Холодный и угрюмый понедельник.
Отсиживая лекцию по экономической теории, Яна в сотый раз прокручивает в голове вечер четверга. Каждую фразу Рагнарина, свое нелепое бегство и неуклюжий поцелуй, который она ему подарила. При упоминании последнего в ее теле случаются настоящие стихийные бедствия: засуха мыслей, эмоциональные заносы, обвал сознания, оползни контроля, обширные территориальные пожары.
А сердце все несется, качая кровь, будто в заключительный раз.
Рагнарин не звонит и не пишет. Она тоже после sms-ки, на которую он не потрудился ответить, не спешит набиваться.
Боль и обида скручивает внутренности в тугую пружину.
В горле встает ком. Глаза заполняют слезы.
Она все понимает. Но этого понимания так мало, чтобы противостоять импульсам сердца.
– Ксенечка, – тихо зовет подругу.
– Что, Яночка?
Луценко нравится манера Шахиной смягчать имена, превращая их в ласкательные. И она теперь в этом ей подражает.
– Мне папа денег закинул. Можем пойти на концерт.
– Ура, – восклицает подруга слишком бурно и тут же вжимает голову, прячась от преподавателя. – Сегодня закажу билеты, – шепчет и подмигивает.
Для наглядности сводит кольцом указательный и большой пальцы в международном жесте одобрения.
– «Ленинград», да? – уточняет Яна.
– Ага. Только ты не слушай до концерта! Испортишь сюрприз.
Не понимает, почему Ксеню душит смех, но видя, как у той выступают слезы и дрожат лицевые мышцы в попытках сдержаться, тоже хохочет, прикрывая рот и нос ладонью.
– А о чем они поют? О любви?
– О, и о любви тоже. Но больше, в общем, о жизни, Яночка, – прыскает в кулак. – О русской душе широкой и жизненных неурядицах, которые не способны ее сломить.
– О, это, должно быть, очень интересно!
– А то!
– Ты от меня что-то скрываешь! Это какой-то националистический троллинг???
– Боже упаси!
После занятий они идут в кино. Попадают на американский мультфильм. Яркие краски, увлекательный сюжет, забавные персонажи, удачные шутки – делают свое дело. Смеются обе до слез и колик. Шахиной после сеанса приходится смыть в уборной кинотеатра остатки туши.
– О Боже, не думала, что смех может так вымотать, – вздыхает она по дороге домой.
– Ага, – кивает Луценко и, выдерживая небольшую паузу, тихо сообщает: – Осеев мне написал, пока мы в кино были.
– Да? И что хочет? – оживляется Яна.
– Не знаю. Пока просит набрать вечером по скайпу. А вот еще прислал… Сука… «Мне нужна помощь с философией», – зачитывает едким тоном. – Тупой качок.
– Это странно. Скайп, вечер… и философия? У него больше спросить не у кого? Или, собственно, почему не по телефону? Зачем ему видео-звонок? Он рассчитывает, что ты ему вместо Русовой заново лекцию начитаешь?
– А может, он увидеть меня хочет и, как бы, поговорить наедине? – вдруг загорается надеждой Ксения. – Хотя… Тогда бы он меня куда-нибудь пригласил. Нерешительным он явно не выглядит. Тем более после той записки, в которой я призналась, что он мне нравится. Смотрел же на меня как на ненормальную!
– Да нет же, Ксенечка. Он улыбнулся. Приятно так улыбнулся. Не накручивай.
– Ох… Пошел он! Лучше расскажи, как у тебя? Без сдвигов?
– Не звонит. Не пишет. Не объявляется. Я в субботу не пошла в клуб. После звонков отца стараюсь вечерами дома сидеть. Так Дениса тоже не было. Я из Марины еле вытянула, не меньше часа вокруг да около ходила в диалоге. Но, вроде как, она ничего не заподозрила. Не хочу, чтобы знала. Кстати, уже почти половина шестого! Давай поспешим. Дома договорим.
Успевают аккурат вовремя. Телефон начинает звонить, едва они входят в гостиную. Яна знакомит отца с подругой. Он реагирует сдержанно, даже вполне благожелательно, приветствует ее на русском, но, как бы невзначай, изучает на протяжении всего разговора.
– Так интересно звучишь, разговаривая на турецком, – улыбается та, когда Яна отключается. – Ну-ка, скажи еще что-нибудь!
– Да что тебе сказать?! Я не знаю, что сказать.
– Скажи, что я милая и прекрасная.
Шахина хихикает, но исполняет ее просьбу.
– А как ответить тебе «спасибо»?
– Спасибо, – дразнит подругу Яна.
– Да не на русском! На турецком.
– Çok teşekkür ederim, canım[1].
– Что-то слов многовато… Почему ты смеешься?
– Просто ты смешная. А-а-а! Руки холодные, – Яна визжит, когда Ксения, щекоча, забирается ладонями ей под свитшот.
Немного погодя уставшие девушки, сидя на полу перед низким столиком, пьют чай и тихо беседуют.
– Так почему ты против того, чтобы Марина о вас с Денисом узнала?
– Ну, потому что… Во-первых, «нас» нет. Во-вторых, она будет промывать мне мозги, придумывая десятки доводов, почему мы друг другу не подходим. А мне и без того тошно. Все равно ничего не получилось.
– Ну, это мы еще не знаем, – восклицает громче, чем требуется, Ксения. – Дней сколько прошло? Четыре? Нет, даже три! Потому что четвертый еще не закончился.
– Если бы хотел, уже бы позвонил.
– Ну, может, он занят. Или вообще, уехал…
– Ага! Я, конечно, не Марина, но давай все-таки смотреть правде в глаза, – вздыхает Янка. – За эти дни я все проанализировала и приняла действительность, – стойко продолжает. – Между нами огромная пропасть. Он… Понимаешь, Ксенечка, он такой невозмутимый, собранный и уверенный. Смотрит так… По-взрослому смотрел. Волнующе. А я глупая, вела себя, как ребенок. Господи, я же такое молола… Самое сокровенное, конечно. Но так несуразно, неинтересно. Боже, стыдно теперь так…
– Это твои выводы. Он не сказал, что ты ему неинтересна. Ушел не в момент, когда ты все это рассказывала, а когда убежала.
– И решил, что ему все это не надо, да? Да?
Ксения сочувственно вздыхает, нерешительно пожимает плечами и тянется, чтобы обнять.
А Янка вдруг в запале вырывается и упрямо обещает:
– Я все равно, все равно буду с ним! Если он не влюбился в меня с первого взгляда, я войду еще раз.
Однако ничего предпринять она не успевает. Рагнарин появляется сам. В тот же день, поздним вечером.
[1] Çok teşekkür ederim, canım – Большое спасибо, милая моя.