачем я только тебя послушала. Срочно в медкапсулу! Тебе опять плохо! Мама с папой меня убьют. – Мира суетилась, запихивая меня в кабину и наскоро пристегивая.
– Все хорошо, Мира. Правда. Спасибо, что привезла меня подышать воздухом. – Я удивленно осматривалась, словно увидела мир в первый раз. И волнения сестры вдруг показались мне такими далекими. И все произошедшее словно было не со мной. Я улыбнулась: боли не было. Совсем. Все было спокойно. Внутри – невесомо. Я подняла глаза к небу. Какое чистое, хрустальное, вечное… неужели, под ним, таким потрясающим, мне могло быть так больно? Нет… мне, наверное, показалось… Сосновые иголочки словно светились в лучах уходящего светила. Какой дивный обман зрения. Я вдохнула прохладный, чистый воздух, омылась им изнутри, все хорошо… Как же давно мне не было так… спокойно. Наверное, природа на меня так действует. Точно. Словно произошла перезагрузка. Я улыбалась. Мой мир снова ощущался стабильным, вросшим корнями глубоко в почву. Я в жизни не была более уравновешена, чем сейчас… Там, очень глубоко внутри, что-то такое было, что воспринималось густой отвратительной кляксой, но она так далеко, глубоко запечатана, а здесь, под этим небом так чудесно, эфирно, так … ровно.
– Ты… Ты какая-то другая… – Мира внимательно смотрела на меня. – Что произошло за те пять минут, пока меня не было? Ты… улыбаешься?
За пять минут? Мне показалось, прошла целая вечность. Прекрасная, живительная, бальзамирующая мою душу, вечность.
– Теперь все будет хорошо. Я уверена. Полетели домой.
Мир некогда благополучной семьи Алири треснул пополам, разделив жизнь на до и после. Эдуард Алири нервно мерял шагами просторную, заполненную солнцем гостиную на втором уровне дорогостоящего жилого комплекса. Он с тоской подумал – ничто уже не будет как прежде. И в этой уютной гостиной, еще совсем недавно являющейся средоточием счастья их маленького мира еще долго не будут звенеть радостью и любовью голоса его любимых женщин – жены и двух дочерей. Неожиданная, потрясающая в своей жестокости и невероятности трагедия, произошедшая с его младшей дочерью, истощила казавшийся бездонным колодец счастья семьи в одночасье.
Бледное лицо жены было залито слезами уже не первый день, и смотреть на это у профессора квантовой генетики сил больше не было. В висках стучало, мысли ходили по кругу, одни и те же, уже более двух недель. «Нужно срочно в медкапсулу, на профилактику, так и до инсульта недалеко».
– Кьяра, другого выхода нет. Малышке трудно, здесь все напоминает о … об этом. Она права, пусть переводится в главный филиал, доучится два года там. Мы, разумеется, поедем с ней вместе. Я найду там работу, ты, возможно, сможешь работать дистанционно… – Эдуард устало потер переносицу, подошел к окну, устало посмотрел воспаленными глазами (он ведь тоже не железный) на уходящий розовато-алый диск и глубоко вздохнул, – все, что могли, мы сделали.
– А если не всё, Эд!? Тирис столько перенесла, я просто не знаю, как она держится. Вдруг мы должны… были… поверить ей… Капсула вылечила тело, но ее психическое состояние… Она совсем закрылась, как нам ей помочь?
– Знаю, Кьяра, знаю… Но все слышали свидетельства Судей, парень непричастен к несчастному случаю. Она сама это сделала… Ты же понимаешь, никто из специалистов не смог помочь, она не идет с ними на контакт. Мы должны поддержать ее. Хоть как-то… Она думает, что потеряла наше доверие.
– Эд, но, твоя работа? Твой проект? Все разработки… Столько лет впустую… И мне придется все начинать сначала… Но ты, конечно, прав. Мы не можем оставить ее. Нужно ехать.
Я тихо стояла за дверью и понимала, что мне не нужна больше их поддержка. Я все преодолела, они что, не видят – я справилась, я пережила, я смогла. Чего я точно не смогу – так это видеть их скорбные, сердобольные лица, постоянно напоминающие мне, что я больше не счастливая успешная Тирис, а «бедная девочка, на долю которой столько выпало, что она не в себе и чуть не оболгала такого хорошего мальчика».
Я медленно вошла в приоткрытую дверь.
– Мам. Пап. Не нужно никуда ехать. Я должна сама. Переведусь в Юго-западный филиал университета, продолжу учебу там, поживу пока у бабушки. Я справлюсь, правда. Отпустите меня. Мне так нужно. Здесь …невыносимо.