В ожидании приезда детей Стив Миллер с полным самозабвением отдавался музыке. Теперь уже скоро. В любую минуту.
Пианино стояло в небольшой нише, рядом с маленькой гостиной пляжного бунгало, которое Стив теперь именовал домом.
За спиной были расставлены предметы, хранившие память о прошлом. Не слишком-то их много. Если не считать пианино, Ким смогла упаковать его пожитки в одну коробку, а у него ушло менее получаса, чтобы все расставить по местам. Фотография, на которой его родители и он, совсем еще мальчик. Еще один снимок: он подростком играет на фортепьяно. Это фото висит между полученными им дипломами Чейпл-Хилл и Бостонского университета. Чуть ниже – благодарственная грамота от руководства Джульярда, где он преподавал пятнадцать лет. Около окна – три расписания в рамках с указанием дат турне. Но больше всего он дорожил снимками Джоны и Ронни. Часть висела на стене, часть, вставленная в рамки, стояла на пианино. Каждый раз, глядя на них, он вспоминал о том, что, несмотря на благие намерения, его ожидания не оправдались.
Вечернее солнце тянулось в комнату косыми лучами, отчего воздух все больше нагревался и на лбу Стива выступили капли пота. Хорошо еще, что живот болит меньше, чем утром, но последнее время он ужасно нервничает, и, конечно, все начнется снова. У Стива всегда был слабый желудок: в двадцать лет у него обнаружили язву и положили в больницу, в тридцать пять – удалили аппендикс, который лопнул, когда Ким была беременна Джоной. Он глотал таблетки горстями, годами сидел на нексиуме, и хотя сознавал, что следовало бы питаться лучше и двигаться больше, все же сомневался, что это поможет. Проблемы с желудком были наследственными.
Смерть отца шесть лет назад изменила Стива, и с тех пор у него началось нечто вроде депрессии. Пять лет назад он подал в отставку, а еще через год решил начать карьеру концертирующего пианиста, а три года назад они решили развестись. Год спустя концертов стало меньше, ручеек заявок начал пересыхать, пока не высох окончательно. В прошлом году он перебрался сюда, в город, где вырос, в место, которое, как он думал, никогда больше не увидит. Теперь он собирался провести лето с детьми, и хотя пытался представить, что принесет осень, когда Ронни и Джона вернутся в Нью-Йорк, точно знал только одно: листья пожелтеют, а потом и покраснеют, а по утрам изо рта будут вырываться клубы пара. Он давно уже не пытался заглядывать в будущее…
Но это его не волновало. Он знал, что строить замки на песке бессмысленно, и, кроме того, плохо разбирался даже в прошлом. Одно знал наверняка: он самый обыкновенный человек, заплутавший в мире, обожавшем экстраординарное, шумное, яркое, и при мысли об этом его охватывало смутное разочарование жизнью, которую вел. Но что можно сделать? В отличие от Ким, веселой и общительной, он всегда был сдержанным и старался смешаться с толпой. Хотя он обладал определенными способностями музыканта и композитора, все же был лишен харизмы и умения подать товар лицом, какой-то изюминки, сразу выделяющей человека из десятков ему подобных. Временами даже он признавал, что в этом мире был скорее всего лишь сторонним наблюдателем, чем участником происходящего, и в моменты особенно болезненного самокопания иногда считал себя неудачником во всем, что казалось важным ему и окружающим. Ему сорок восемь лет. Брак распался, дочь бежит от него как от огня, а сын растет без отца. Если хорошенько подумать, некого винить, кроме себя, и больше всего на свете он хотел знать: возможно ли для такого, как он, ощутить присутствие Бога…
Десять лет назад ему в голову не приходило задаваться подобными вопросами. Даже два года назад. Но средний возраст неминуемо сопряжен с кризисом. Хотя когда-то Стив верил, что ответ кроется в музыке, которую писал. Теперь он подозревал, что ошибся. Чем больше он думал об этом, тем яснее понимал, что для него музыка скорее была отходом от реальности, чем возможностью самовыражения. Да, он переживал страсть и катарсис в музыке Чайковского или ощущал некую завершенность, когда писал собственные сонаты, но теперь понимал, что стремление уйти в музыку связано не столько с Богом, сколько с эгоистическим желанием спрятаться в свою раковину. Теперь он верил, что истинный ответ кроется в той любви, которую он испытывает к детям, в боли, терзающей его, когда он просыпается в притихшем доме и сознает, что их здесь нет. Но даже тогда он понимал, что есть еще и нечто большее.
Иногда он надеялся, что дети помогут ему найти это большее.
И тут Стив заметил, что солнце отражается от лобового стекла пыльного микроавтобуса, припаркованного у дверей. Он и Ким купили его много лет назад для поездок в Костко на уик-энды и семейных пикников. Интересно, не забыла ли она сменить масло, прежде чем выехала из дому? Или хотя бы с тех пор, как они расстались? Возможно, нет. Ким никогда не разбиралась в подобных вещах, поэтому прежде эти обязанности ложились на Стива.
Но эта часть его жизни закончилась.
Стив поднялся и вышел на крыльцо. Джона уже мчался к нему: волосы растрепаны, очки криво сидят на носу, а ноги и руки не толще карандашей. У Стива перехватило горло. Сколько же он всего упустил за последние три года!
– Па!
– Джона! – завопил Стив, бегом пересекая двор.
Джона, как обезьянка, прыгнул на него. Стив пошатнулся и едва устоял на ногах.
– Как ты вырос! – пробормотал он.
– А ты стал ниже ростом, – «обрадовал» Джона. – И ужасно тощий.
Стив крепко обнял сына, перед тем как поставить на ноги.
– Я рад, что ты здесь.
– Я тоже! А ма и Ронни все время ругались.
– Ничего тут хорошего нет.
– Да пусть! Я не слушал. Только разве когда их подначивал.
– Вот как, – пробормотал Стив.
Джона поправил очки на переносице.
– Почему ма не позволила нам лететь?
– А ты ее спрашивал?
– Нет.
– Может, стоило спросить?
– Да ладно, не важно. Я просто так.
Стив улыбнулся. Совсем забыл, какой у него разговорчивый сын!
– Эй, это твой дом?
– Именно так.
– Это место приводит в трепет, – важно произнес мальчик.
Он это серьезно? Дом менее всего способен привести в трепет. Бунгало – самое старое из всех построек на Райтсвилл-Бич и зажато двумя массивными зданиями, отчего кажется еще меньше. Краска отслаивается, черепица местами крошится, на крыльце завелась гниль. Никого не удивит, если следующий же шторм окончательно разрушит эту развалину, чему соседи, вне всякого сомнения, очень обрадуются. С тех пор как он сюда переехал, никто с ним даже не поздоровался.
– Тебе правда нравится? – уточнил Стив.
– Привет! Он ведь прямо на пляже! Чего еще хотеть!
Джона показал на океан.
– Можно пойти посмотреть?
– Конечно. Только оставайся за домом. Не отходи далеко.
– Заметано!
Стив проводил его взглядом и, обернувшись, увидел идущую навстречу Ким. Ронни тоже вышла, но переминалась у машины.
– Хай, Ким, – пробормотал он.
– Стив!
Она подошла поближе и обняла его.
– Как ты? Вроде похудел.
– Я в порядке.
Стив заметил, что Ронни нехотя плетется к нему. Его потрясло, как сильно она изменилась по сравнению с последним фото, присланным Ким по имейл. Куда девалась типичная американочка, которую он помнил? Теперь перед ним была молодая женщина с фиолетовой прядью в длинных каштановых волосах, черным лаком на ногтях и в темной одежде. Несмотря на очевидные признаки подросткового эпатажа, он снова подумал, как сильно она похожа на мать. Да и Ким все так же прекрасна.
Стив нервно откашлялся.
– Привет, солнышко. Рад тебя видеть.
Не дождавшись ответа, Стив тяжело вздохнул. Ким сурово нахмурилась:
– Не смей так себя вести! С тобой отец говорит! Скажи что-нибудь.
Ронни вызывающе скрестила руки.
– Ладно. Как насчет этого: я не собираюсь играть для тебя на пианино.
– Ронни! – раздраженно воскликнула Ким.
– Что? – тряхнула головой девушка. – По-моему, лучше сразу все выяснить.
Прежде чем Ким раскрыла рот, Стив предостерегающе покачал головой. Не хватало еще скандалов!
– Все нормально, Ким.
– Да, ма! Еще бы не нормально, – прошипела Ронни. – Мне нужно размяться. Я иду гулять.
Пока она удалялась, Стив наблюдал, как Ким борется с желанием позвать дочь. Но она справилась с собой и промолчала.
– Долгий путь? – спросил он, пытаясь разрядить обстановку.
– И тяжелый.
Он улыбнулся, подумав, как легко представить хоть на секунду, что они по-прежнему муж и жена, одна команда и все еще влюблены друг в друга.
Вот только ничего этого уже не было…
Разгрузив вещи, Стив пошел на кухню, где положил кубики льда в разнокалиберные стаканы, которые достались ему вместе с домом. В комнату вошла Ким. Он потянулся к кувшину со сладким чаем, налил два стакана и один протянул ей. За окном Джона то гонялся, то убегал от волн, над которыми летали чайки.
– Похоже, наш Джона решил развлечься.
Ким шагнула к окну.
– Он целую неделю донимал меня, требуя поскорее ехать, – пояснила она и, поколебавшись, добавила: – Он по тебе скучал.
– А я по нему.
– Знаю, – кивнула она и, отхлебнув чаю, огляделась. – Это и есть твой дом? Весьма… своеобразно.
– Полагаю, под своеобразием ты подразумеваешь дырявую крышу и отсутствие кондиционера?
Ким смущенно улыбнулась.
– Конечно, не дворец, но здесь спокойно, и я могу любоваться восходами.
– И церковь позволяет тебе жить здесь бесплатно?
Стив кивнул.
– Дом принадлежал Карсону Джонсону, местному умельцу, и когда тот умер, завещал дом церкви. Пастор Харрис позволил мне остаться, пока они не решат продать дом.
– И каково это – вернуться на родину? Ведь твои родители жили именно здесь? В трех кварталах отсюда?
Вообще-то в семи. Что-то вроде.
– Да все в порядке, – пожал плечами Стив.
– Теперь здесь столько народу. Все так изменилось с того времени, как я в последний раз здесь была.
– Все меняется, – пробормотал он и, облокотившись на стойку, скрестил ноги. – Итак, когда настанет счастливый день? – спросил он, меняя тему. – Для тебя и Брайана.
– Стив… не стоит…
– Да нет, я ничего не имел в виду, – заверил он, поднимая руку. – И рад, что ты кого-то нашла.
Ким уставилась на него, явно гадая, стоит ли пропустить его слова мимо ушей или ступить на запретную территорию.
– В январе, – решилась она наконец. – Но я хочу, чтобы ты знал… Дети… Брайан не собирается занять твое место. И он тебе понравится.
– О, я в этом уверен, – кивнул он, глотнув чаю. – А как дети к нему относятся?
– Джоне он, похоже, нравится. Но Джоне нравятся все.
– А Ронни?
– Она ладит с ним примерно так же, как с тобой.
Он рассмеялся, прежде чем успел заметить, что она чем-то встревожена.
– Как она на самом деле?
– Не знаю, – вздохнула Ким. – И не думаю, что она сама знает. Она постоянно пребывает в мрачном, угрюмом настроении. Несмотря на мои запреты, возвращается домой поздно, и когда я пытаюсь поговорить с ней, в лучшем случае получаю в ответ «наплевать». Я стараюсь списать это на переходной возраст, потому что помню, какой была сама, но…
Она покачала головой.
– Видел ее манеру одеваться? И волосы, и эту кошмарную тушь?
– Угу…
– И?..
– Могло быть хуже.
Ким открыла рот, чтобы возразить, но, не услышав ответа, Стив понял, что был прав. Несмотря на все выходки, несмотря на страхи Ким, Ронни остается Ронни.
– Наверное, – согласилась она. – Нет, точно. Но последнее время с ней так трудно! Временами она бывает прежней милой Ронни. Особенно с Джоной. Хотя они дерутся как кошка с собакой, она по-прежнему каждый уик-энд приводит его в парк. И когда у него были затруднения с математикой, она вечерами с ним занималась. Что очень странно, потому что сама она на уроки плюет. Я не говорила тебе, но в феврале заставила ее сдать школьные оценочные тесты. Она не ответила ни на один вопрос. Представляешь, какой умной нужно быть, чтобы так отличиться.
Стив рассмеялся. Ким нахмурилась.
– Не смешно!
– Очень смешно.
– Тебе не приходилось воспитывать ее последние три года!
Стиву стало стыдно.
– Ты права, прости. А что сказал судья насчет ее воровства в магазинах?
– Только то, о чем я говорила тебе по телефону, – обреченно пробормотала она. – Если она снова не попадет в беду, срок с нее снимут. А если снова примется за свое, тогда… – Она не договорила.
– Ты чересчур волнуешься… – начал он.
Ким отвернулась.
– Проблема в том, что это не в первый раз. Она призналась, что стащила в прошлом году браслет. Теперь утверждает, что, покупая целую кучу всего в драгсторе, не смогла удержаться и сунула помаду в карман. Заплатила за все, и когда смотришь видео, это действительно кажется ошибкой, но…
– Но ты не уверена.
Ким не ответила. Стив покачал головой.
– Ей еще далеко до объявлений «Разыскивается опасный преступник». Девочка запуталась. Но у нее всегда было доброе сердце.
– Это не значит, что сейчас она говорит правду.
– Но и не значит, что она лжет!..
– Так ты ей веришь?
На ее лице отразилась борьба надежды со скептицизмом.
Он молчал, пытаясь разобраться в своих чувствах, хотя делал это сто раз с тех пор, как Ким все ему рассказала.
– Да. Я верю ей, – выговорил он наконец.
– Почему?
– Потому что она хорошая девочка.
– Откуда тебе знать? – бросила она, впервые за все это время рассердившись. – Когда ты видел ее в последний раз, она заканчивала среднюю школу!
Ким отвернулась и, сложив руки на груди, выглянула в окно.
– Ты сам знаешь, что мог бы вернуться, – с горечью продолжала она. – Снова преподавать в Нью-Йорке. Не обязательно разъезжать по всей стране, не обязательно перебираться сюда, ты мог бы постоянно присутствовать в их жизни.
Слова больно жалили, но Стив понимал, что она права. Все было не так просто по причинам, которые оба понимали, но не желали признаваться в этом самим себе.
Прошло несколько минут напряженного молчания, прежде чем Стив снова заговорил:
– Я только пытаюсь сказать, что Ронни умеет отличить хорошее от плохого. Как бы высоко она ни ценила свою независимость, все же уверен, что она осталась такой, как была. В главном она совсем не изменилась.
Прежде чем Ким успела сообразить, как ответить, в комнату ворвался раскрасневшийся Джона.
– Па! Я нашел классную мастерскую! Пойдем! Я хочу тебе показать.
Ким подняла брови.
– Это на задах дома, – пояснил Стив. – Хочешь посмотреть?
– Это потрясающе, ма.
Ким отвернулась от Стива и улыбнулась Джоне.
– Все в порядке. И больше похоже на отношения отца с сыном. Кроме того, мне пора.
– Уже? – спросил Джона.
Стив знал, как трудно придется Ким, поэтому ответил за нее:
– Твоей маме предстоит долгая дорога назад. И кроме того, я хотел вечером повести тебя в цирк. Хочешь?
Плечи Джоны слегка опустились.
– Наверное… – прошептал он.
После того как Джона попрощался с матерью (Ронни нигде не было видно), Стив с сыном направились в мастерскую, невысокую хозяйственную постройку со скошенной жестяной крышей.
Последние три месяца Стив проводил здесь почти все дни в окружении всякого хлама и маленьких листов цветного стекла, которые Джона сейчас исследовал. В центре мастерской был большой рабочий стол с начатым витражом, но Джону, казалось, больше интересовали фантастические чучела, стоявшие на полках, – работы прежнего хозяина. И действительно, странно было видеть полубелку, полурыбу или голову опоссума на теле курицы.
– Что это такое? – удивлялся Джона.
– Предполагается, что искусство.
– Я думал, что искусство – это картины и всякое такое.
– Верно. Но искусство, оно разное.
Джона наморщил нос, глядя на полукролика-полузмею.
– На искусство не похоже.
Когда Стив улыбнулся, Джона показал на незаконченный витраж:
– Это тоже его?
– Вообще-то мое. Я делаю его для церкви, той, что совсем рядом. В прошлом году она сгорела, и окно было уничтожено огнем.
– Я не знал, что ты умеешь делать окна.
– Веришь или нет, но меня научил тот умелец, что здесь жил.
– И который сделал всех этих животных.
– Именно так.
– Ты его знал?
Стив подошел к сыну.
– В детстве я часто пробирался сюда, вместо того чтобы сидеть на уроках закона Божия. Он делал витражи для всех окрестных церквей. Видишь картину на стене?
Стив показал на снимок с изображением воскресения Христа, прислоненный к одной из полок. В таком хаосе ее нелегко разглядеть!
– Будем надеяться, что готовый витраж будет выглядеть точно так же.
– Потрясающе! – прошептал Джона, и Стив снова улыбнулся. Очевидно, это новое любимое словечко сына. Интересно, сколько раз придется услышать его этим летом?
– Хочешь помочь?
– А можно?
– Я на тебя рассчитывал.
Стив осторожно толкнул сына в бок.
– Мне нужен хороший помощник.
– А это трудно?
– Я начал в твоем возрасте, так что уверен: ты справишься.
Джона опасливо поднял осколок стекла и с самым серьезным видом стал рассматривать на свет.
– Я наверняка справлюсь, – кивнул он.
– Вы все еще ходите в церковь? – спросил Стив.
– Да. Но не в ту, куда мы ходили раньше, а в ту, которая нравится Брайану. Но Ронни не всегда ходит с нами. Запирается у себя и отказывается выходить. А как только остается одна, бежит к приятелям в «Старбакс». Ма так злится!
– Такое случается, когда дети становятся подростками. Постоянно испытывают родителей на прочность.
Джона положил стекло на стол.
– Я таким не стану. Всегда буду хорошим мальчиком. Но мне не слишком нравится новая церковь. Она скучная. Я бы тоже в нее не ходил.
– Вполне справедливо.
Стив помедлил.
– Я слышал, что этой осенью ты не будешь играть в футбол.
– Я не слишком-то хороший игрок.
– И что из того? Зато весело, верно?
– Нет, когда другие ребята над тобой издеваются.
– Они над тобой издеваются?
– Да ладно! Мне плевать.
– Вот как, – кивнул Стив.
Джона шаркнул ногой, очевидно, что-то обдумывая.
– Ронни не читала тех писем, что ты ей посылал. И к пианино больше не подходит.
– Знаю.
– Мама говорит, это потому, что у нее ПМС.
Стив едва не поперхнулся.
– Ты хотя бы знаешь, что это означает?
Джона подтолкнул очки указательным пальцем.
– Я уже не маленький. Это означает «плюет-на-мужчин-синдром».
Стив, смеясь, взъерошил волосы Джоны.
– Может, пойдем поищем твою сестру? По-моему, я видел, как она шла к цирку.
– А можно мне на колесо обозрения?
– Все, что захочешь.
– Потрясающе!