Потом Аня спросила, означает ли эта моя фраза согласие начать расследование. Расследование. Как громко…
– Почему ты обратилась именно ко мне, Аня?
– Я же тебе уже…
– Предположим, ты не доверяешь бактрийской милиции. Тогда почему бы тебе не разыскать частное сыскное агентство: там работают бывшие профессионалы: наверное, они смогли бы помочь тебе скорее и эффективнее – за твои деньги. С чего ты решила, что я вообще способен к такой работе?
– Частный сыск? Олег, в вашей стране любое сыскное или охранное предприятие – или чья-то «крыша», или бандиты.
– Ты давно у нас?
– Чуть больше недели.
– Раньше приезжала? Ну, когда стала взрослой?
– Нет.
– И за неделю успела так поднатореть?
– Поднатореть?
– Врубиться. Въехать. Наблатыкаться.
– Извини, Олег… Я не понимаю…
– Именно. Ты не понимаешь сленговых или просторечных слов. А как разобраться в здешних раскладах за неделю? Только не говори «нас инструктировали». Иначе я сразу спрошу – кто?
– Сотрудница туристической фирмы, через которую мы оформляли визы.
– На Украину?
– И в Россию тоже.
– Зачем?
– Мало ли.
– А в Казахстан?
– Зачем нам Казахстан?
– Мало ли.
– Олег, Крым теперь – всего лишь область, а не самый модный и фешенебельный курорт СССР. Как только у жителей бывшего Союза кроме единственного теплого моря появилась возможность ездить на Адриатику или Средиземноморье, получая почти за те же деньги, что и в Крыму, куда более пристойный сервис…
– Ты работу не собралась поменять? – перебил я девушку.
– В смысле?
– Как учительница ты слишком дидактична. А вот агентессой по туризму будешь звучать убедительно.
– Ты же хотел узнать, почему мы оформили визы и в Россию тоже…
– Угу. А не отчего отдых на Кипре лучше крымского.
– Извини. Может быть, я действительно многословна, просто хотелось тебе объяснить все обстоятельно.
– Я уже вырос из primary school.
– Вижу. Предположим, в самом Крыму не нашлось бы банка, способного выдать со счета Дэвида ту сумму наличными, которая…
– Смотались бы в Киев. Заодно – город посмотрели.
– Но Сочи – ближе.
– Сочи – тоже курорт.
– Особенный. Там много пансионатов для очень богатых русских. Поэтому и представительства крупных банков там в наличии. А в Бактрии или Симферополе – нет.
– И везли бы такую сумму наличных через границу?
– Клиент готов был рассчитаться и на российской территории тоже.
– Логично. И где ты все узнала? Про Сочи, Крым? В Аделаиде, штат Южная Австралия?
– Я же сказала, мы изучали страну, прежде чем ехать.
– Нанимали специалиста?
– Нет. Этим занималась я. Папа очертил круг тем, а я внимательно просмотрела все газеты в интернет-версиях. За несколько месяцев. Московские издания. И крымские – тоже.
– Да ты просто умница.
– Вот именно. В одной из статей сказано было, что по опросам общественного мнения пятнадцать процентов россиян боятся организованной преступности. А милиции боятся – почти семьдесят процентов!
– Специфика страны: «Каждый обыватель хоть в чем-то, но виноват». Такая вот «История одного города».
– Я знаю. Прочла. Еще в детстве. Сначала посмотрела картинки и решила, что это юмор.
– Самое забавное, что Салтыков работал губернатором.
– Что здесь забавного?
Я пожал плечами. Действительно, что? Разве только… Можно ли теперь «найти в России целой», нет, не «три пары стройных женских ног» – этого добра… Сыскать совестливого, образованного, мудрого и незаурядно одаренного губернатора? Про честность и неподкупность – умолчим. Нельзя же требовать от людей немыслимого! Даже назначенных президентом!
– Ты понял?
– Почему ты не обратилась к властям – да. Почему приехала ко мне – нет.
– Это как раз просто. Светлых детских воспоминаний у меня немного. И ты – самое светлое.
– Неужели?
– Да. Я много раз представляла тебя и даже рисовала… А потом мне показалось, что тебя и вовсе не было, что я выдумала тебя, как выдумывала людей на своих рисунках… И еще… Я очень хорошо запомнила все там, в поезде. Наверное, потому, что раньше… меня никто не защищал. Ты ведь был…
– Другим. И все, что случилось тогда, происходило в иной жизни. Теперь нереальной.
– Для кого?
– Для всех. Прошлое – мнимо. Растут новые люди, и то, что для меня б ы л о, для них – или абзац в учебнике, или – выдуманная реальность художественного кино.
– Да? А что – реально? Вот жила я в Австралии, и выучилась, и работаю уже, и живу самостоятельно, и мне казалось – все забылось давно, вот это, здешнее прошлое… А как в Бактрии оказалась… Словно наждаком счистили все последние четырнадцать лет, и мне стало так же тревожно и тоскливо, как было тогда. Я немедленно хотела уехать и стала папу уговаривать, но он лишь вышучивал мои страхи… А я даже не выходила почти никуда: ничего мне не хотелось там видеть, и – еще… Тебя я вспомнила сразу. И – то чувство надежности, что было, когда ты был рядом.
– И поэтому ты уверена, что я смогу…
– Надеюсь. Надежда и надежность – это ведь рядом.
– В Австралии – надежно?
– Да. Она так далеко от остального мира, что… Там и звезды другие.
– А люди?
– Такие, как были у нас тридцать – сорок лет назад.
– Откуда ты знаешь, какие тогда были люди?
– Как и ты – из кино. Из книг. Из стихов. А вообще – разные они там. Только другие у них заботы и радости другие, чем здесь. И наверное, зависти меньше. Вернее… даже не знаю, как выразить… Напряжения. Вот. Здесь каждый выглядит так, словно готов дать суровый и немедленный отпор. У меня от этого – растерянность и тоска. Поэтому ты мне и нужен.
– Ты не очень похожа на учительницу младших классов.
– Читаю много. Но все мои знания – из книг. Или из фильмов. Люблю старые советские фильмы. Словно где-то там, в шестидесятых или семидесятых, потерялись мои молодые родители…. Даже не успев познакомиться… – Аня замерла, глядя застывшим взглядом прямо перед собой. Потом встряхнулась, продолжила: – А работать с детками я мечтала давно, когда сама была ничьей. Я и преподаю в приюте. Но слово «преподавать» к английской системе образования не подходит. Это скорее – игра, общение… А маленькие – хорошие все, добрые, но уже и они и лгут, и наушничают, и сами понимают, что делают нехорошо, а пытаются выглядеть при этом невинно… А ведь дети еще. Но я знаю, почему это. Они хотят, чтобы их хоть кто-то похвалил. Или выделил из остальных. Только странно… «Стать личностью»… Какое-то выспреннее выражение. Словно из учебника.
– Так и есть.
– Но это правильно по-русски? Личность… Личина… «Личина» – это маска, за которой люди скрывают свое лицо на карнавале. А «личность» – это маска, за которой люди скрывают пустоту своей души.
– Тебя часто обижали в детстве, Аня?
– Случалось. Только не такая уж я беззащитная. Просто… И тогда, и теперь… Порой очень хочется быть беззащитной. Только… нельзя.
– Это с чужими. Со своими можно.
– И много у тебя своих, Олег?
Что я мог ответить? Ничего.