Воришка

Когда началась война, Митьке было всего четыре года. Отца забрали на фронт в первые месяцы войны. Митька смутно помнит, как его провожали.

Его отец и еще несколько деревенских мужиков сели в телегу, погрузили туда же вещмешки. Бабы выли. Митька наблюдал за этим и не понимал почему. Ну, уезжают и уезжают, чего ж такого. Мамка ж рядом.

Мама Мити не так давно родила. Сестренка была смешная, пахла молочком. Присосется к мамкиной титьке и смешно посапывает. Митька то и дело с завистью поглядывал на Катюшку. Сладкое, небось, молочко-то? Но он уже большой, взрослый мужик. Когда его спрашивали, сколько годочков исполнилось, важно отгибал четыре пальца.

– Теперь ты за старшего остаешься, – как-то сказала ему мама. – Я работать в колхоз пойду. Ты за Катюшкой приглядывай, у коровы в хлеву почисти, картошки свари к вечеру.

Митька забылся, заигрался, про картошку вспомнил, когда проголодался. А хлев и вовсе не почистил. Мама вернулась к вечеру, вичкой[3] с досады отхлестала, чтоб неповадно было от работы отлынивать.

Так и закрепились за ним эти обязанности, пока Катюшка не подросла. Вставал ранехонько. Мать в четыре утра уходила на работу. Он тут же в хлев бежал. Хлев был общий на несколько домов, так что бежать приходилось дальше своего двора. Валенки отцовские большущие еще для него, Митька постоянно вываливался из них, поэтому до хлева добегал босыми ногами. А потом прыгал в теплую вонючую жижу в хлеву по самую щиколотку. Тепло…

Шел третий год войны. От отца никаких вестей. Мама работала на благо фронта в колхозе. Корову к тому времени у них давно забрали. Раньше хоть молоко прямо из-под коровы попить можно было. А теперь – лепешки из лебеды и сухого мха да гнилая картошка, та, что забыли при сборе урожая в земле. Летом можно было ягодами, грибами полакомиться. Всю рожь да пшеницу отправляли на фронт. Самое острое чувство, которое испытывал в те годы Митька, – голод: засыпал с мыслью о еде, просыпался с такой же мыслью.

К тому времени его определили помощником на кухню. Мать подсуетилась. Может, где чего и перехватит. Хоть не такой голодный будет. И правда – то и дело что-нибудь перепадало. Но каждый раз его начинала грызть совесть. Катюшка-то дома голоднючая.

В октябре женщины убирали картофель в поле. Обедали там же. Разожгли костер, а картофель в углях запекли. Когда все ушли обратно на поле, Митька разворошил золу и нашел пять-шесть картофелин. Оглянулся по сторонам – никого нет. Схватил картошку и за пазуху напихал, чтоб никто не видел. Иначе страшное дело: одну женщину в деревне под суд отдали за то, что горсть зерна взяла своим детям.

А картошка горячая, жжет кожу под рубахой. Невыносимо так жжет. Митька со всей дури припустил домой. Пока перебегал через мост небольшой речушки, выронил. Не было мочи терпеть, на коже волдыри появились. Картошка рассыпалась по берегу. Митька спустился, немного остудил ее в воде, все так же озираясь по сторонам, и обратно за пазуху положил.

Домой прибежал и вывалил перед Катюшкой добычу. Довольный. Сам пару картошек вместе с горелой корочкой съел. Остальное – сестренке.

После голода от неожиданной порции пищи живот к вечеру невыносимо закрутило. Но юный организм справился.

Всю войну так и прожили. Голодно, холодно. Отец с фронта так и не вернулся. Остались Митька с Катькой сиротами. Но мама вырастила и подняла их сама.

Митька пошел служить в милицию. На пенсию вышел уже совсем в другой стране сотрудником МВД.

Когда появляются свои дети, начинаешь остро ощущать их возраст. Вот четыре года… ну что он может? Малыш же совсем. А Митька готовил, за сестренкой ухаживал, скот кормил. Чем не герой? И подвиги – они даже в таких простых вещах, как тот случай с картошкой.

Загрузка...