– Кто такой комбриг?
– Это папа Леши.
– А чем он занимается?
– Он композитор.
– Ой, ну и шуточки у тебя…
Этот разговор произошел у нас с Димой – другом моего тогда еще молодого человека, а теперь уже мужа, Леши. Я только хотела узнать о его семье чуть больше.
Я всего три раза в жизни встречала людей с абсолютным музыкальным слухом. Первым была аккомпаниатор детского хора, где я пела в детстве. Вторым – девочка Галя с занятий по сольфеджио, которая могла с точностью на слух записать все ноты на бумагу, всего один раз прослушав мелодию. Третьим – папа моего мужа, Виталий Шоркин, удмуртский самодеятельный композитор. Он играл на многих инструментах и легко мог на слух воспроизвести любое музыкальное произведение. Именно о нем я сегодня и хочу рассказать.
Он родился в деревеньке Байситово. Рос без мамы: она была жива-здорова, просто второй раз вышла замуж, и у нее появилась новая семья, в которой Витя не прижился. Как-то пришли навестить его бабушка с дедушкой. Увидели, как тот сидит в уголочке один-одинешенек, и уговорили дочь отдать им сына.
Бабушка Мавра была Виталию неродная. У нее не было своих детей. Потому Витю она полюбила, как своего. Дед был строгий, уважаемый человек на деревне – тракторист в колхозе. Но и он души не чаял во внуке.
– Я рисую семейное древо в альбом Стасеньке (альбом первого года жизни), там ваша ветка дальше идет. Как ваших маму с папой звали?
– Меня воспитывали дедушка с бабушкой. Их я и считаю своими родителями. Их и пиши…
Он через всю жизнь пронес в себе синдром отверженности. Ему не хватило материнской любви.
– Отлично выглядите! – говорю я отцу мужа.
Мне девятнадцать. Я только попала в новую семью, к маме и папе Леши. Хотелось понравиться.
Тихонько шепчу мужу:
– У твоего папы такие белые ровные зубы. Я бы могла даже подумать, что ненастоящие.
– Прикинь, что Надя говорит… у тебя, мол, зубы-то ненастоящие.
Отец изменился в лице.
– Как ты только так могла подумать?! – с обидой в голосе спросил он.
Какая неловкая ситуация. Я краснею и готова провалиться сквозь пол. Видимо, после того, как покраснела, сразу побледнела. Поэтому он вдруг громко расхохотался и, отвернувшись на секунду, продемонстрировал съемную челюсть. Моя догадка оказалась верной.
– Какая ты куколка! Как хорошо, что ты у нас появилась. А то я уж было подумал, что он, – отец кивнул на сына, – того… фиолетовый. Вон, живет у нас один сверху, на втором этаже. А у Лехи ж как раз раньше длинные волосы были, девушек рядом с ним мы не видели. Я уж было засомневался.
Хохочет.
С детства он играл на гармошке на деревенских свадьбах. А еще гитары мастерил в подвале – черные такие, красивые.
После армии поступил на оркестровое отделение «Кулька» в Ижевск. Так и закрутилась его музыкальная жизнь.
Композитор – это, по сути, изобретатель. Только музыки. Способность к изобретательству у него была в крови. Он постоянно что-то придумывал. И неважно, что именно. Когда в 90-е годы грянул кризис (а вернее, несколько), он придумал уйти в торговлю. Продавал свои кассеты. Музыка, слова и голос – его, авторские. По тем временам новое удмуртское веяние в музыкальной культуре: первый музыкальный альбом, записанный в студии. По его словам, кассеты были нарасхват. Такой вот начинающий шоу-бизнес.
Потом он продавал самодельную тушенку. Варили дома, закатывали в банки, он относил на рынок. А еще торговал заграничными шоколадками: «Сникерсами» да «Марсами». На дворе стояли 90-е годы – выживали, как могли. Его сын Леша, мой будущий муж, занимался в радиокружке. Мастерил магнитофоны. Когда появились сотовые телефоны, стал ремонтировать и их. Отец смекнул, что на этом можно заработать. И они вместе стали продавать б/у магнитофоны и телефоны на рынке.
Я появилась в их семье как раз в это время. Однажды Виталий попросил меня нарисовать табличку для рыночного объявления – примерно метр на метр. Я старалась угодить, красивым каллиграфическим почерком всю ночь выводила буквы. Ему понравилось. Потом он попросил нарисовать еще одну. А затем еще. У меня был уже большой живот, седьмой или восьмой месяц беременности. Тяжело рисовать в наклон. Я пыхтела, но делала. Получилось уже не так красиво, как в первый раз. Отец разозлился и повесил эту табличку в туалет. Я горько заплакала.
Я в то время часто плакала. То ли гормоны беременности, то ли непринятие ситуации, то ли так я взрослела, превращалась из изнеженной маминой и папиной дочки в мудрую и сильную женщину.
– Для чего вы резиновую трубку приклеили на носик крана?
– Воду надо экономить! Так меньше разбрызгивается.
– Но ведь напор и так был небольшой… это какой-то «мартышкин труд», – рассмеялась я.
Я всегда говорила, что думаю. Не всегда это было уместно: я была еще совсем ребенком.
– Как ты смеешь пожилого человека обезьяной называть? – разозлился он.
На самом деле он не был плохим человеком. Он по-своему любил детей и жену. Заботился о животных. Мог приласкать чумазого малыша, который носился по их улочке в частном секторе. Но от того, что 90-е напрочь убили возможность реализоваться творчески, он злился. Эту агрессию он пытался маскировать алкоголем, но часто выплескивал на тех, кто был рядом с ним.
Битая посуда, скандалы, обидные слова – я не могла научиться это принимать как жизненный урок на стойкость. Меня многие спрашивают, как мы, студенты, решились переехать жить за город, жили бы, мол, с родителями. Я просто решила, что так будет спокойнее.
– Я скоро умру… – как-то сказал отец Леши.
– Не переживайте! Такие, как вы, живут долго. И мучают окружающих…
Я редко приходила в последнее время, чтобы меньше переживать. Пришла на день рождения мамы мужа. Его отец изменился: стал какой-то маленький, сутулый, сгорбившийся, с желтоватым со щетиной лицом. Совсем старик. Но ему еще не было 60 лет.
У него еще до того, как мы познакомились, обнаружили рак. Была операция, потом химиотерапия. Врачи говорили, что болезнь побеждена. Организм был ослаблен химией и алкоголем. Тем не менее он создавал впечатление вполне активного и энергичного мужчины. Но вдруг неожиданно сник. Произошел микроинсульт, потом пневмония… он попал в больницу.
Я была в положении. Сдавала всякие анализы. Генетики сказали, что ХГЧ[7] высокий, пугали страшными диагнозами. Я согласилась сделать прокол живота, чтобы взять пункцию. По ней определяли хромосомный набор. Результат должен был быть известен 23 мая. А у нашей дочки Стаси в этот день был выпускной в садике. Я заплела ее, закрепила прическу лаком и нарядила в бальное платье, а после дрожащей рукой набрала номер, по которому нужно было узнать результат исследования.
– Шоркина. Здорова. У вас будет девочка! Поздравляем!
Слезы текут от счастья. Я звоню мужу, говорю, что ребенок здоров, что дочка будет. Он расстроился, что дочка. Целый день потом не разговаривал со мной.
На следующий день дядяя – «дедушку» на удмуртском – выписывали из больницы. Муж приехал его забирать. Рассказал про меня и о том, что анализ оказался хорошим, что девочка будет.
– Это хорошо, что девочка. В малине будешь жить.
Он был очень ослаблен антибиотиками. Ходить не мог. Но врачи сказали, что здоров – не имеют права задерживать. Купили даже ему ходунки. Привезли домой. Оставили одного буквально ненадолго. Соседка тетя Оля осталась за ним присматривать.
Около пяти часов вечера я забирала Стасю из садика. Вдруг звонок. Муж звонил. Он еще не начал говорить, а я обо всем догадалась.
– Дядяя не стало…
Я плачу. Думала когда-то, что ни за что не буду плакать на его похоронах. Но мне было действительно жаль его. Наверное, потому, что он не прожил ту жизнь, которой был достоин, что не смог реализоваться, что болезнь подкосила его. Да в конце концов из-за своих жестоких слов: «Не переживайте! Такие, как вы, живут долго. И мучают окружающих…»
Мы рассказали нашей дочке Стасе, что у нее умер дедушка. Никакой реакции. Она любила дядяя. Мы были в недоумении. А через пару дней нашли на ее телефоне SMS, адресованное ему:
– Привет! Ты где? Я скучаю.
Она просто не понимала, что такое умереть.
Когда-то я сильно на него обижалась. Он говорил мне грубые слова, задевал меня, говорил, что во мне мало жизненной энергии, и заставлял меня своими поступками шевелиться. Но я пишу и абсолютно не чувствую обиды – только огромную благодарность за испытания, за его мудрость, за понимание того, что в жизни нужно все время быть в движении, не ждать ни от кого помощи, а рассчитывать только на себя.